Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– Я первым буду, – шепнул Николке Иван, провоцируя его.
Завидов, не уступая Зарецкому, сорвался с места и возле рубежа на полкорпуса опережал его.
– Коли! – раздалась очередная команда.
Но уже без нее, ощутив азарт соревнования, Николка на бегу проткнул мешок с соломой, подбросив его вверх, словно на вилах.
Занятия продолжились.
К вечеру пришла машина с небольшим пополнением из нескольких уголовников. Они тоже побывали в бане, а после вечерней проверки оказались в казарме, где их обступили старожилы, выясняя, каким образом попали в батальон новобранцы. Практически все оказались уклонистами от призыва, осужденными за дезертирство. После команды «отбой» один из них, со спокойным и внимательным взглядом, расположившийся на верхнем ярусе рядом с койкой Ивана, свесился вниз.
– Слушай, а мы с тобой раньше не встречались? – прозвучал его вопрос.
– Не думаю, – сухо буркнул Зарецкий, которому очень хотелось спать.
– А ты не из Пскова часом будешь? – раздался очередной вопрос.
Ивана чуть не подбросило на койке. Пароль! Значит, парень и есть тот человек, под руководством которого ему предстоит рисковать жизнью. Он внимательно всмотрелся в его лицо и уже приветливо произнес:
– Нет, я с этих мест.
– Вот и хорошо. А я уж было подумал, что ты немой, – хихикнул парень. – Будем знакомы, меня Сергеем зовут.
– Иван, – ответил Зарецкий.
– А я Николка, – протянул Сергею руку с соседней верхней койки другой боец, слышавший их разговор.
Сергей Мышкин вопросительно посмотрел на Ивана.
– Мой друг, – ответил на его взгляд тот.
– Что ж, очень приятно, – пожал протянутую руку Мышкин.
После того как Нецецкий и Христофоров оказались у немцев, их жизнь стала меняться с поразительной скоростью. Сразу после того как тройку перебежчиков отбили у красноармейцев, их провожатого, который отлично говорил по-немецки, увели в неизвестном направлении. Они же оказались в теплом блиндаже, где их накормили пшенной кашей с кусочками сала и налили настоящего кофе. В довершение доброго приема немцы еще угостили перебежчиков сигаретами.
– Живут же, гады, – улыбаясь солдатам, бросил Христофорову Дед.
– Да тише вы! – испугался Бронислав Петрович, вглядываясь в лица солдат в попытке уяснить, поняли ли те сказанное старым вором. – Они же вас от расстрела спасли.
– Ну да, – пожал плечами Нецецкий. – А все равно противно.
– Теперь вам придется изменить своим правилам, – наставительно произнес Христофоров, – они теперь наши господа.
– Твои, – зло огрызнулся Дед. – У вора господин только один. – И он показал глазами на небо.
В блиндаж вошел унтер-офицер и жестом пригласил перебежчиков следовать за ним. Пока выходили из траншеи к поджидавшему их автомобилю, унтер то и дело бросал им в спину какие-то немецкие команды, отчего Деду становилось все неуютней. В автомобиле сидел военный патруль, которому, видимо, поручалось доставить русских в пункт назначения. Усевшись в машину, Нецецкий и Христофоров, уставшие после пережитого перехода и разомлевшие от сытной еды, моментально погрузились в сон. Проснулись они от громкой команды и вылезли из автомобиля. Уже был день. Они стояли перед шлагбаумом, который отгораживал территорию бывшего пионерлагеря, переоборудованного под нужды войны и теперь представляющего собой военный городок. То тут, то там виднелись немецкие солдаты, однако до ушей вновь прибывших доносилась преимущественно русская речь. Неожиданно патрульные, привезшие перебежчиков, вытянулись по стойке смирно и вскинули руки:
– Хайль Гитлер!
К ним подошел немецкий офицер, в котором опешившие Нецецкий и Христофоров узнали своего недавнего провожатого Григория Ивановича.
– Следуйте за мной, – сухо и властно произнес тот и двинулся к одному из корпусов.
Зайдя в кабинет, он сел за стол и, усадив напротив своих недавних попутчиков, закурил.
– Ну вот, господа, мы наконец и на месте, – выпустив струйку дыма, произнес Григорий Иванович.
– Неожиданно как-то… – промямлил Христофоров.
– Вы про форму? – понял его удивление Григорий Иванович. – Я начал службу в немецкой военной разведке задолго до войны.
– И как к вам теперь обращаться? – поинтересовался Дед.
– Для вас я с этого момента господин обер-лейтенант Шнип, – представился Григорий Иванович. – Вы, кстати, также теперь господа. Таков порядок. Привыкайте.
– Куда мы попали? – поинтересовался Нецецкий.
– Это разведшкола абвера, которая готовит бывших советских граждан к существованию в новом качестве и в новых обстоятельствах, – пояснил Шнип.
– Диверсантов, что ли, готовит? – прямолинейно уточнил Нецецкий.
– Диверсионный центр, диверсант – выражения военной пропаганды, – не согласился Шнип. – Разведшкола готовит специалистов, способных действовать в условиях подполья.
– Партизан, значит? – ехидно оскалился Дед.
– Если вам так угодно, – раздраженно обронил обер-лейтенант. Затем продолжил, посмотрев на Нецецкого и давая понять, что в большей степени адресуется к нему: – Немецкое командование делает на вас большую ставку. Понимая ваш авторитет среди ленинградского криминала, оно полагает, что вы можете и должны организовать устойчивую группу сопротивления, сплотив вокруг себя недовольных большевистским режимом людей.
– Да сейчас в Ленинграде все жители недовольны, – помрачнел Дед, понимая, что, вырвавшись из одной беды, попал в другую. – Если вокруг меня сплотятся, группа тут же перестанет быть подпольной и будет обнаружена гэбистами.
– Не надо утрировать, – строго прервал его Григорий Иванович. – Костяк группы должен будет составить криминальный элемент: уголовники и дезертиры, которым в случае поимки грозит расстрел.
– Вы хотите через какое-то время отправить меня обратно в город? – Нецецкий решился задать волнующий его вопрос напрямую.
– Это вне моей компетенции, – уклонился от ответа Шнип, – но я думаю, что вами командование рисковать не захочет. Скорее всего вы будете нужны здесь, в центре, чтобы проводить отбор кандидатов для отправки в Ленинград. Только вы со своим опытом сможете отличить настоящего уголовника от агента НКВД.
– Если так, то я согласен, – с облегчением вздохнул Нецецкий, который больше всего на свете не хотел вновь оказаться в холодном, голодном и смертельно опасном для него городе.
– А со мной что будет? – напомнил о своем присутствии Христофоров. – Я вроде бы староват для такой работы.
– Насчет вас также будет решать командование разведшколы. Но, думаю, Бронислав Петрович, что вы, имея чистые документы, безукоризненный жизненный путь и военную инвалидность, были бы интересны нам там, в городе.
– Значит, отправите обратно? – сник Христофоров.
– Думаю, если это и произойдет, то не скоро. Я бы порекомендовал набираться сил в созданных для вас комфортных условиях.
Несмотря на убаюкивающие нотки в голосе обер-лейтенанта, Христофоров пал духом, понимая, что попался, как зверь в капкан, и теперь пережить войну и остаться в живых у него не оставалось практически ни единого шанса.
Сразу после этой беседы их с Нецецким привели в казарму, где поселили в небольшой, но чистой комнате на двоих. Затем усатый ефрейтор принес один комплект немецкой формы и один гражданской одежды. Немецкая форма досталась Брониславу Петровичу.
– Облачайся пошустрее, через полчаса построение, – видя растерянность Христофорова, по-русски предупредил его ефрейтор, оказавшийся бывшим военнопленным, уроженцем западной Украины.
Нецецкий, в отличие от Христофорова, пребывал в прекрасном расположении духа. И даже подтрунивал над внешним видом облаченного в немецкую форму Христофорова.
– Ну вот, Сверчок, пришла пора новым хозяевам послужить. – Дед, одетый в простой, но элегантный костюм, продолжал демонстрировать свое хорошее настроение.
– Я не могу воевать, – растерянно бормотал Бронислав Петрович. – Я же инвалид по ранению, был контужен!
– Во-во, расскажи им, как ты против них воевал, – засмеялся Дед.
– Что я, дурак? – затравленно отреагировал Христофоров.
На построении Нецецкий стоял рядом с обер-лейтенантом Шнипом и унтер-офицером перед строем курсантов разведшколы. Роль консультанта ему очень нравилась.
Как выяснилось, среди курсантов нет ни одного авторитетного вора. Контингент представлял собой мелкую уголовную масть – от простых мужиков, воровавших зерно в колхозах, до вокзальных воришек, имевших одну судимость. Поэтому на вопрос о возможностях курсантов Дед дал такую оценку их идеологической надежности:
– Крысы! Прижмет, они обратно перебегут. По ним вышак не плачет.
Христофоров, в отличие от Деда, был поставлен в равные условия с этим сбродом. Будучи обычным курсантом, он был вынужден заниматься с ними в одном классе, проходя, как и они, программу диверсионной подготовки. Поэтому вечерами, в свободное время, он часто донимал Нецецкого жалобами на свое униженное здесь положение, прося его поговорить со Шнипом.
