Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
– Нет проблем, я посижу в холе, – отозвался Олег.
Мы вошли в кабинет Вознесенского и сели напротив друг друга. Вознесенский молчал, я понимал его состояние и поэтому не торопил. Ему надо было время, чтобы прийти в себя.
– Я могу предположить, о чем вы сейчас думаете, – вдруг глухо проговорил он.
– Это несложно.
– Да, вы правы. Я не хотел вам говорить, что мой сын наркоман. Он очень рано отбился от рук, почувствовал самостоятельность. Может, это произошло потому, что я ни в чем ему не отказывал. У него преждевременно появились деньги. Но я долго не знал, на что он их тратит.
– А когда узнали?
– Я был не в силах что-либо изменить. Он слишком пристрастился. И, кроме того, он меня совершенно не уважает. Он никого не уважает. Он невероятный индивидуалист. Но это какой-то уродливый индивидуализм, он направлен почти исключительно на пороки.
– Это я успел почувствовать.
– Скажите, вы знали, что один из тех, кто травит молодежь наркотиками – Очалов?
– Да, – помедлил с ответом Вознесенский.
– И он вас шантажировал, угрожая подставить Артура?
– Можно сказать и так. Когда я приглашал вас, я надеялся, что вам удастся разорвать эту цепочку. Хотя плохо представлял, как вы это сделаете, и чем это кончится.
– Я-то предполагал, что вы хотели очистить город от криминала.
– Поверьте, так и есть! – горячо воскликнул Вознесенский, – просто личные мотивы соединились с общественными. Я давно думал, что надо что-то делать. А когда я понял, в каких сетях запутался Артур, я решил, что нельзя больше терять время, нужно действовать. И это как раз совпало с вашим приездом в город. Когда мне стало известно об этом, то я почему-то сразу же подумал, что вы тот человек, который мне необходим.
– То, что вы мне не сообщили с самого начала о вашем сыне, ставит меня в двусмысленное положение. Ни для кого уже не секрет наше с вами сотрудничество. Но при всем моем уважении к вам, я не могу вывести из-под удара Артура. Все должны нести ответственность по делам своим.
– Я понимаю. – Вознесенский обхватил голову руками. – Если бы вы только представляли, как мне сейчас тяжело. Он мой единственный сын. Когда мы развелись с женой, я сделал ошибку, что отдал его ей. Я очень скучал по нему и потому безмерно баловал. Будь он со мной, все время, я бы постарался научить его чему-нибудь полезному.
Мне было жалко Вознесенского, но я чувствовал одновременно и раздражение; я был вынужден не только рисковать своей жизнью, жизнью других людей, чтобы ликвидировать этот наркопритон, а Вознесенский все прекрасно знал, но ничего не сделал, чтобы помочь нам.
– Сегодня я или кто-то из нас мог погибнуть, – сказал я. – Из-за вас.
– Я знаю, я виноват, но как я должен был поступить. Там же мой сын. У вас ведь тоже есть сын. Не дай вам бог однажды оказаться в такой ситуации.
В самом деле, как бы я поступил, окажись в подобном положение? На этот вопрос у меня не было ответа.
– Я вам не судья, Борис Эдмондович, но поступать я буду по закону.
Вознесенский молчал, он был такой бледный, что я даже начал опасаться: не случится ли сейчас с ним сердечный приступ?
– У меня для вас хорошая новость, Владислав Сергеевич, – совершенно без всякой интонации в голосе проговорил Вознесенский. – Американцы решили подписать с вами контракт и строить гостиницу. Знаете, кто их на это подвинул? Вы. Они остались от вас в восторге. Они сказали, что вы настоящий шериф. А они с Запада, так что понимают толк в таких делах.
Это была действительно отличная новость, и узнай я ее при других обстоятельств я бы стал сейчас от всей души благодарить ее вестника.
– Спасибо, – сдержанно проговорил я, – но это главным образом ваша заслуга. Вы их нашли и привезли сюда.
– Оставим эту тему, – как-то безразлично произнес Вознесенский. – Какая, в сущности, разница. Главное, что в городе появится гостиница международного класса. А это может многое изменить.
– В самом деле, – согласиться я. – Думаю, на этой радостной ноте мы можем закончить наш разговор. Я устал и хочу спать.
– Да, я понимаю. Но могу я вам сказать еще несколько слов.
– Если только несколько слов.
– Это о Ксении.
Я почувствовал, как мгновенно исчезла уже начавшая обволакивать меня пелена сна.
– Что вы хотите сказать о Ксении?
– Мне стало известно об ее решении выйти замуж за Андрея.
– Она меня тоже порадовала этим сообщениям, и я ее поздравил с предстоящим событием.
– Я люблю эту женщину, – вдруг сказал Вознесенский.
Я непроизвольно вздрогнул. Вот воистину ночь открытий и откровений.
– Некоторое время мы были вместе. Я много раз предлагал выйти за меня за муж, но она не соглашалась.
– Из-за Андрея?
– Отчасти. Но, думаю, главная причина была все же в том, что она по-настоящему не любила меня. Но вы правы, с тех пор, как с ним случилось несчастье, она вбила себе в голову, что должна пожертвовать ради него собой. Мне кажется, что она вам тоже небезразлична.
– Даже если предположить, что ваше предположение не лишено некоторого основания, что я могу сделать в такой ситуации. Они взрослые люди и сами решают свою судьбу. У них скоро свадьба. Даже будучи мэром я не могу запретить ее.
– Но вы же понимаете, она будет несчастна.
– Обычно люди делают в жизни все возможное и даже невозможное для того, чтобы стать несчастными. Это я знаю на собственном опыте.
– Ей кажется, что жертва может заменить любовь. Но она не желает понять, что эти чувства пройдут очень быстро, и тогда она будет испытывать отчаяние от того, что загубила свою жизнь, – словно не слыша меня, проговорил Вознесенский. – Вы единственный, кто ей в состоянии помочь. Умоляю вас, не оставляйте Ксению один на один со своим горем. Когда она все осознает, убедится, что обманывала себя, ей будет особенно трудно; она из тех редких людей, которые не выносят лжи.
– Я обещаю вам, что сделаю все, что смогу. Хотя не очень представляю себя в роли утешителя. Теперь, если не возражаете, я все же отправлюсь восвояси.
Вознесенский покорно кивнул головой, затем внимательно посмотрел на меня.
– Я хочу, чтобы вы знали, я уважаю вас и не жалею, что заключил с вами альянс. Чем бы он не завершился.
Я ничего не ответил и вышел из комнаты.
Глава двадцать пятая
Утром я отправился не по своему привычному маршруту – в мэрию, а в камеру предварительного заключения. Не скрою, что я горел желанием пообщаться с Очаловым; впервые у меня появилась возможность поменяться с ним местами и ролями. Почему-то из множество негодяев, с которыми мне довелось повстречаться в последнее время, он вызывал во мне наибольшее отвращение и ненависть.
Несмотря на достаточно ранний час, Ермохин уже сидел в своем тесном кабинете. Вид у него был хмурый.
– Что-нибудь случилось, Иван Геннадиевич?
Тот посмотрел на меня, но ничего не сказал. Вместо этого сунул в рот сигарету и окатил меня дымом.
– Я приехал, чтобы поговорить с Очаловым.
– Невозможно, – не вынимая сигарету из рта, буркнул начальник отделения.
– Что значит невозможно, вы же понимаете, что Очалов – это клубок, от которого тянутся ниточки к наркодельцам.
– Я понимаю, что же из этого. Нет у меня Очалова.
– А где же он?
– Полчаса назад пришел приказ: немедленно его освободить под подписку о невыезде.
– И вы освободили?
Ермохин молча кивнул головой.
– Замечательно. И кто приказал?
– А вы как думаете? Клочков.
– Но вы же понимали…
– А что я могу сделать, если мне отдает приказ начальник УВД города. Не подчинюсь, окажусь сразу без погон. Я у него и так как кость в горле.
– Ладно, потом будем разбираться, у кого, чья кость в горле, А сейчас надо срочно найти Очалова. Где он может быть? Поехал к себе на работу в прокуратуру?
– Вряд ли.
– Тогда отправился домой?
– Это более вероятней.
– Вы поедете со мной или останетесь ждать новых приказов вашего начальника?
Ермохин выразительно взглянул на меня и взял со стола фуражку.
– Поехали.
Оказалось, что Очалов жил за городом, в небольшом поселке, который вырос в этой местности не так давно. Его построили люди, сумевшие за короткий срок сколотить неплохой капиталец. Здесь было тихо и уютно, по сравнению с городскими улицы просто блистали чистотой.
Мы подъехали к дому Очалова. Это был коттедж, правда, совсем небольшой, одноэтажный, но с мансардой. Но в любом случае не вызывало сомнений, что такой дом купить на зарплату старшего следователя невозможно. Впрочем, как теперь мне было твердо известно, у него были и другие источники доходов, несравненно более обильные.
Калитка была приоткрыта, поэтому мы прошли по асфальтированной тропинке прямо к дому. Я требовательно позвонил несколько раз. Но дверь открылась не сразу, хотя в окне я заметил чью-то тень.
– Достаньте на всякий случай пистолет, – сказал я Ермохину. – Неизвестно, кто находится в доме.
