Виктор Ерофеев - Акимуды

Недоеденных тунцов мы отнесли на перерабатывающую фабрику тунцового мяса. Ее продукцию – это off records – вы встретите даже в Москве, в соседнем от вас магазине. Мы познакомились с директором-итальянцем, признанным мастером тунцовых консервов, и пошли с ним на экскурсию по цехам. Райский пролетариат его фабрики, как выяснилось во время экскурсии, оказался попрежнему склонным к марксизму.

Я не случайно сказал «по-прежнему». Я всегда предполагал, что в раю должно быть что-то от социализма. И верно. Акимудские острова прошли через горнило социализма. Я и раньше замечал, что с Акимудами что-то не в порядке. Но я не знал, что их задела гулаговская идеология. Ведь мы с акимудцами – братья по несчастью! Они тоже строили социализм и преуспели в создании жесткой однопартийной системы с цензурой и общим паническим страхом. Правда, как рассказали мне официальные лица, у них не дошло до тюрем сталинского ГУЛАГа, однако традиционный коммунистический дефицит товаров коснулся и их: население ело преимущественно консервы. Акимудские острова состоят из следов социализма. Это – дурные дороги с глубокими канавами с двух сторон. Это – плохие магазины с корзинами манго, похожих на брюкву, мешками риса и невкусным мясом. Это – отсутствие нормальных магазинов одежды. Дамы жалуются: одеться здесь нельзя, заморских туфель не купишь. Манекены со смеющимися лицами пугают; одежды на них карикатурны. Это – скучная ночная жизнь.

Есть, правда, русская гостиница, полная соотечественников. Там ночная жизнь, естественно, кипит до утра. А вот общая ночная жизнь вылита на улицы. В ночи пахнет пивом. Все с бутылками в ожидании. Горящие глаза – это ночная жизнь. И пухлые губы женщин. Один из режиссеров ночной жизни – русский парень с гордым, но обидчивым взглядом. Мы явились к нему – никто в пустом зале не танцевал. Мы отправились в кабинет директора. В кабинете с пустыми картонными коробками светились экраны видеонаблюдения в туалетах. Возникла дискуссия: нужно ли ставить там камеры? В разгар дискуссии нагрянули какие-то темные люди с большими обезьяньими руками. Они уволокли соотечественника.

Утром раздался звонок из высоких сфер. На рай периодически нападают корсары. Даже за гробовой доской они не сменили своих привычек. Некоторые считают их падшими ангелами. Ну, кто бы мог подумать! Акимудский рай окружен флотилией пиратов.

«Пиратов под суд!» – читаю шапку газеты The Timeless. Местный судья Гюстав Доден на моих глазах приговорил каждого из девяти пиратов к заключению на двадцать два года за захват акимудского судна. Впрочем, это как штраф в сто рублей! Времени нет: двадцать два года – полная фигня. Но пираты действительно достали мирных акимудцев, и потому на центральной площади, где светофор, я заметил после объявления приговора приподнятое настроение как среди официальных лиц, так и среди простых горожан. Военный дух акимудцев укрепился. В порту Виктории стоят военные корабли; их обслуживание обеспечивает акимудцев дополнительными рабочими местами. Но проблема безопасности ста пятидесяти четырех акимудских островов отнюдь не решена, и, когда мы с Катей собрались посетить самый южный остров, родину гигантских черепах, мне объяснили, что мы можем там стать легкой добычей падших ангелов.

Двенадцать тысяч бесов, вооруженных «калашами» и гранатометами, наехали на Акимуды. Высокие сферы жалуются, что они подорвали рыболовство.

– Рыбаки вылавливают на треть меньше тунца, чем раньше. Яхт-спорт тоже подорван. – Так, отвлекая меня от медового месяца, сказал мне старший министр правительства (таково его точное звание) Винсент Меритон, который основную причину пиратства видит в психической дестабилизации бесов, у которых фактически нет действующего правительства.

Пиратства, вызванного нищетой и метафизической тоской, так просто не уничтожить. Впрочем, на Акимудах есть противоречивые мнения о том, кому выгодно это зло.

Кто стоит за бесами? Одни считают, что бесы давно уже переросли в огранизованные преступные группировки. Но есть и такие, кто полагает, что пиратский черный нал, нажитый вооруженным грабежом судов, оседает на земле в некоторых британских и американских банках, отчего борьба с бесовщиной превращается порою в лицемерие. Конспирологические версии, конечно, не лучший способ разобраться в проблеме, но именно благодаря ее сложности они и рождаются.

Я не скажу, однако, что Акимуды погрузились во мрак по причине бесовского пиратства. Но пиратство – не единственное зло. Акимудцев беспокоит климатическая проблема. Райские гранитные острова уйдут под воду при глобальном потеплении, и даже здесь уже отмечают повышение уровня воды, увеличение средней температуры на полтора градуса по Цельсию.

Молодоженов всех стран все это ни хрена не пугает. Они уверенно смотрят в бесконечное будущее. Мы тоже верим, медовый месяц, проведенный в раю, – это гарантия нашего будущего семейного счастья. Мы возвращаемся в Москву с порнококосовым орехом. Наш талисман! Нет ничего прекраснее медового месяца на Акимудах, когда о нем вспоминаешь на Плющихе. Несмотря на ужасы моногамии.

– С Отцом виделся?

– С кем?

Я не сразу понял. Акимуд, отправляя меня на Южные Акимуды, написал своему отцу письмо.

– Я его не нашел. Его там нет.

– Как нет? Он живет на горе.

– Там живет какой-то арабский шейх.

– Отец живет на горе! – Акимуд с недоверием смотрел на меня.

– Я его не нашел. Или он и есть… арабский шейх?

Акимуд покачал головой.

– Ты превратил свой юмор в медовый месяц.

– А разве нельзя?.. Я разговаривал со Сталиным!

– О! Ну что, обаял он тебя?

– Молодой… Худой… Я не ожидал…

– Ты с ним поосторожнее.

– Он сказал, что он верный ученик Христа!

– А ты и поверил?

В парадную залу Архангельского дворца вошла Лизавета:

– Приветик!

– Приветик! – обрадовалась ей Катя.

Но Убогая на этот раз не бросилась ей на шею.

– Ну чего, Отца не нашли? – неприязненно заметила она.

– Лиза! Там вокруг бесы! – Катя расширила свои синие глаза.

– Тоже мне невидаль! – отозвалась Лизавета.

– Лизавета нашла народную веру, – с гордостью объявил Акимуд.

– Поздравляю! – кисло ответил я.

– Ты только кажешься поверхностным соглашателем, – помрачнел Акимуд. – Тебе доверишься… А внутри у тебя… – Он не договорил.

– Принесите им чаю! – сказала Лиза прислуге и добавила: – Только объединившись с простым народом, мы будем чувствовать себя бессмертными. Люди начинаются с идеи, до этого они потребители. Вот мы и нашли новую религию – распространим народную веру на весь мир.

Тут же возник Самсон-Самсон. Он обошел Катю стороной и сказал:

– Мы должны забыть о снисхождении. Интеллигенция продала Россию. Отчего так быстро забыли Сахарова? Он ушел в небытие. Совесть России живет с нами. Верно, Убогая?

Сынок, опомнись!

Папа, здесь так здорово!

Сынок, опомнись! Они перережут друг друга! Твоя миссия закончилась. Мертвые испортились, вдохнув в себя живую жизнь. Они не только много едят и пьют водку. Они уже соревнуются с живыми в половых отношениях! Это может закончиться мировой войной. Нам это не полагается – уничтожить человечество. Вернись домой. Со слюдями все ясно.

Настал день-фикс.

В Кремле при скоплении всех элитных подразделений власти на глазах миллионов телезрителей Главный протянул руку Патриарху, и они в одну минуту, застыв в мухинской позе рабочего и крестьянки, превратили нас всех в единую цивилизацию, объявив о создании Великой России.

Акимуд передал им бразды правления. Потекли слащавые речи, приправленные угрозами. Два видных идеолога вечных ценностей: один – из почитателей псковских старцев, другой – просто с толстыми щеками и комичной фамилией, – проповедовали без умолку. В тот же вечер был салют с национальным оттенком. Гремели военные оркестры, красиво пели на клиросе… Затем последовал ряд декретов. Был введен обязательный дресскод, преимущественно для женщин. Надеть платки! Снять брюки! Снять стринги! Надеть трусы до колен! Закрыть щиколотки юбкой! Переста-а-а-ть краситься, суки!

Мертво-живой народ ликовал. На улицах было замечено много пьяных. Ночью горели дорогие машины. Посыпались духовные запреты. Они нарастали. Ввели церковную цензуру. Закрыли художественные галереи. Запретили компьютерные игры. Карали за иронию и самоиронию. Соборность превратилась в новое колхозное движение. Катя отказалась выходить на улицу. Мусульмане были объявлены братьями, но было понятно, что они – младшие братья.