Юозас Пожера - Рыбы не знают своих детей

Юозас Пожера: Романы

Рыбы не знают своих детей

Первая глава

Я давно подметил, что разговоры о мужской силе всегда находят отклик в любой компании. Независимо от возраста и профессии, географической широты. Даже мужи науки и государственные деятели охотно беседуют на эту тему. И с таким пылом, искренне, с такой неподдельной детской радостью ведется рассказ, что можно подумать, будто не кто-нибудь, а он сам, говорящий, явил нам чудо мужской силы.

Стоит ли удивляться тому, что так всколыхнула эта тема сегодня нашу бригаду грузчиков. Сила и выносливость — хлеб наш насущный. Правда, у нас нет ни одного грузчика профессионала. Каждый имеет другой род занятий — кто служащий, механик, кто электрик, кочегар котельной, кто егерь. Наибольшую часть составляют «бывшие». Встретишь тут бывшего директора, бывшего перспективного инженера и даже людей, защитивших в свое время диссертации, — те покажут вам замусоленное доказательство ученой степени: диплом, сберегаемый в дырявом кармане. Есть среди нас и такие, кто никогда нигде не работал и никогда не имел своего угла, зато имел жен в разных уголках нашей страны. Одни давно прижились в этом северном поселке, другие продолжают искать место под сибирским солнцем, иные очутились здесь не по своей воле, вернее — против своего желания, поскольку прибыли сюда в принудительном порядке — работать и, как сознаются они сами, лечиться от «зеленого змия». А собрал нас всех воедино, в одну бригаду, КАРАВАН. Это слово сейчас слышишь на каждом шагу, оно на устах у всех без исключения, даже у детей. Весь поселок гудит, все только и говорят что о караване: сколько барж пришло и сколько ожидается, сколько уже барж выгружено и что на них прибыло, да когда «выбросят» товар в магазины. И главное — когда настанет конец этому окаянному сухому закону. Вот именно. В настоящее время в поселке объявлен сухой закон. Не только в магазинах, но даже в единственной столовке поселка, которая по вечерам превращается в кафе, не увидишь ни бутылки спиртного, не выклянчишь ни капли. И идет слух, будто закон этот будет в силе до тех пор, пока останется хоть одна неразгруженная баржа. Но закон законом, а жизнь жизнью. Как говорится в народе: покуда мельница вертится — мыши с голода не подохнут. Так и здесь. Коли есть на складе, то найдется и щелочка, сквозь которую ящик-два водки, точно ножки ему приделали, отбудет в неизвестном направлении. Однако простому смертному эти пути-дорожки не только недоступны, а просто неведомы. Поговаривают, «чистую» можно достать у речников, что прибыли с караваном. Да только не за деньги. За шкурки. Особенно — собольи. Не откуда тебе, браток, взять этого соболя? К тому же такой обмен водку эту прямо-таки вызолачивает, а соболь становится чем-то вроде кошки. Так или иначе, а в эти дни в поселке редко увидишь, чтобы кто-нибудь выписывал ногами кренделя или песню орал. Все поглощены караваном. Сутки напролет. Днем и ночью идет выгрузка. Вообще-то ночь — это только так говорится. Полярный день. По часам — самая полночь, а светло как днем. Можешь газету читать. Вот и трудятся люди круглые сутки, выгружают на берег доставленные караваном блага. Тяжелые грузовики возят на склады мешки с мукой и сахаром, соль, крупу, ящики с конфетами и печеньем, овощные консервы, банки с вареньем, компотами, волокут контейнеры с обувью и тканями. Словом, все то, что доставил караван — от иголок и ниток до стройматериалов, машин, тракторов. Прибытие каравана — самый большой праздник для здешнего люда. Нечто вроде Нового года, поскольку и караван приходит единожды в году. И случается это всегда в одно и то же время — когда в весеннее половодье поднимается уровень сибирских рек. Вот сейчас вода в реке у поселка поднялась на целых двадцать метров выше обычного, поэтому крупные морские баржи смогли дойти до поселка.

Уровень воды в реке измеряется четыре раза в сутки, и как только он начинает падать, в поселке все охвачены лихорадкой — быстрей, быстрей, быстрей! Весеннее половодье на сибирских реках проходит быстро, реки эти прямо на глазах иссякают, сразу же вылезают горбатые отмели, острые пороги, а уж они никакую баржу не пропустят. Вот почему все суда надобно скоро разгрузить, чтобы по высокой воде речники успели возвратиться из притоков в большие реки, которые остаются судоходными и в самое засушливое время года. Отсюда и спешка, оттого и плывут над берегом днем и ночью стрелы подъемных кранов, грохочут трактора, грузовики, не смолкает людской гомон, воздух прошит бодрящими окриками и полновесными ругательствами, которые на свой лад тоже подхлестывают, как бы вливая в тебя свежие силы. Не все поступает на склады, тем более что складских помещений не хватает. Железобетонные плиты, силикатный и отделочный кирпич, уголь и пиломатериалы, щитовые дома, всякие трубы и уйма контейнеров выгружаются прямо на берег. Тут же происходит торговля мебелью, швейными и стиральными машинами, автомобилями и мотоциклами, моторными лодками, моторами к ним — для такого товара нет места на складах, а к тому же все спешат заполучить желанные вещи — шутка ли сказать, целый год дожидались, от каравана до каравана…

Слово за слово, спор разгорается. Мы с Юлюсом покуриваем и не вмешиваемся. И вдруг Иннокентий Крутых, наш бригадир, говорит:

— Спорим, что никто не втащит на берег этот ящик!

После таких слов все притихли. Будто ребятам позавязывали рты. Странно, что бригадир в издевку произнес свое «спорим!». Я видел, как все уставились на вереницу ящиков, составленных на попа вдоль берега, у самой воды. В ящиках этих — стекло. Вчера мы выволокли их из трюмов баржи. Вернее, вынес их плавкран, а мы только подцепляли каждый ящик на крюк стрелы и выстраивали ящики аккуратной шеренгой. Что ни ящик — то двести килограммов. Тяжеловато, прямо скажем. Вот почему наши притихли. Я глянул на Юлюса и заметил, как жадно затянулся он сигаретой. Точно при зубной боли. Затянулся так, что можно было расслышать, как сухо затрещал табак. Выдохнул Юлюс тонкую струйку уголком губ, будто превозмогая боль. Он тоже исподлобья покосился на ящики, а потом резко швырнул окурок в реку, поднялся и подошел к бригадиру, к Иннокентию Крутых.

— Повторите, что вы сказали, — тихо произнес он, но все его услышали.

Бригадир перестал улыбаться и слово в слово повторил свой вызов. И еще добавил:

— Я своему слову хозяин.

Что правда, то правда. Бригадир не бросает слов на ветер. Посулил хорошо заплатить за сверхурочные или за лишний разгруженный трюм — не обманет, получите обещанное. Иннокентий Крутых живет здесь давно и каждый год возглавляет бригаду грузчиков. Через его руки прошли десятки караванов. Его должность — экспедитор складских помещений. Матерый волк. Такого на мякине не проведешь, такому пыль в глаза не пустишь. Про Крутых говорят, будто у него три пары глаз: одна, как у всех людей, на лице, другая — на затылке, а третья — аж на самом на заднем месте. Попробуй что-нибудь прихвати, когда за тобой следят три пары глаз. А самое главное — этот человек умеет заставить трудиться кого хочешь. В бригаде не сачкуют. Иннокентий не нуждается в указаниях — куда, что да как сгружать. Сам все знает и распоряжается. Хотят того или нет, а грузчики не ссорятся и не перечат, бригадир сказал — и точка. Потому что он здесь — и судья, и прокурор, и профком в одном лице…

И вот теперь Юлюс стоял перед этим человеком. Можно было подумать, что они встретились впервые и сейчас изучают, кто чего стоит. На самом деле они знакомы много лет. Странно бывает слышать, как они обращаются друг к другу. Тут все на «ты», лишь эти двое обращаются один к другому не иначе как на «вы». Как-то по-чудацки они общаются, неестественно, слишком уж почтительно и изысканно, не по-здешнему. Я заподозрил, что в свое время между ними пробежала какая-то кошка… А сейчас они стояли лицом к лицу и ни один не желал отвести глаз в сторону. Вообще-то лицо Юлюса было мне не видно, так как он стоял ко мне спиной, зато я мог хорошенько разглядеть лицо Крутых, его темные, устремленные в одну точку глаза, в которых читались и удивление, и едва заметная издевка.

— Я попробую, Иннокентий Сидорович. Только с условием, что ребята взвалят на меня ящик, а потом снимут.

— Понятно. А то как же вам, Юлий Миколаевич, одному его… Конечно, ребята подымут, ребята и возьмут, — произнес бригадир мирно и уважительно, но его скуластое лицо расплылось в такой язвительной ухмылке, что только слепой не заметил бы ее.

— Ящик спирта! — сказал Юлюс и протянул бригадиру руку, точно желая немедленно получить требуемое. Однако Иннокентий не спешил ударить по рукам. Он глянул на простертую ладонь Юлюса, затем перевел взгляд на грузчиков, но те, как сговорившись, заладили, что, давши, мол, слово, держись и далее. Бригадир причмокнул своими толстыми, точно в пчелиных укусах, губами, нехотя пожал протянутую руку, через силу улыбнулся и пробурчал, что сам бы рад не только пригубить спиртику, но и бригаду угостить. Однако Юлюс, не выпуская руки Крутых, выдвинул еще одно условие: