Михаил Соболев - Маята (сборник)
Узбек повернулся к хозяевам, на его лице читалась решимость.
– Я пахать буду, давай три тыщи, – крикнул гордо, метнул кепку к забору и накинул колючую петлю через плечо, будто бурлак на картине Репина.
– Паши-паши, давай, – ответил Сапожков, сидящий под навесом на березовом чурбаке.
Красный от натуги узбек раза три дернул слегка заглубленный в землю плуг, опрокинул его набок и ткнулся носом в землю. Потом вскочил и принялся пинать ни в чем не повинного ишака.
– У, шайтон! вай джаляб! Толко морковка жрать можешь! – кричал он, выпучив глаза.
Сапожков, держась за поясницу, встал с чурбака. В глазах роились мушки. Солнце напекло, подумал он. Постоял с минуту в тени и подошел к горе-работничкам.
– А это что? – Акатий смотрел на большую, с ладонь величиной, сочащуюся сукровицей и кое-как замазанную зеленкой рану на боку ишака. Над раной кружились мухи, и по коже животного то и дело пробегала волна.
– Брат аккумулятор со свалки возил, маленько обжег, – объяснил узбек. – Он было засиял, как и давеча, но взглянул в лицо Сапожкова и смахнул с мокрого от пота лица улыбку. – Работы мало, кушать надо. Совсем брюха нет.
Сапожков сунул ему тысячную купюру, посмотрел, как тот воровато прячет ее за пазуху и вдруг рявкнул на весь двор:
– Прекратите издеваться над животным. Вон отсюда!
Ишак рванул к калитке, обогнав хозяина. Славик метнулся к джипу.
Акатий дошел до крылечка, взялся за резные перила, обернулся:
– Страну… – горло перехватило, – державу… – Сапожков схватился за грудь и медленно стал оседать.
– Теть Наташа, теть Наташа, – закричал Славик, тыкая непослушными пальцами в телефон.
Наталья Кузьминична скатилась по ступеням, бросилась к мужу. Лицо его побагровело, глаза выпучились, он как завороженный, не мигая, смотрел на любимое, специально привезенное из дома кресло. Руки и ноги Акатия дернулись. Сапожков сейчас изо всех сил давил на тормозную педаль, рвал ручной тормоз, но машина мчалась задним ходом и не желала останавливаться. Заветное крылечко с каждым мгновением отдалялось.
Акатий шевельнул губами, он должен был успеть сказать очень важные слова – то главное, что только сейчас осознал…
Наталия упала на колени, склонилась к самому лицу мужа, но ничего не расслышала.
Зиждитель Миниатюра
Лучший друг нам в жизни сей Вера в провиденье;
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье – лживый сон, Счастье – пробужденье.
Василий Жуковский (Светлана)
Остывшее за ночь солнце чуть тронуло краешек неба, и на серой в предутреннем свете снежной пелене, будто на опущенной в проявитель черно-белой фотографии, проступили голубоватые контуры окружающего трассу ландшафта. Ложбинка кювета, придорожный кустик, зигзаг оврага, темная полоска рощи вдали. Автобус нырнул в лощину – и тут же небо и степь слились, все растворилось в неясном сумраке. Остались среди неоглядной степи лишь ровная, будто проведенная рейсфедером по листу ватмана трасса, вереница пьяных телеграфных столбов на обочине и одинокий междугородний "Икарус" на дороге без начала и конца.
Предрассветное время. Зыбкое и обманчивое…
– Хотите, угадаю, как вас зовут? – попытался завязать разговор с отвернувшейся к окну девушкой молодой пассажир с открытым лицом и грустинкой во взгляде.
Помедлив мгновение, девушка переборола нежелание разговаривать с незнакомцем и, стараясь быть вежливой, вполоборота развернулась к попутчику.
– Зовут Мариной. Студентка. Еду домой, к маме, на каникулы. Я все сказала, или еще вопросы будут?
"С характером, – про себя улыбнулся парень. – Вон как взглядом из-под капюшона хлестнула".
– Рад с вами познакомиться. Не люблю путешествовать автобусом. Поездом, на мой взгляд, комфортнее: можно побродить, людей понаблюдать… А здесь приковали к креслу, и смотри себе в затылок впередисидящего пассажира. А еще лучше – пешочком… Пешочком, – повторил он с наслаждением. – Не думая о том, куда и зачем, налегке с посошком… Наглотаться пыли проселков… Посидеть по-над речкой, сказать: "Здравствуй!" рассвету, поразмышлять о вечном… Жаль, что времени на свое затаенное никак не выкроить.
Марина посмотрела на него внимательно, убедилась, что попутчик над ней не потешается и, немного подумав, откликнулась:
– Вы молодой, а говорите, как мой дедушка…
– Я хорошо сохранился, – пожал плечами парень.
– И кто же вы по профессии, если даже на свое затаенное времени не можете выкроить: посидеть по-над речкою, побродить с посошком?..
– Я – верист… или сочинитель, чтобы вам было понятнее. Вот такая, знаете ли, служба, скорее даже служение. Но поверьте, даже нашему брату, сочинителю, а, может быть, сочинителю особенно, хочется иногда побыть одному…
– А как ваша фамилия? Я знаю многих современных писателей.
– Вряд ли вы когда-нибудь слышали мое настоящее имя. Скорее, один из моих псевдонимов.
"Не хочет называть себя и не надо! Любят эти писатели поиграть в загадочность", – обиделась Марина.
Парень разговор не продолжил: то ли задумался, то ли задремал. Марина отвернулась к окну. Тяжелый "Икарус" плавно катил свое набитое пассажирами многотонное чрево по шоссе. Двигатель урчал на одной ноте. За окном – все та же серая беспросветная картина.
Волгоград встретил пассажиров хмурым ненастным утром, мокрым снегом и пронзительным ветром. Молодые люди оказались на стоянке такси вместе.
– Вы здешний? – сдула с верхней губы снежинку Марина. Неловко как-то стоять бок о бок пусть даже со случайным знакомым и молчать.
– Нет, проездом, – односложно ответил парень, явно не желая откровенничать. А Марина и не настаивала: "Ну и пусть! Очень надо! Подумаешь, верист, блин! Хм, не поинтересовался даже, замужем я или нет. И телефончик не просит?.."
Таксомоторы подруливали к стоянке, очередь таяла. Вот разместилась в разрисованном шашечками "Форде" стоящая перед молодыми людьми пожилая старомодная пара. Тормознула старенькая "Волга".
Спутник Марины вдруг бесцеремонно взял девушку под ручку, да так крепко, что не вырвешься.
– Пожалуйста, – без улыбки предложил он стоящему за ними в очереди похмельному мужчине в старой потерявшей форму пыжиковой шапке и растянутым кожаным портфелем в руках, похожему на командировочного бухгалтера.
– Так давайте вместе, – засиял командировочный. – Вам куда, в центр?
– Нет-нет! Мы поедем за город, – не обращая внимания на пытавшуюся освободиться из железного захвата растерявшуюся девушку, ответил парень. Черты его лица заострились, брови сошлись к переносице, глаза сощурились.
Пассажир, довольно сопя, уселся в машину. Два раза хлопнула не желающая закрываться дверца отечественного авто. "Волга" отъехала, обдав молодых людей сизым удушливым выхлопом.
Молодой человек сразу же отпустил уже собравшуюся звать на помощь девушку. Виновато улыбнулся и сразу же стал прежним, симпатичным.
– Не люблю я "Волги", тормоза у них неважные…
Лихо подрулил новенький "Фольксваген". Таксисты встречали каждый прибывавший автобус.
– До свидания, Марина. У меня тут еще кое-какие дела… Приятно было с вами познакомиться, – молодой человек смотрел грустно.
Усаживаясь в машину, девушка не могла видеть столкновение давешней "Волги" с груженым щебнем "КамАЗом". Зато парень, махая рукой повернувшему за угол "Фольксвагену" с тоской наблюдал всю картину ДТП: и как выскочил "под красный" на перекрестке грузовик, и как неуклюжая "Волга", не слушаясь тормозов, таранила его заднее колесо, и как в мгновение ока огонь охватил изуродованное такси…
Парень резко поднял воротник пальто и, поморщившись от просыпавшегося на шею снега, быстро зашагал по заметаемому поземкой тротуару на выход из города.
"Верист… Сочинитель… Зиждитель… Казалось бы, сюжет продумываю до мельчайших подробностей, а набело никак не получается. Любовь, так обязательно несчастная; если деньги "свалились с неба", герой непременно теряет свои лучшие качества… Нарисовал чудо-девушку, едва под "Камаз" не попала. А начнешь редактировать – в остатке похмельный командировочный бухгалтер, красноносый, потный, мутноглазый. Ткнешь в сердцах "Delete", а потом страдаешь: жалко бухгалтера. Вспоминаешь, как ребенком тот мечтал обогнуть земной шарик на свернутом папой газетном кораблике. Какой же из псевдонимов подошел бы ко мне сегодня: Божий промысел, Рок, Фатум?.."
Широкоплечая ладная фигура по мере удаления от города уменьшалась и будто бы съеживалась. Плечи опустились, спина ссутулилась, походка стала усталой, шаркающей, стариковской. А вскоре его неясный силуэт совсем растворился в голубовато-серой беспредельности наступившего нового дня.
Косинус фи Рассказ
Я пророчить не берусь,
Но точно знаю, что вернусь,
Пусть даже через сто веков
В страну не дураков, а гениев…
Я вернусь.
Игорь Тальков
Двигатель кашлянул и заглох. Плотную, звенящую в ушах тишину разорвал нетрезвый голос:
