Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– Сейчас минометами накроют, – зло процедил седой.
– Почему? – подал голос Христофоров.
– Мы же подсвечены огнем, идеальная мишень.
В подтверждение его слов раздался протяжный вой, и метрах в тридцати грохнул первый взрыв.
– Из машины! – скомандовал седой, остановив полуторку.
Выскочив из горящей машины, троица бросилась бежать в сторону немецких окопов. А через минуту позади снова грохотало – грузовик подбросило в воздух от прямого попадания мины. Пламя пожара осветило местность, и перебежчики увидели в полукилометре сзади отряд лыжников. В отличие от преследователей, они не могли передвигаться быстро из-за глубокого снега.
– Все, нам хана, – первым повалился на землю Христофоров, пытаясь закопаться, чтобы стать незаметным.
Седой и Нецецкий, не обратив на него внимания, продолжали упорно продвигаться. Красноармейцы неожиданно остановились и начали вести по убегающим прицельную стрельбу. Пули стали ложиться очень близко, и пара была вынуждена залечь.
– Вот теперь точно кранты! – разозлился Дед, в бессильной злобе ударяя кулаками по насту.
В ответ седой сделал знак, призывающий к тишине.
– Хальт, хенде хох! – вдруг раздалась команда, которая для Деда прозвучала слаще пения райских птиц.
И человек Брюжалова неожиданно ответил тоже по-немецки.
Это был отряд, который послали на выручку перебежчикам, за действиями которых немцы стали наблюдать, заслышав пальбу. Солдаты сразу начали стрелять по красноармейцам, заставив последних залечь в снег. Григорий Иванович на чистом немецком языке что-то объяснил унтер-офицеру, и немцы под прикрытием шквалистого огня вытащили оставшегося посредине Христофорова, который мысленно уже простился с жизнью.
Вечером отец пришел вместе с Сергеем Мышкиным. Старший лейтенант был взволнован и все говорил какие-то глупости про довоенное кино с участием Ильинского, про старые постановки оперетты. Но его волнение, которое выдавали взгляд и особенно руки, которые никак не могли себе найти места, словно болезнь, передалось девушке.
Сели пить чай. За столом возникла пауза, которую нарушила Лариса, заговорив о положении на Ленинградском фронте. Петраков-старший не реагировал.
– Алексей Матвеевич и Лариса Викторовна, – разозленный на себя за проявленную слабость, взял жесткие нотки старший лейтенант. – Я сегодня появился в вашем доме не просто так. После встречи с вашей дочерью на праздновании годовщины РККА я никак не могу успокоиться.
Настя посмотрела на родителей. Мама была встревожена, отец же выказывал некоторое равнодушие, словно знал, что хочет сказать младший коллега.
– И вот сегодня утром я наконец понял, что люблю вашу дочь, – огорошил Анастасию признанием Мышкин. – Поэтому я прошу у вас ее руки. Если Настя не против.
Последнее добавление было кстати, поскольку девушка дожидалась окончания его речи, чтобы кинуть ироничную фразу типа: «А у меня кто-нибудь спросил?» Теперь она не знала, что сказать. По сути, ей нужно было дать ответ, поскольку все головы повернулись в ее сторону. Особенно обжигал щеку взгляд отца.
– Как-то вы быстро, и трех дней не прошло… – пробормотала Лариса.
– Я вашу дочь знаю больше года, – пояснил Мышкин.
– Чего молчишь? – задал вопрос дочери Петраков-старший.
– Настя! Соглашайся! – раздался смех из детской комнаты, где младшие дети, подслушивавшие разговор взрослых, выдали себя.
– Ах вы сорванцы! – прикрикнула на них Лариса.
Обстановка немного разрядилась, но все опять замолчали.
– Ну, что скажешь, дочь? – не выдержал тишины Алексей Петраков.
– Неожиданно как-то, – потупилась Настя.
– Когда вы в тот день вернулись, для нас с матерью это тоже было неожиданно, – чуть повысил голос отец, давая понять, что не видит нескольких вариантов ответа дочери.
Настя задумалась. Перед нею всплыл образ Вани, и на глазах показались слезы. «Прости меня, любимый», – обратилась она к памяти о своей первой любви. И тихо произнесла:
– Хорошо, я согласна.
Все выдохнули с облегчением. Анастасия подняла голову и встретилась глазами с Мышкиным. Его взгляд излучал любовь и доброту.
– Тут вот какое дело… – заговорил старший лейтенант. – Мне предписано через двое суток отправляться в длительную служебную командировку, так, может, завтра распишемся? Мне бы очень хотелось знать там, – молодой человек мотнул головой в неустановленное место, – что дома меня ждет не просто любимая девушка, а близкий и родной человек – жена.
Сообщение о предстоящей командировке немного успокоило Анастасию, которая не представляла, как теперь изменится ее жизнь. С другой стороны, от Мышкина веяло какой-то теплотой, именно тем, чего так не хватало ее прозябшему, маленькому сердечку.
– Хорошо, – кивнула она головой.
На следующее утро Сергей появился в их квартире в девять часов утра.
– На улице минус пятнадцать, – предупредил он невесту. – Но днем будет теплей, поскольку погода солнечная.
– Сегодня последний день зимы, – в тон ему отреагировала девушка.
– Жених и невеста, тили-тили тесто! – стали дразниться их пятилетняя племянница и Андрейка, следя за сборами взрослых.
– Вот продукты и вино, – протянул Ларисе сверток и бутылку Мышкин.
– На свадьбу, что ли? – улыбнулась та, принимая ценное подношение.
– После войны еще одну отыграем, уже на всю катушку, – словно прося прощения за скромный ассортимент, кивнул старший лейтенант. – Ну а пока так.
Он виновато посмотрел на Анастасию, словно прося прощения и у нее за то, что у нее нет белого платья, цветов и других полагающихся атрибутов.
– Да ладно, – махнула рукой мать невесты. – Самое главное – дожить.
К зданию загса шли пешком.
– Давай пойдем на другую сторону, – предложил Мышкин, прочитав на стене дома надпись, что эта опасна при артобстреле.
Они перешли на противоположную сторону улицы. Неожиданно раздался гул летящего снаряда, и через два квартала раздался оглушительный взрыв. А следом сирена, извещающая о начале артиллерийского обстрела. Настя с Сергеем не дошли до загса каких-то сто метров.
– Бежим! – схватил девушку за руку Мышкин.
Они понеслись. Навстречу им бежал пожилой мужчина, закутанный в женский платок, с запотевшими стеклами очков. Бежал – громко сказано, скорее, делал много суетливых движений, подволакивая ногу. Здоровый человек быстрее шел бы, чем бежал этот мужчина. Они поравнялись у дверей загса. Молодые забежали вовнутрь, а мужчина двинулся на противоположную сторону.
– Куда? Заходите вовнутрь, там же обстрел! – позвал его Мышкин, оставляя дверь открытой.
– Спасибо, молодой человек, – улыбнулся мужчина, обернувшись. – Но я не могу, дома остались больная жена и сын.
Его последние слова оборвал очередной разрыв снаряда, который поднял облако грязного снега вперемешку с кирпичом метрах в двадцати. Мужчина упал.
– Ах! – вырвался вскрик у Насти, из-за плеча Мышкина наблюдавшей за мужчиной.
Но мужчина поднялся и, отряхнувшись, снова поспешил в сторону ближайшего дома.
– Жив! – обрадовался Сергей.
– Это преподаватель из нашего университета, – сообщила девушка.
Несмотря на опасность, они продолжали стоять в дверном проеме, следя за передвижениями Настиного знакомого. Тот еще дважды падал в грязь, когда рядом разрывались снаряды, но всякий раз вставал и продолжал свой смешной бег. Они закрыли дверь, когда увидели, что мужчина благополучно добрался до подъезда и скрылся внутри.
– Слава Богу. – Настя светилась от радости.
Подойдя к кабинету с надписью «регистрация смертей» и не увидев других табличек, молодые люди постучали в дверь. Никто не ответил.
– Наверное, все в бомбоубежище, – пожала плечами невеста.
Сергей толкнул створку и увидел работницу загса, пожилую женщину с ватными затычками в ушах, сидевшую за столом. Вокруг нее были стеллажи с большими амбарными книгами одного образца. Старушка вздрогнула, увидев перед собой посетителей.
– Вы чего, как черти из табакерки, врываетесь? – выдохнула испуг она.
– Мы стучали, – пояснил Мышкин.
– Чего? – не расслышала женщина. Наконец вспомнила про тампоны в ушах.
– Вы не боитесь сидеть здесь во время обстрела? – спросила Настя.
– Эх, дочка, в моем возрасте чего бояться, – махнула рукой женщина, – я свое отжила. Вот вас, молодых, жалко.
Она внимательно вгляделась в пару.
– Кого регистрируем? Кто умер? – Она открыла толстую, практически полностью исписанную книгу, точно такую, какими было заполнено основное пространство ее кабинета.
– Мы пришли брак зарегистрировать, – пояснил Сергей.
Женщина, словно вновь увидев молодых людей, стала вглядываться в их лица. Возникла пауза, которую тут же нарушил новый разрыв артиллерийского снаряда. Он был такой силы, что со стены кабинета посыпалась штукатурка. С улицы донесся грохот от рушащегося дома.
