Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
У Кожека стало веселей на душе. Он взял себя в руки и, как подобает мужчине, стал расспрашивать об аульном житье-бытье.
— В ауле все здоровы. Шлют тебе приветы, дорогой, — ответил Жексен и, заметив нетерпеливые взгляды, которые Кожек бросал на сына, отпустил его от себя.
— Тебя ждет супруга, голубчик. Видишь, она привела твоего ребеночка. Поспеши же, расцелуй его, — сказал старик и деликатно отошел в сторону.
Кожек подбежал к жене, которая держала сына на руках. Бейсен поморщился. Не смешна ли в глазах людей такая поспешность младшего брата?
Поглядывая то на Кожека, порывисто целовавшего сына, то на аксакала, он проговорил осторожно:
— Что и говорить, дети прирастают к человеку, как собственная его селезенка. И как животное оставляет на дороге следы своих копыт, так человек оставляет в жизни свои следы — собственных детей.
Кожек был чистосердечный, безобидный и кроткий человек. Как и многие казахи, он был чадолюбив. Когда ему исполнилось двадцать, отец женил его на Балкии. Сверстники знали, что Кожек по нраву своему не способен и травинки вырвать изо рта овцы. Кто же мог поверить, что ему по-настоящему приглянулась Балкия с ее по-мужски грубоватыми чертами лица, с ее своенравным и резким характером! На первый взгляд она казалась дурнушкой. Но зато была вольнолюбива, бойка и этим выделялась среди своих сверстниц-подруг. Такие характеры среди казахских девушек — редкость. Многие джигиты заглядывались на Балкию. Одним нравился ее открытый нрав, другие, обманувшись веселостью девушки, считали ее доступной. Но их неизменно постигала неудача: ища забавы, они попадались в сеть, сплетенную из бесчисленных девичьих хитростей. Запутавшись в этой сети, редкий джигит оставался равнодушным к Балкие.
Кожек не избежал общей участи. Все еще он наведывался в соседний аул. Делая вид, что ищет отбившуюся скотину, он часто забегал к Балкии. Открыться девушке в любви — об этом он и помышлять не мог. Он не осмеливался даже перекинуться шуткой с ней. Сидел и молчал.
На играх, на гуляньях порой они оказывались рядом. Кожек не раз пытался разведать, как относится к нему девушка. Отвечая на шутки балагуров, Балкия, под громкий смех окружающих, бросала острые словечки прямо им в лицо. Кожек слышал это, и пыл его остывал. Бывало, и ему доставалось от находчивой, резвой Балкии. Но вот что удивительно: как только шутники-джигиты начинали смеяться и подшучивать над Кожеком, Балкия тут же давала им резкий отпор.
И так повелось, что на гуляньях аульной молодежи она чаще всего садилась рядом с Кожеком. Есть такая игра: «Обмен соседями». Джигиты усердно старались «выпросить» Кожека, но Балкия искусно и находчиво отстаивала его. Тогда джигиты начинали «выпрашивать» у Кожека Балкию. Счастье переполняло сердце Кожека. Нет такой цены, за которую он мог бы уступить Балкию! По правилам игры человеку, не проявившему находчивости, полагалось наказание, а все, что умел Кожек, — это, растянув рот в улыбке, подставить спину под удары. Но до чего крепки шутки джигитов! Какой-нибудь силач, широко размахнувшись, бьет изо всех сил кушаком, туго скрученным в жгут.
Но вот пришел день, когда Балкия вдруг изменилась. По первой же просьбе она «отдала» Кожека и долго сидела рядом с джигитом Салмуратом. Это был отличный парень, сильный и красивый. С ним Кожек не мог соперничать. Что же ему оставалось делать? Сидел молча, подавленный горем, и следил исподтишка, как Балкия и этот красавец-джигит, разговаривая и смеясь, вдруг переходили на шепот.
И лица у них начинали светлеть от радости и веселья, а Кожек мрачнел. Не в силах больше терпеть эту муку, он встал, собираясь уйти, но тут молодежь шумно двинулась к алтыбакану — качелям, сооруженным из шестов.
Кожек, не сознавая, что делает, тоже приплелся к алтыбакану. Но здесь он увидел, как Балкия и Салмурат потихоньку вышли из толпы. Он машинально последовал за ними. До его ушей долетели слова Салмурата: «...пройдет пора молодости». Потом он увидел, как Салмурат обнял Балкию за плечи. Они шли, прижавшись друг к другу. Первым побуждением Кожека было кинуться на Салмурата. Он рванулся, но сдержал себя. Буря бушевала в нем, но он знал, что ему не одолеть джигита. В конце концов он махнул рукой: «Пусть, если она так хочет!»
Кожек вернулся к алтыбакану. Никто не обращал на него внимания, он уселся в сторонке. Но вот послышался звон шолпы, он быстро оглянулся и снова увидел Балкию. Она шла своим стремительным шагом, ее платье мелькало в лунном свете. Кожек вскочил на ноги. Балкия даже не посмотрела на него. Вместе с подругой она пошла к дому. Кто-то крикнул ей вслед: «Балкия, иди на качели!» Девушка, не оборачиваясь, ответила: «Болит голова». До Кожека, который словно окаменел на месте, долетели слова ее подруги: «Бог ты мой, кто это разорвал рукав твоего платья?» — «Зачем спрашиваешь? — с горечью ответила Балкия. — Только сейчас я поняла, как дешево меня ценят». Какой-то джигит направлялся к коновязи, Кожек признал в нем Салмурата.
Дерзкая мысль пришла в голову Кожеку. «Долго ли я буду терпеть унижения и обиды? Пусть умру от руки этой собаки!» Он бросился за джигитом. Отвязав поводья своей лошади и занеся ногу, чтобы вдеть ее в стремя, джигит оглянулся на Кожека: «Что тебе нужно?» Под глазом у него чернел синяк. Кожек не знал, что ответить. Салмурат вскочил на коня, воровато оглянулся и пустился вскачь.
Через неделю, по счастливой случайности, Кожек проезжал через аул Балкии. День выдался жаркий, его мучила жажда. Кожек решил напиться, а где же попросить воду, как не в крайнем доме? Балкия была одна. Не слишком-то приветливо она встретила его. Долго, очень долго он пил кумыс из небольшой чаши. И вдруг Балкия сказала требовательно: «Что ты попусту шатаешься в наш аул? Лучше бы послал сватов. Никто еще не засватал меня, да и ты, я знаю, никого себе не приглядел и не платил калыма. Никого порасторопней тебя, побойчей я не вижу. Уж так и быть, возьму тебя в мужья».
Проговорив все это, она покраснела и засмеялась. Всерьез говорила Балкия или подтрунивала над ним? Кожек так и не смог разобраться. Он поспешно простился с нею и прямой дорогой направился в свой аул. В нем созрело твердое решение.
Войдя к отцу, он сказал:
— Мне нравится дочь Бокенбая. Да и сама девушка как будто не прочь. Она еще не засватана. Послали бы к ней сватов.
Отец, приглядываясь к сыну, часто думал: «Э, несмелый растет, рохлей вырастет». И теперь решительность сына его обрадовала. Это был как-никак голос мужчины. Балкия — девушка с огнем, приберет Кожека к рукам, но это,может, и к лучшему.
Вот так и началась семейная жизнь Кожека и Балкии, удивившая одних, насмешившая других. Спустя два года скончался отец Кожека. Корова и лошадь — вот и вся опора семьи. Понятно, жизнь складывалась несладко. Пораскинув своим практическим умом, Балкия сказала Кожеку: «Что ж стыдиться, ступай на работу. Нет ничего зазорного, если будешь жить своим трудом». Кожек послушался и пошел наниматься в пастухи.
Прошло шесть лет, в степи начали появляться колхозы. При разделе конфискованного имущества Кожеку перепал скот, он начал обзаводиться собственным хозяйством. Как всегда, его одолевали сомнения. «Кто его знает, — размышлял он, — чем все кончится, укрепятся ли колхозы. Обождем, будущее покажет». Но Балкия настаивала на том, чтобы записаться. Своим резким голосом она убеждала: «Или у тебя богатство льется рекой? Ты поступай, как все. Для нас, как я погляжу, это дело сходное».
Кожек и сам не заметил, как ему, человеку смирному и работящему, колхозные порядки понравились. Он уже и представить себе не мог, что можно жить иначе. Среди людей особенно он не выделялся, но и не плелся в хвосте, короче — вышел из него дельный чабан. Работа эта была выгодная. И трудодни богатые, и каждый год полагается получать несколько голов скота за выращенный приплод.
Все бы хорошо. Но существовала одна мечта, которая не сбывалась, и это вносило опустошенность в его жизнь.
Кожек хотел ребенка. Он хотел его всей страстью сердца. Дети — украшение семьи, ее счастье, ее оплот. Шли годы, прошло пятнадцать лет совместной жизни с Балкией, а голоса ребенка все не было слышно в их доме. Лаская соседских детей, целуя их, Кожек чувствовал, что на его глаза набегают слезы. Слыша, как иные женщины бранят и проклинают детей, он загорался гневом. «А ну, прикусите язык! — повышал он голос. — Можно ли слушать младенцам ваши бранчливые речи? Замолчите, поганые бабы, чтоб не видать вам потомства!»
В первые годы Кожек стеснялся говорить жене, как ждет он отцовства. Но постепенно он осмелел и, будто невзначай, начинал так:
— Был бы у нас шустрый бутузик... вот бегал бы! Что может быть лучше младенца в доме?
Балкия, будто не придавая значения этим намекам, отвечала:
— Да перестань, пожалуйста, Сын зайца! Или ты уже настолько состарился, что нужно торопиться? Доброе дело спешки не терпит.
И однажды с губ Кожека, истомившегося по ребенку, сорвался жестокий упрек: «Ты бесплодная женщина», — сказал он жене. Услышав это, Балкия как-то вся осела. Лицо ее осунулось. Мог ли он знать, как томится она по ребенку, пряча от мужа свою женскую тоску? Слезы хлынули из ее глаз. Кожек стоял растерянный. Балкия никогда не плакала. Сейчас голова ее тряслась, ладонями она беспомощно прикрыла лицо. Слезы перешли в рыдания.
