Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– Понятно, – кивнул Петраков. – Тогда тем более нужно проинспектировать резерв, сверить с накладными.
– Нет, эту проверку я отменяю, – тут же категорично высказался Огурцов.
– Экспедитора хоть можно опросить? – не сдавался Петраков.
– Зачем?
– Чтобы хоть на словах получить подтверждение, что продукты по накладным доставлены на склад.
– Ладно, опроси, но без нажима, – строго предупредил Огурцов.
Вернувшись в кабинет, Петраков уточнил домашний адрес Серебрицкого и, вложив в папку бланк протокола, поехал к нему домой.
Инспектор хозотдела Виталий Михайлович Cеребрицкий попал на работу в Ленгорсовет по прямой протекции Семена Ивановича Брюжалова, с которым он познакомился в годы Гражданской войны, когда вместе с Кубышкой занимался спекуляцией антиквариатом. Именно Афанасий Игнатьевич Сосков порекомендовал Семену Ивановичу взять своего напарника на работу в Смольный.
К тому времени сотрудники ВЧК уже вплотную подобрались к группе сбытчиков краденого и спекулянтов антиквариатом, поэтому вслед за Кубышкой уцелевшие и незасвеченные члены банды быстренько «перекрасились» в госслужащих. Стараниями Брюжалова все были рассажены на хорошие «доходные» должности. А вот Серебрицкий был недоволен своим положением. Конечно, жизнь его протекала спокойно. И даже сейчас, во время войны, благодаря исполкомовскому пайку, совсем не впроголодь, как у большинства блокадников. Но душа старого спекулянта не находила себе места при виде продуктовых запасов Брюжалова, которыми тот мог единолично распоряжаться. К пятидесяти трем годам у Серебрицкого не было ни приличной должности, ни семьи, ни друзей. У бывшего, до революции, телеграфиста Октябрьской железной дороги оставались лишь воспоминания о золотом времени в преддверии Первой мировой войны, когда у него, молодого человека двадцати трех лет от роду, были свой абонемент в оперетту и подружка-модистка, коротко стриженная «под мальчика», которой он оказывал материальную помощь в ответ на ее незамысловатые услуги. Хотя к женщинам Серебрицкий был вообще-то менее пылок, его скрытая страсть адресовалась молоденьким юношам. Его первая любовь, миловидный пятнадцатилетний юноша по имени Артур, с которым они вместе учились в реальном училище, раздвоил его личность. Возможно, именно поэтому Виталий Михайлович так и не женился.
В период НЭПа и сексуальной революции, когда можно было все, что ранее запрещалось общественной нравственностью и религией, Серебрицкий, словно в поисках своей юной дореволюционной любви, с головой бросился в омут порока. Имея большие денежные средства, он начал охоту на беспризорных мальчишек. Подыскивая подходящий симпатичный экземпляр, заводил с ним дружбу, подкармливал и даже давал немного денег. Затем, после того как парень был приручен, он приводил его в номер гостиницы, отмывал от уличной грязи, переодевал в нормальную одежду и насиловал. Однажды о его занятиях стало известно милиции, но ему удалось откупиться. Серебрицкий затих. А после того как в Уголовном кодексе появилась статья об ответственности за такие пристрастия, он, уже будучи работником Ленгорсовета, дал себе зарок забыть о своей пагубной страсти. Только однажды, когда его назначили на лето директором пионерского лагеря, сластолюбец не смог избежать соблазна, в банные дни, и пропустил через свои руки большое количество пионеров, которых тщательно намыливал, получая гнусное наслаждение от своих развратных движений. В остальные же периоды своей жизни он старательно сдерживался.
Серебрицкий был на особом счету у заместителя председателя Ленгорсовета Брюжалова Семена Ивановича и пользовался его неограниченным доверием, благодаря в том числе и своему аскетичному, замкнутому образу жизни. Но теперь, в дни войны, привилегированное положение не приносило ему прежнего удовлетворения. Серебрицкий отчетливо осознавал, какую неограниченную власть над людьми в осажденном городе давал доступ к продовольствию. Изголодавшиеся женщины готовы были продавать себя за пайку хлеба, чем пользовались упитанные военные-тыловики и другие мужчины, которые могли себе позволить хорошо питаться и не были обременены моральными принципами. В голову Виталия Михайловича постоянно лезли мысли о сотнях мальчишек, которые доведены голодом до крайности и могли бы стать для него, как когда-то беспризорники, легкой добычей. Имея доступ в хранилище неприкосновенного эвакуационного запаса, куда он доставлял продукты, получаемые по исполкомовской разнарядке, выписываемой Брюжаловым, Серебрицкий каждый раз задумывался над этим и однажды не сдержался – набрав сумку продовольствия, отнес добычу домой – его соседи по коммунальной квартире эвакуировались еще в начале войны, поэтому ему не нужно было прятать изобилие продуктов от посторонних глаз.
Приготовив сытный обед, он отправился прямиком к ремесленному училищу и неподалеку от входа в него достал и закурил папиросу. Виталий Михайлович знал, что папироса послужит лучшей приманкой для подростков. И в самом деле, не прошло и минуты, как к нему стали подходить худющие пацаны, прося оставить покурить. Серебрицкий курил в свое удовольствие, всматриваясь в каждого, пуская в лицо струйку провокационного дыма. Он не торопился, выбирая жертву посимпатичней. В конце концов, оставил окурок одному из них, и тот докурил его под завистливые взгляды друзей. А престарелый сластолюбец тут же закурил новую папиросу, продемонстрировав подростку полную пачку.
– Слышь, мужик, дай одну, – неуверенно попросил парень.
– Дам, если поможешь дрова домой отнести, – кивнул хитрый Серебрицкий на связку досок, которую специально приготовил для этого случая.
– А ты где живешь? На другом конце города? – засомневался худой подросток.
– Ровно пять минут ходу отсюда, – успокоил его Виталий Михайлович.
– А сколько дашь? Если пару, то айда, а если одну, то ищи кого подурнее, – стал торговаться юноша.
– Тебя как звать? – поинтересовался мужчина.
– Валерка, – прищурился парень.
– Родители живы? – уточнил Серебрицкий.
– Отец на фронте, мать умерла, живу с теткой и ее дочкой, – как можно жалостливей отрапортовал парень в расчете, что это послужит ему хорошую службу при торге.
– Бери доски. Пойдем, не обижу, – с трудом скрывая волнение, как можно спокойнее и увереннее произнес Виталий Михайлович.
У дома он дал подростку три папиросы и вдруг предложил:
– А что, может, зайдешь, чайку выпьем?
– У меня же занятия в училище, – неуверенно откликнулся Валерка.
– Жаль, а у меня дома рыбный суп, – продолжал искушать его мужчина. – Думал, может, вместе пообедаем.
Парень застыл в изумлении, не понимая, за что ему так повезло с этим гражданином, который предлагает ему поесть. Одурманенный волшебными звуками, соединенными в слова «рыбный суп», он стоял, сглатывая обильно побежавшую слюну.
– Пойдем… – взял его за руку Серебрицкий, видя и полностью понимая состояние парнишки.
После обеда и чая с блинчиками из ржаной муки Валерка свалился на диван у печки и, словно под гипнозом, стал проваливаться в сон. Сквозь дрему он слышал голос своего «благодетеля», который помогал ему устроиться на диване, снимая с него лишнюю одежду. И вдруг очнулся от неприятного прикосновения, обнаружив себя, к своему ужасу, раздетым догола. Виталий Михайлович также был наг и производил действия однозначного характера, за которые в «ремеслухе» били морду. Валерка почувствовал не злость, не ненависть к мужчине, а глубокое разочарование, поняв, что лишился надежды на сытую жизнь. Он толкнул Серебрицкого и, вскочив с дивана, стал одеваться.
– Как ты похож на Феликса… – разочарованно заскулил извращенец. – Просто его копия! Не уходи, я тебе дам много еды…
Серебрицкий полез под кровать и достал картонный ящик. На глазах у изумленного парня извлек из него такие продукты, которые Валерка и до войны пробовал только по большим праздникам. Несмотря на сытость, паренек опять замер как вкопанный, словно решая для себя трудную задачу.
– Откуда у вас такое? – наконец стряхнул он с себя оцепенение.
– У меня этого много, и ты можешь есть это каждый день. – Серебрицкий почувствовал, что парень в нерешительности, и пытался его уговорить.
Однако Валерка оттолкнул его руку с плиткой шоколада и направился к двери.
– Жрать захочешь – придешь. Приползешь как миленький, – полетели ему вслед слова педераста.
О своем приключении Валерка никому не рассказал. Во-первых, боялся насмешек приятелей, во-вторых, их ведь с дядькой встреча закончилась миром. Юноше хоть и было противно ее вспоминать, но в то же время стало немного жалко пожилого мужчину, который сытно его накормил. Первые два дня Валеркин организм, подпитанный обедом у Серебрицкого, вел себя сносно, мальчик даже подкормил немного племянницу, дав ей четверть от своей скудной пайки. Но на третий день организм запротестовал, требуя калорий.