Эдуард Тополь - Московский полет
– Что-нибудь случилось? – спросил я у нее негромко.
– Да, – сказала она.
– Что?
– Потом скажу. Пошли. Вставай.
Но я сидел. Она ушла со своего собственного дня рождения. Бросила мужа, гостей и помчалась по всей Москве искать меня. Но зачем все это? Зачем устраивать еще один водевиль или драму и ломать семейную жизнь? Ведь я все равно уезжаю.
Конечно, она прочла мои мысли – она знала меня слишком давно, чтобы не уметь читать на моем лице. И поэтому она пошла ва-банк.
– Ты можешь хоть раз в жизни выполнить мое желание? Не свое, а мое? Хотя бы сегодня! – сказала она и повернулась за поддержкой к Семену, Михаилу и Толстяку: – Ребята, сегодня у меня день рождения. Вы можете сказать этому идиоту, чтобы он оторвал наконец свою задницу от стула? Особенно если его просит единственная стоящая женщина в его е… жизни! Налейте мне водки в конце концов!
Начинается, подумал я. Но Аня тут же взяла себя в руки. Вращая тонкими пальцами ножку рюмки, она сказала, усмехнувшись:
– Вы знаете, почему он на мне не женился? Потому что я алкоголичка? Нет, конечно! Да и какая я алкоголичка?! У меня прекрасный муж, сыну восемь месяцев, работа… Вадя, ты знаешь, что у меня уже есть сын? – И, не ожидая моего ответа, продолжила: – И не потому, что я антисемитка, это тоже глупости. Мой муж – еврей! – И тут она всем корпусом повернулась ко мне: – Ты знаешь, почему ты на мне не женился, дурында? Потому что ты не умеешь брать. Ты не знаешь, что, когда ты берешь у людей – не воруешь, а берешь то, что они тебе сами дают, – ты их этим спасаешь. Скажи ему, ребе! – потребовала она у Семена. – Я права?
– Абсолютно! – подтвердил Семен, сын раввина.
– Спасибо… – устало сказала Аня. И подняла рюмку: – Ле хаим, евреи!
Они выпили, а я сидел, тупо глядя перед собой в белую скатерть стола. Все, что она сейчас сказала, было, наверно, правдой.
А она поставила пустую рюмку и повернулась ко мне:
– Мама хочет с тобой проститься. Я обещала привезти тебя.
– В одиннадцать вечера? – удивился я.
– Ничего. Она ждет. Утром она уезжает в отпуск.
37
Перед зданием «Литературной газеты» в Костянском переулке оглушающе гремели отбойные молотки. Рабочие вскрывали мостовую, грохот и пыль летели на несколько кварталов в округе. Я выскочил из такси возле ремонтного барьера, сквозь пулеметный треск отбойных молотков пробежал по разбитому асфальту, как по льдинам в ледоход, и нырнул в фойе «Литературной газеты». Здесь, как и во всех советских учреждениях, тоже торчал вахтенный охранник. Но на мне была бирка «INTERNATIONAL PRESS ASSOCIATION», и я беспрепятственно прошел к лифту.
И оказался в редакции газеты, которая тридцать лет назад опубликовала мою первую статью и в которой я потом печатался десятки раз.
Но сейчас у меня не было времени на сантименты, я поднялся лифтом на пятый этаж и толкнул дверь с табличкой «М. Ю. КНЯЗЕВА» – та самая Князева, с которой три дня назад я столкнулся в Доме кино на заседании оппозиции советского парламента. Двадцать лет назад мы с ней в обнимку ходили в редакционное кафе, а теперь ее секретарша встретила меня точно так, как секретарша Андрея Смирнова:
– Марина Юрьевна занята. Вы кто?
Я мысленно выругался сразу на двух языках – и по-русски, и по-английски. Черт возьми, все мои московские приятели обзавелись секретаршами, ассистентами и персональными кабинетами, а я как был бездомным в России, так и остался бездомным – даже в США при всех моих книгах на двенадцати языках! И возможно, дело тут не в режимах и социальных системах, а просто в моем е… характере.
Я назвал секретарше свою фамилию и тут же услыхал громкий крик из приоткрытой в кабинет двери:
– Вадим, заходи!
Я шагнул в кабинет. Марина Юрьевна действительно была занята – она варила кофе по-турецки на маленькой плитке в медной джезве. При этом она одновременно говорила по двум телефонам и кивком показала мне на кресло. Я сел, огляделся. Все стены – в книжных полках со словарями, справочниками, энциклопедиями и газетными подшивками, рабочий стол завален свежими типографскими оттисками и отпечатанными на машинке статьями. Сбоку от письменного стола, на низком столике, – пишмашинка «Олимпия». Все-таки примечательно, насколько отличается журналистская техника в разных странах, подумал я. Шесть лет назад несколько европейских издателей пригласили меня в Европу, это был рекламный тур для моих «Гэбэшных псов», и мы с Лизой побывали тогда в Голландии, Бельгии, Англии, Норвегии, Франции, ФРГ и Израиле. И уже тогда, давая интервью в модерновых редакционных офисах голландских, бельгийских и норвежских газет, я видел в них компьютерное оборудование, аналогичное американскому, то есть то, что нашим русским газетам и не снилось. А в Лондоне, этой всемирной Мекке литературы и журналистики, в редакциях «Таймс» и «Гардиан» журналисты сидели все в одном зале, в жуткой тесноте, и печатали свои статьи на допотопных механических «Ундервудах», про которые мы в СССР давно забыли. Таким образом, уровень технической оснащенности советской журналистики я бы расположил между американо-голландским и британским: хотя у советских журналистов нет компьютеров, но зато у них есть отдельные кабинеты. Как у Князевой.
Невольно прислушиваясь к ее телефонным разговорам, я понял, что на одной линии у нее Нью-Йорк, собкор «Литгазеты» по США, а на другой – Кремль, пресс-бюро во Дворце съездов. При этом с Нью-Йорком Марина говорила нормальным голосом, а при разговоре с Кремлем ей приходилось кричать, потому что слышимости почти не было.
То разговаривая, то крича, Марина одной рукой налила мне чашку кофе, потом ладонью прикрыла нью-йоркскую трубку и сказала:
– Извини, у нас сегодня бардак – мы же выходим по средам. – И снова в трубку: – Алло! Фотографию Миши Барышникова мы уже дали в прошлом номере. Но если б ты мог взять у него интервью… Он сказал недавно артистам своего театра, что ощущает потребность переоценки прожитого. Что он имел в виду? Попробуешь? Ну, пока. – И закричала во вторую трубку: – Алло! Алло! Кто сейчас выступает? Опять Горбачев?! Что-нибудь толковое? Я говорю: толковое что-нибудь? Ч-черт! – И она в сердцах брякнула трубку о телефон, сказала мне: – Ну, ты представляешь? Кремля не слышно! Дожили! Я не знаю, как он думает перестраивать страну, когда тут даже телефонные линии прогнили! Как ты живешь?
– Марина, – сказал я, – ты моя последняя надежда. Не могу дозвониться Ельцину. Он мне сам дал свой телефон и обещал интервью. Но я звоню вторые сутки – телефон молчит, как могила.
– Ельцина я тебе дать не могу, но могу дать Бочарова, – с ходу сказала Марина таким тоном, словно распределяла дефицит в сотой секции ГУМа.
– А кто такой Бочаров?
– Как?! Ты не знаешь?! – И она так изумленно округлила свои карие глазки, что я застеснялся своего невежества. – Ах да, ты приезжий! – тут же простила меня Марина, уже набирая номер телефона. – Бочаров сегодня большой человек! Директор крупнейшего треста, экономист, автор закона об аренде и правая рука Ельцина. – И в трубку: – Михаил Александрович? Это Князева из «Литгазеты». Тут у нас в гостях американский писатель Вадим Плоткин. Он из International Press Association и хочет взять интервью у вас и у Ельцина. Спасибо, завтра утром он будет. Пока. – И, положив трубку, сказала мне: – Завтра в 8.00 в гостинице «Москва», его номер 612. Запиши, чтобы ты не забыл: Бочаров Михаил Александрович. Может, там будет и Ельцин, но этого он не гарантирует. Кто еще тебе нужен?
Я усмехнулся:
– Спасибо, Мариша, ты волшебница! Но ту, кто мне нужен больше всех, ты, к сожалению, не знаешь. Ты когда-нибудь была в издательстве «Комета»?
– Нет, конечно! Это же ВЦСПС, профсоюзное стойло! – отмахнулась она презрительно. – А что? У тебя там дама сердца? Я тебе дам машину, езжай!
– Я могу и на такси. Но духу не хватает… – признался я.
– Глупости! – решительно отрезала Марина и сняла трубку внутреннего телефона: – Алло, Жанна? У тебя есть «Чайка»? Нет, «рафик» не годится! Мне нужна черная «Чайка» для представительства. Нет, ненадолго – только до издательства «Комета» и там подождать пятнадцать минут. Жанночка, клянусь, это очень важно! Да? Спасибо, дорогая! Я выписываю заявку…
Она положила трубку, быстро написала что-то на маленьком бланке-заявке и протянула мне:
– Бегом вниз, к диспетчеру. Получишь черную «Чайку». И советую тебе везти твою любовь только в ресторан Хаммеровского центра.
– Фея! – сказал я и поцеловал ее в щеку. – Можно еще один вопрос?
– Ну…
– Зачем тебе секретарша, если ты все делаешь сама?
38
Мне понадобилось проехать половину Садового кольца, чтобы понять всю пошлость того, что сейчас случится. После десяти с лишним лет разлуки приехать к любимой женщине в черном правительственном лимузине! Мудак! Когда-то, лет пятнадцать назад, киностудия «Мосфильм» сделала фильм о Королеве, создателе советской космонавтики. При этом авторы стыдливо опустили тот факт, что при Сталине Королев сидел в тюрьме, но зато роскошно показали, как он после десятилетней разлуки с женой приезжает к ней точно в такой же правительственной «Чайке» и по дороге прямо из машины разговаривает с министрами по радиотелефону. Это был финал и апофеоз фильма, но от этого хотелось блевать.
