Анатолий Соболев - Какая-то станция
— Ну-у, да ну же! — тянул ее за узду Андрей.
Лошаденка собирала последние силы, дрожала от напряжения, но оставалась на месте. Андрей вдруг ударил ее по храпу валенком.
— Вставай ты, скотина безрогая!
Лошадь сделала отчаянную попытку подняться, забила ногами, но только еще глубже ушла в рыхлый, перемолотый снег. Андрей занес было еще раз ногу, как к нему подскочила Фрося.
— Не смей бить животину, не смей! — с бешенством заорала она и толкнула Андрея в грудь. Он чуть не упал, отступил на два шага. — Тебя бы самого так! По морде! По красной! — наседала на него разъяренная Фрося.
Заметив, как глядит на эту сцену Клава, Вася почему-то подумал, что не только из-за лошади напала Фрося на Андрея.
— Привык руки распускать! — все еще не остыла она. — А ну вали отсюда!
Андрей растерянно отступил, проворчав:
— Лечиться надо, ненормальная.
Суптеля и Дарья распрягли лошадь и помогли ей встать. Она сапко дышала, тяжело опустив голову к дрожащим коленям. В груди у нее что-то клокотало и хрипело. Пар валил из ноздрей, ресницы и волоски на храпе обледенели.
— Запрягай не запрягай — не потянет она. — Дарья погладила лошадь по морде.
Клава слезла со штабеля, подошла к возу и сказала:
— Давай скинем малость и сами повезем.
— Да ты что! — воскликнула Фрося. — Животы надорвем, рожать не будем.
— Ну ты-то с этим уже справилась, — сказала Клава и первой взялась за бревно.
Скинули половину.
— А ну, бабоньки, впрягайся! — сказала Клава.
Женщины, как муравьи, впились в оглобли и стали дергать вразнобой.
— Стойте! — заорал Леха. — Под команду надо. Андрей, ты самый сильный, давай за коренника, а мы пристяжными.
Андрей молча встал в оглобли. С одного бока взялись Суптеля и Леха, с другого — Дарья, Вася и Клава. Остальные тоже вцепились сзади и с боков воза.
— На полубаке, слушай мою команду! — заорал Леха — Раз-два, взяли!
Все поднатужились и сдвинули воз с места. Дальше дело пошло легче.
— Идет, идет, иде-ет! — не закрывал рта Леха. — Эх, мои дорогие — золотые, родненькие! Как работу кончим, берите меня, кто хочет. Терзайте. Не жалко. Меня много, на всех хватит.
Дарья глянула на него, и Леха прикусил язык. И что совсем уж было непохоже на него — извинительно улыбнулся.
За возом неверной походкой шла лошадь и тоскливо смотрела на людей.
Работали до темноты.
Домой Вася еле дошел. Не поужинав, уснул мертвым сном.
Во сне его били. Он пытался бежать, но ноги в свинцовых галошах не двигались, и его били смертным боем. Он все же вырвался от злодеев и побежал-полетел. Летел вверх, ударяясь о торчащие со всех сторон бревна, и знал, что сейчас ударится об лед иллюминатором — и тогда крышка, деревянный бушлат. Вася закричал и проснулся. Облегченно вздохнул, пошевелился и застонал. Мучительно ныла, мозжила каждая косточка тела. Боль, будто жилы вытягивают. Спину и шею ломило — не разогнуть.
— Ну как? — усмехнулся Суптеля. Старшина сидел на табуретке с бледным лицом, а Леха перебинтовывал ему ногу выше колена.
— Ничего, — ответил Вася и с трудом, стараясь не показывать вида, что больно, сел на кровати.
— Ну-ну, — понимающе кивнул Суптеля и поморщился. — А у меня рана открылась.
— Не надо было впрягаться, — проворчал Леха. — Без тебя бы управились.
— Это верно. Только как бы я тебе в глаза после этого смотрел. Боюсь, что негож я теперь для водолазной работы.
— Куда с такой раной, — сказал Леха, закончив перевязку. — Тебе к фельдшерице надо сходить, у нее там всякие примочки есть.
— Схожу.
Леха поднялся, охнул, схватился за спину.
— Ну науродовались мы вчера, будь здоровчик! Как это бабы терпят! Двужильные они, что ли?
— Трех, — сказал Суптеля.
— Точно, — согласился Леха.
— Сегодня станцию будем приводить в порядок, — объявил Суптеля, закуривая. — Помпу переберем, шланги промоем, потом в баню пойдем. Директор вчера сказал, что баня будет работать.
— Вот это добро! — обрадовался Леха. — Вчера наповал ухайдакались, попариться надо.
После недельной вьюги стоял тихий безветренный день. Матовый снег озера, молчаливый лес, даль низкого горизонта сливались с белесым небом, поглощали звуки, и казалось, все было погружено в спячку, в белый зимний покой.
Это был один из тех теплых редких дней, какими природа вдруг одаривает среди зимы, напоминая о далекой еще весне.
С горки каталась на санках ватага поселковых ребятишек, довольных, что можно вдоволь набегаться и наиграться после вьюги, и даже лошадь, всю зиму проходившая опустив голову, сейчас шла, чутко прядая ушами и шумно раздувая ноздри, чуя в теплом воздухе с юга отдаленное напоминание о солнце, о весеннем раздолье и молодой зеленой траве. Сани легко скользили по волглому снегу. За санями шли Дарья с Клавой, позади женщин — Вася. Они везли из кузницы помпу, к которой безногий кузнец приклепал штуцер для соединения шланга с помпой и сварил кузнечной сваркой лопнувший на морозе маховик. Андрей, погрузив помпу на сани, сразу же поспешил зачем-то в контору, а Вася, Дарья и догнавшая их по дороге Клава шли теперь за санями.
Вася оглядывал занесенные снегом избы, черную железную трубу заводика, заозерную даль и уже не испытывал того тягостного чувства, какое охватило его, когда он впервые увидел этот поселок. Все уже было знакомым, привычным для глаза и милым сердцу. Он знал жителей поселка, и его знали, со всеми здоровался, и с ним тоже. Знал, что Тоня, как и он, ждет наступления вечера, чтобы снова стоять у крыльца, и от этого на душе было радостно и тревожно.
— Гляди, Клава, русак, — вдруг услышал Вася веселый голос Дарьи и тотчас увидел возле высокого пня со снежной шапкой набекрень белого зайца. Раскосо и безбоязненно поглядев на людей и пошевелив длинными стоячими ушами, русак неторопливо поскакал в лес, смешно вскидывая короткохвостый зад и проваливаясь в сугробы. И все они: Дарья, Клава и Вася — заулыбались.
Клава вздохнула вдруг и сказала:
— Мы с Алешей в последнюю зиму перед войной к свекрови ездили. Алеша ружье взял. И вот едем в санях по лесу, вдруг такой же русак на дорогу выскочил и сел. Алеша с одного раза попал. Последний раз тогда поохотился. А из шкурки сшил мне рукавички. Так и лежат теперь, зарок дала — не надевать, покуда не вернется…
Долго шли молча, слышно было только, как негромко шуршали полозья по неукатанной дороге.
— Ты прости меня, Клава, — нарушила затянувшееся молчанье Дарья. — Я все спросить хочу: как у тебя с Семеном?
— Сама не знаю, — вздохнула Клава и, помолчав, сказала:
— Боюсь я этого, а сердцу не прикажешь. Тянет — и все.
— Ну и дай-то бог, Клава. Человек он серьезный, надежный.
— Не знаю, что и делать, — доверительно созналась Клава. — Ума не приложу. Ты лучше скажи, как у тебя?
— Вот посоветоваться хочу, — задумчиво ответила Дарья.
— Чего ж тебе советоваться. Коль полюбила, люби. Ждать тебе некого, а о том хлюсте чего тебе думать.
— Я и не думаю, но ведь Юрка у меня.
— Коль полюбит, то ребенок не помеха. Парень он хороший, на вид только пустой.
— Хороший, — протяжно согласилась Дарья, и Вася, к удивлению своему, обнаружил, что голос у Дарьи певуч и мягок, исчезла постоянная хрипотца заядлого курильщика, да и не курит вроде бы она в последнее время.
— Забывать Алешу стала, — вдруг сказала Клава. — Как сквозь туман вижу. Силюсь, силюсь вспомнить — и никак. А родинку помню. Родинка у него на плече. Махонькая такая…
— Чего уж теперь, — сказала Дарья.
— Так… помню…
Женщины замолчали. Въехали в поселок.
— Ну, пошла я, — грустно сказала Клава и свернула в контору.
Вася с Дарьей привезли помпу в сарай. Водолазы сгрузили ее с саней и затащили в тепло. Суптеля, осмотрев помпу, остался доволен кузнечной работой, похвалил, а Вася вспомнил молодого еще, но уже с бородой кузнеца, вспомнил, как кузнец, сидя на высоком сиденье, цепкими и сильными руками поднимал кувалду и опускал ее на раскаленный в горне кусок железа и как плющился этот кусок на наковальне. Вспомнил мальчишку, подручного кузнеца, с маленьким молоточком в руках, и как дружно и складно шла у них работа, и как подмигивал кузнец Дарье и кидал шутки, и как Дарья отвечала ему, и было видно, что они добрые знакомые и уважают друг друга.
К вечеру снова заметелило. Вася и Андрей шли по узкой, занесенной снегом тропинке, поминутно проваливаясь в сугробы. Когда вышли на открытое место, к озеру, в лицо свирепо ударил гуляющий на свободе ветер. Согнувшись в три погибели, проклиная погоду, торопились быстрее дойти до сарая, где раскаленная железная печка.
Внезапно Андрей остановился, Вася налетел на него сзади. Андрей внимательно глядел на открытый пустырь, туда, где были майны на озере.
