Инна Тронина - Время «Ч»
– Я всегда знал, брат, что у тебя нет слабостей, – Ншан, улыбаясь, смотрел на него. – Теперь и Горбовский станет менее самонадеянным.
– Давно пора было его высечь – для порядка, – согласился Сакварелидзе. – Я польщён твоей похвалой. Однако нельзя терять время. Надо уничтожить «крота», чтобы больше не портил корни.
– Не надо там стрелять, даже с глушителем, Зураб, – предупредил Ншан. – Почерк оружия останется, а это нам ни к чему. Работай пером, чтобы было похоже на обычную разборку. А Горбовский и так всё поймёт – не тупой. Я нашим партнёрам скажу, чтобы они тоже на лаврах не почивали. К моменту основной встречи, восемнадцатого числа, вокруг нас должно быть стерильно. А о Киме и его брате в ментовке слишком много знают. Для меня это новость.
– Может быть, Ниндзя лучше сюда не ехать, и верняка прислать? – Сакварелидзе остановился около двери. – А самому там, у себя остаться? Как бы его здесь не зашухерили, и нам отвечать не пришлось.
В доме напротив, где была башенка, уже засветились окна. Из мокрого сада пахло землей, травой и флоксами. Невдалеке простучали колёса поезда, и Зураб машинально повернул в ту сторону голову.
– В город, – определил он. Потом уточнил: – Гюлиханов точно будет на рынке?
– Да, я приказал без десяти восемь завести его в тарный склад. Туда и иди – сразу, не мешкая. Он ведь тоже даром жизнь не отдаст…
– Да, а с Журбаевым что думаешь делать? – вспомнил Зураб. – Он же тоже с Алимом дружбу водил. Проверить его?
– Пока понаблюдаем, а там видно будет, – не очень уверенно ответил Ншан. – Похоже, его в тёмную пользовали. Но, конечно, надо ухо востро держать с ним, глаз не спускать. Ладно, Зураб, не думай о нём сейчас. У тебя работа важная, и все силы отдавай ей. Удачи тебе! – Ншан обнял друга, и они расцеловались. – Что же касается Кима, то он не любит перепоручать важные дела. Ну, характер такой, понять нужно. Да, и продажа нам «Хонд» – не единственное дело Ниндзя в Питере. Другие его контракты нас не касаются.
Алмякаев тем временем принёс ведро и тряпку, стал наводить в комнате чистоту. Завёрнутый в брезент труп Жунды был аккуратно перевязан верёвками. Оставалось только перетащить его ночью в машину, взять из сарая кирпичи и увезти до ближайшего болота. Рация Ншана молчала – значит, наблюдатели не замечали ни в Горской, ни в городе ничего подозрительного.
– Да хранит тебя Бог, брат! – взволнованно сказал Тер-Микаэльянц. – Сегодня мы не увидимся, но об исполнении доложи сразу же. Не забудь передать привет Арине.
– Не забуду. – Сакварелидзе, почувствовав при одном упоминании о супруге приятную теплоту в груди, повернулся и вышел на крыльцо, в сырой благоухающий вечер.
* * *«Шевроле-блейзер» Зураба миновал Ольгино, где в кемпинге четыре месяца назад они познакомились с Ариной Скресановой. Навстречу неслась электричка, и лобовое стекло автомобиля сразу тало золотым от мощного прожектора и фар. Времени оставалось немного, но Зураб не суетился – он был уверен в себе настолько, что даже не сомневался в успехе.
Шеф напомнил про Арину, и потому Зураб думал сейчас о другой своей жизни. Там не было убийств, пыток и предательств, а была одна лишь любовь. Его любовь, потому что насчёт Арины Зураб сильно сомневался – слишком молода для него была эта розовощёкая блондинка с прозрачными голубыми глазами. В который раз при мысли о доме и жене Сакварелидзе начинал жалеть о том, чем полчаса назад гордился. Шеф ошибался – слабость у Зураба была, но о ней не знал никто. И слабость эту звали Арина…
Тер-Микаэльянц доверял другу, имел для этого все основания. Но вот молодую жену считал чем-то несущественным, вроде дорогой иномарки или антикварной мебели. Да, это модно, престижно – жениться на молоденькой; и только. К своей супруге Ншан тоже относился, как к дорогой игрушке, но испытывал к ней лишь плотское влечение, да и то не всегда, и потому принимал стимуляторы.
Что же до Зураба, то всё окружавшее его великолепие казалось фальшивым и ненужным, а гордость за своё богатство и влияние пропадала, когда Арина вечером демонстративно закрывала перед ним двери своей спальни. Правда, потом жена могла стать ласковой, весёлой, много хохотать и петь арии под собственный аккомпанемент на рояле «Стенвей». Она тёрлась щекой о плечо мужа, просила простить за вчерашнее, охотно соглашалась поехать поужинать в какой-нибудь шикарный ресторан. Но всё равно Зураб чувствовал, понимал, что Арина лишь отдаёт долг, а в глубине её похожих на пуговицы глаз под накрашенными французской тушью ресницами прячется непонятная печаль. И всемогущий муж, не зная причины, был бессилен помочь своей куколке, которая так страдала…
Фото Арины Зураб приклеил у руля, и потому на него многие обращали внимание. Почему-то частенько жену принимали за артистку, ещё недостаточно известную по причине молодости. Арине в июне исполнилось двадцать четыре года, и временами она напоминала озорника-мальчишку, особенно когда они отправлялись на ипподром. Тогда жена подбирала под шапочку жёлтые, как солома, волосы, надевала лосины, кафтанчик и высокие блестящие сапоги.
Они оба бредили лошадьми, и в кемпинге нашли общий язык именно на этой почве. Арине явно не была проституткой, нельзя было назвать её и шлюхой – это тоже очень понравилось Зурабу. Потом он узнал, что невеста – врач-педиатр, а её отец – кандидат технических наук. О прошлом молодой супруги Зураб Сакварелидзе даже после свадьбы ничего не спрашивал, так как видел, что эти разговоры ей неприятны.
Арина была гордостью Зураба ещё и потому, что при семнадцатилетней разнице в возрасте она приняла его предложение тотчас же, ничем не выдав удивления. Ей явно было наплевать на его сорок один год, но, самое главное – и на его деньги. Его нельзя было обмануть – положение обязывало видеть людей насквозь.
Супруга ничего не скрывала – её действительно не интересовала роскошь, не привлекали обычные развлечения. Молодая женщина не клянчила у мужа дорогие шмотки и украшения, была к ним совершенно равнодушна, порой даже враждебна. И тогда Зураб думал, что именно такую жену больше никогда и нигде не найдёт. А, значит, надо беречь Арину, заводить настоящую семью. Господь ещё не дал Сакварелидзе сына – может быть, сейчас повезёт…
Тогда, в начале их романа, Зураб и представить себе не мог, что всего через три месяца Арина будет смотреть на него рассеянно и тоскливо. По сияющему паркету то и дело скакали тюбики с помадой, витые склянки с духами из «Lancome» и осколки бесценного саксонского сервиза. Зураб знал лишь то, что у супруги кто-то был до него. И он заочно ненавидел своего предшественника, понимая, что душой жена остаётся там, в прошлом.
И сейчас, наблюдая за красными огнями несущейся впереди «Лады», Зураб вспоминал ипподром. Перед ним мотался из стороны в сторону тщательно расчёсанный конский хвост, и летел из-под подкованных копыт мокрый песок. Арина скакала впереди него на серой в яблоках кобыле, а волосы её, освободившиеся от заколок, свободно летели по ветру. Миновав поворот, жена повернулась к Зурабу своё круглое розовое личико, и он радостно встретил весёлый взгляд её блестящих глаз. Но вдруг Арина разом поскучнела, словно перед этим забылась и решила, что сзади скачет на вороном жеребце не Зураб, а кто-то другой…
Дождь, едва угомонившись, хлынул снова. Голубые зигзаги молний осветили шоссе, лес, одноколейку. Они, будто бритвой, вспарывали низкие клубящиеся тучи, и в прорехи лилась бесконечная вода, которой и так вокруг было слишком много. Под ливнем склонялись не только трава и кусты, но и деревья. Дрожали и пели провода на столбах вдоль «железки», а Зурабу чудился чей-то надрывный плач. Один раз он случайно услышал, как рыдала ночью Арина, и с тех пор не мог этого забыть.
Молния ушла в землю прямо перед «Шевроле», и Зураб невольно вспотел. Оглушительный раскат грома заставил его шарахнуться к обочине от разделительной полосы и остановиться. Непроницаемый человек торопливо достал сигареты и жадно, со стоном, закурил.
А потом он подумал, что зря так волнуется – это может выйти боком. И потому надо пока забыть об Арине, думать только о Гюлиханове, потому что он уже в городе. За кипящей от дождя Большой Невкой Зураб различил беседки и деревья ЦПКиО. И понял, что едет уже по Приморскому проспекту.
* * *– Не исключаю, что случилось самое страшное. И к этому надо быть готовыми, – как всегда, тихо и серьёзно, сказал Минц.
Он внимательно посмотрел на Горбовского и Грачёва. Все сидели в комнате рядом с кабинетом начальника отдела, на придвинутых к Сашиному столу стульях. На столе стояли в вазе три розовых гладиолуса, дымились чашки с крепким кофе. Благоухал сочный лимон, только что разрезанный на блюдце. В пластмассовую миску Саша высыпал вымытый зеленоватый крыжовник.
– Угощайтесь! – предложил он. – Соня прислала из Токсова.
