Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
— Понимаешь, да не сразу — с запозданием, — сокрушался тесть. — Зелен ты пока еще, зелен… Созревать тебе поскорей надо, Тарыверди.
Тяжелые тумаки Намазгулу-киши сделали в свое время свое дело: Тарыверди приучился к повиновению.
— Всегда, везде и во всем будь сообразительным, — наставлял тесть зятя. Понял, сынок?
— Понял, понял. Чего тут не понять? Все ясно. Сообразительным надо быть…
— Нет, ничего ты не понимаешь, — вздохнул Намазгулу-киши. — Учись, дорогой, учись!.. Учись у жизни. Пойми наше время. Не будь простаком, очнись!.. Тебе говорят: грамота, — учись. Говорят: книги — читай. Говорят собрание, — иди, не пропускай. Понял, сынок? Вот так надо жить. Теперь ты наш сын. Была у нас одна-единственная дочь, которую мы берегли как зеницу ока. Отдали ее тебе. Остался у нас один малый сынок — Оруджгулу. Считай, он тоже твой, в твоей тени теперь будет жить. Не скоро он будет нашим кормильцем. Говорят, пока жеребенок станет крепким конем, хозяин его ноги протянет. Верно я говорю, сынок?
Можно ли было не поддакивать такому мудрому ласковому тестю? И Тарыверди поддакивал:
— Верно, дядя Намазгулу, верно. Все правильно говорите, согласен с вами. Мудрые слова!
— Вот так-то, сынок… Запомни, непросто жить на этом свете. Ты сам видишь, как я тружусь, работаю, как лезу вон из кожи. А разве враги не называют меня кулаком?.. Недавно пошел к Гаджи, он приходится дядей прокурору Дагбашеву, брат его отца… Говорю ему: "Помоги, Гаджи, болтают про меня всякое, хотят моей погибели!.." Смотрю: Гаджи и сам какой-то жалкий, испуганный. Однако Гаджи есть Гаджи, у него есть защита, есть на кого опереться. Спрашиваю: "Что с тобой, Гаджи?" Говорит: "Болен я, даже на улицу не выхожу погреться на солнышке, худо мне…" А я ему: "Все на свете меняется, не вечно снег идет, не вечно мерзнут ноги…" Сказал он мне: "Поговорю с племянником, ни о чем не беспокойся…" Он ведь дядя прокурора, большого человека. Конечно, я ходил к нему не с пустыми руками.
— Разумеется, — вставил Тарыверди. — С пустыми руками к Гаджи идти бесполезно. Я его знаю.
— Видишь каков он — этот Гаджи. И какого имеет племянника! Прокурор — не шутка. Хоть сам нездоров, но голова в порядке, хорошо варит. Словом, помни: сейчас твое время. Не будь простофилей. Не зевай! Встряхнись!.. Двигайся, действуй!
— Понимаю, понимаю! Я все понимаю! — твердил Тарыверди. — Мудрые слова, дядя Намазгулу.
— Понимать, может, и понимаешь, — вздыхал тесть, — да толку что? Не ловок ты, странный. Удивляюсь тебе.
Неизвестно, что Тарыверди понимал, что не понимал, но жену свою, Новрасту, он, ему казалось, понимает хорошо. Ее он ни на минуту не выпускал из поля своего зрения. Любил. До безумия. И ревновал.
Вот и сегодня, едва увидел гостей, его забрали сомнения: "Чего это к нам опять приехал инструктор Меджид? Может, Новраста его притягивает?!" Когда же Меджид поручил ему пойти попасти Серого, его подозрения еще больше усилились.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Когда муж и жена вернулись домой, Меджид начал заигрывать с Новрастой:
— Ай, гыз, согласен подарить тебе моего Серого. Ты правильно сделала, что села на него. К чему утомлять ножки ходьбой?.. Эй, Тарыверди, хочешь, я подарю Серого моей сестре Новрасте?
Тарыверди нахмурился:
— У отца твоей сестры только свиней да птичьего молока нет в доме, буркнул он угрюмо. — Зачем ей твоя лошадь?
— Эх, Тарыверди, ничего ты не понимаешь! — весело продолжал гость. Подарок отца — это одно, а подарок брата — совсем другое.
Новраста заулыбалась:
— Большое спасибо тебе, братец Меджид! Да хранит тебя всегда аллах! Хороший ты человек.
Меджид подошел, помог женщине слезть с лошади. Затем провел ладонью по крупу Серого, обернулся к хозяину дома:
— Эй, Тарыверди!.. Что с конем? По-моему, на нем скакал сам дьявол. Почему Серый такой взмыленный? Он едва стоит на ногах.
— В чем дело, товарищ Меджид? Что там еще? — недовольно отозвался Тарыверди. — Опять я виноват! Мы как будто ни у кого не одалживали денег, а с нас долг требуют.
— Дорогой мой, посмотри сам: Серый весь мокрый — хоть выжимай его. Скажи правду, Тарыверди, куда ты скакал на нем?
— Куда я мог скакать? О чем ты говоришь? Подумай сам, ведь я был не один, с женой. Мог ли я бросить ее одну в лесу?..
— Может, все-таки удрал от Новрасты? Скажи правду. Чувствую, ты обманываешь меня.
— Нет. Вместе ушли, вместе пришли. Я Новрасту одну не брошу. Лес — это лес.
— Новраста, сестрица, так ли это было? — спросил Меджид. — Признайся. Где ты, Новраста?! Ай, гыз!
Женщина была за домом и не отозвалась. Меджид, сокрушаясь, продолжал ходить вокруг коня.
— Нет, Тарыверди, ты не проведешь меня! — сердился он. — Посмотри, на кого похож мой Серый. Даже голову не держит, вот-вот упадет. Сознайся, ты скакал на нем и загнал.
— Ай, товарищ Меджид, клянусь аллахом, меня даже мой хозяин Намазгулу не притеснял так, как притесняешь ты. Что тебе надо от меня, дорогой? Я сделал добро тебе и твоей лошади, попас ее, а ты недоволен. Странные люди!.. Удивляюсь, что ты ко мне привязался? Сразу, как приехал, начал! То не так, это не так. Теперь вот лошадь!..
Меджид решил не ссориться с Тарыверди и умолк. Навалил перед Серым гору травы, привязал поводья к изгороди.
Новраста зажгла маленькую керосиновую лампу, повесила ее над тахтой на веранде.
— Что будешь кушать, братец Меджид? — спросила она, с деланным смущением отводя глаза в сторону. — Что твоя душа хочет?
— Гыз, почему Серый в таком виде? — поинтересовался Меджид. — Скажи мне правду.
— Разве ты, братец, не хотел подарить мне Серого? — ответила вопросом на вопрос хитрая женщина.
— Но что с ним?
— Это знаем я и он, твой конек…
— Серый — твой, дарю его тебе. Но кто скакал на нем? Прошу тебя, сестрица, скажи, умоляю!
— Я скакала.
Лицо Меджида расплылось в широкой улыбке, он хлопнул в ладоши, воскликнул:
— Сто таких коней, как Серый, не жалко принести в жертву моей милой сестренке Новрасте!. — Затем обернулся к хозяину: — Все, Тарыверди, не будем больше ссориться. Ну, не хмурься, не хмурься… Ты почему такой сердитый?
Сидевший на тахте Тарыверди отвел глаза в сторону и промолчал. Он был мрачнее тучи.
Новраста налила воды в самовар, разожгла его. Затем поймала в сарайчике молодую курицу, принесла на веранду. Меджид, чувствуя себя в этом доме свободно, как хозяин, сам зарезал птицу.
— Приготовь чихиртму, гыз, — попросил он. — Но Тарыверди не получит ни кусочка! Вернусь с собрания — мы с тобой вдвоем попробуем эту курочку.
Новраста поставила казан на очаг и начала проворно ощипывать курицу.
— Тарыверди, ступай в деревню, собери людей, скажи — собрание будет, распорядился Меджид, Тарыверди отмахнулся:
— Я один не пойду. Меня никто слушать не станет. Вдвоем пошли, товарищ Меджид.
Меджид мысленно обругал строптивого мужика. Но делать было нечего. Они вдвоем вышли со двора.
Тарыверди сразу же начал горланить:
— Эй, люди!.. Эй, ребята!.. На собрание!.. Все к дому дяди Намазгулу!.. На собрание!.. Эй, на собрание!.. Из домов послышались голоса:
— В чем дело, дорогой?..
— Ты что орешь, Тарыверди, людей пугаешь?! Что случилось?.. Куда ты зовешь нас?..
Тарыверди не переставал кричать:
— Э-э-эй!.. На собрание!.. На собрание!.. Из района приехал инструктор!.. Все на собрание!.. Ему отвечали:
— Я давно уплатил налог!.. Какое может быть еще собрание?.. Что там еще надо от меня?! Тарыверди объяснял:
— Ничего от тебя не надо!.. Ничего от тебя не требуют!.. Только приди на собрание!..
— Зачем же мне идти, если собрание — дело добровольное? — упорствовал крестьянин.
— Добровольное, — значит, людей слушать не надо?! — кричал Тарыверди. Эх, темный народ!..
Он проворно залез на плоскую крышу невысокого дома, вновь заголосил:
— Люди, на собрание!.. Эй, тетка Гюльэтэр, и ты иди на собрание!.. Все, все — к дому Намазгулу-киши!..
Старая Гюльэтэр недоумевала:
— Какое может быть собрание в темноте?!
— Не бойся, там будет лампа, — успокаивал ее Тарыверди. — Специально для тебя зажгут.
— "Лампа, лампа"… — ворчала старая женщина. — А как я пойду в темноте к дому Намазгулу-киши?! Еще ноги сломаю.
— Ничего, одни ноги сломаешь — другие вырастут! — смехом отвечал Тарыверди.
Затем он взобрался на крышу другого дома, позвал:
— Эй, дядя Гумбатали, на собрание!
— А что случилось, сынок?
— Приходи — узнаешь!
— Ох, беда! Встанет твой комсомол и будет говорить три часа. Уснем!
— А ты перехитри его — сам возьми слово и говори четыре часа!.. И не заснешь!..
— Да кто же нам позволит болтать столько времени, дорогой?! Да и где нам найти столько слов?! Клянусь аллахом, сколько я ни стараюсь — не могу найти ни одного словечка для собрания! Ничего не приходит в голову. О чем говорить?.. И так, без слов, все ясно, каждый о каждом все знает!.. Вот говорили вы — курсы для грамотности. Ничего из этих курсов не получилось. Живем-то как? Сегодня здесь, завтра — там! Мы ведь кочевники… Стал и учитель кочевать с нами, а что вышло?.. Ничего!.. Кто учится играть на зурне в шестьдесят — заиграет лишь на том свете!.. Верно ведь, сынок?.. Так дайте нам спокойно умереть, не мучайте!..
