Андрей Юрич - Немного ночи (сборник)
– Я ей говорю: иди отсюда, а то милицию вызовем, – поделился он с нами, – А она мне говорит: хочешь, я тебе приятное сделаю, только джинсы отдай.
Его передернуло – от холода или от омерзения.
– Приятное… – бормотал он, – Да, я вчера только восемнадцатилетней засадил. Чистенькой. Домашней. А эта, со своим гноем… приятное…
Когда стемнело и стало еще холоднее, Марина ушла. Через три дня вишня и крыжовник испортились, и за остальными вещами тоже никто не пришел.
Черные рубашки
Черные рубашки не заметны в темноте. Жена бывшего следователя думала так. Каждый раз, когда ее муж собирался в засаду, она стирала и гладила для него черную рубашку. Заворачивала в полиэтиленовый узелок несколько свежих пирогов. Она считала, что главные проблемы сидящих в засаде – белые футболки и невозможность хорошо поужинать.
Однажды бывший следователь сказал мне:
– Сегодня нам понадобится твое умение. Пойдем в засаду.
Я только пришел в контору, получил дубинку в руки и расписался в вахтенном журнале. У меня не было черной рубашки, а свежих домашних пирогов я не ел, поди, уж год.
В один из дачных домиков стали регулярно наведываться воры. И это был наш шанс. Воров очень удобно ловить, когда знаешь, куда они приходят.
Бывший следователь был мужчина рослый и красивый, похожий на матерого гвардейского коня. Но он был уже не молод. Папаша П. отличался только субтильностью и пышными усами, а сам П. мог драться только в компьютерных играх. И они все решили, что если придется драться с ворами – займусь этим в основном я.
Мы пришли в тот самый домик, посидели там до полуночи, съели по пирогу и ушли – воры не явились.
На следующий день, однако, бывший следователь снова вышел к нам из своего дома в черной рубашке, а жена торопливо вынесла ему вдогонку сверток с пирожками.
– Что, опять в засаду? – спросил я.
– Конечно! – сказал мне бывший следователь.
И странно подмигнул.
– Ой, я так боюсь этих ваших засад! – сказала его жена, – Так волнуюсь!
Мы подождали папашу П. и отправились. Впрочем, недалеко. Возле садового домика папаши П. мы остановились, и бывший следователь сказал нам:
– Сегодня вы свободны! Пройдите по периметру и отправляйтесь куда хотите. Только дубинки сложите в конторе, чтоб менты не прицепились.
– А засада? – спросил я.
Я думал, что мне все же придется драться.
– Без вас посидим, – усмехнулся бывший следователь в свои черные гвардейские усики.
– Хотите посмотреть? – спросил папаша П. с хвастливыми интонациями.
Он слегка махнул рукой, и мы прошли за ним в ограду, а потом в низенький домик. Там была всего одна комната, с двумя кроватями. И на кровати сидела в сумерках высокая девушка в сарафане.
– Ну, где ты ходишь? – она подскочила на кровати и повернулась к папаше П., – Я вас уже целый час жду, а ты говорил двадцать минут… А это кто?
– Никто, – сказал папаша П. А когда мы вернулись на улицу, он добавил, – Видали, ей всего 21 год!
Мне тогда было 19, и я подумал, что девушка немного старовата. Но папаша П. светился от гордости. Он стоял передо мной, ростом мне до подбородка, с вислыми усами, щуплый, в дешевом потасканном спортивном костюме.
Мы с П. шли в город, когда вокруг уже густела темнота – садовая шуршащая тьма с запахом малины и цветущих палисадников. Я думал про то, чем будет там заниматься эта девушка в сарафане с двумя пожилыми усатыми дядьками.
– Ты знаешь ее? – спросил я П.
– Нет, – сказал он, и судя по голосу, он в этот момент тоже думал про девушку, – Каждую неделю новая. Мама с ним из-за этого и развелась. До сих пор не может понять, чем он их привлекает.
Было так темно, что я не видел своих ног.
– А ну, пошли отсюда!!! – заорал кто-то прямо у нас над головой.
Я шарахнулся в сторону, споткнулся об невидимое и завалился в малиновый куст. Вылез, ощущая на коже малиновые царапины.
– А, куда полез!!! – заорал тот же голос, но теперь человек, судя по звуку, кричал в другую сторону.
– Кто это? – спросил я П.
– Дед один, ночует здесь, – объяснил П., – Сидит всю ночь на крыше сарая и каждые десять минут начинает орать – воров отпугивает.
– Он тоже в засаде… – сказал я, – Только мы куда-то идем.
Бывший следователь и папаша П. тем летом часто устраивали засады. Каждые несколько дней. Так что скоро я даже начал им завидовать, хотя так и не понял их секрета – того самого, которого не могла понять мамаша П. Одно время я даже думал, что все дело в черных рубашках и свежих пирогах.
Весь мир насилья
Мы нечасто меняли маршруты. Было легко заблудиться в этих улочках, поросших иногда травой до пояса, среди тысяч садовых домиков. Да, и ловить воров внутри – глупое занятие. Куда проще следить за периметром.
А в тот день мы почему-то пошли внутрь. Домики все были самодельными, очень разными, и смотреть на них было интересно. Они воплощали в себе все потаенные мечты хозяев, их стремление к основательности или оригинальности. Некоторые напоминали бетонные дзоты второй мировой, другие – резные древнерусские замки, уменьшенные раз в десять-двадцать.
Хотя, мне кажется, мы пошли внутрь, потому что нас напугал вонючий куст. Он находился как раз на пути нашего обычного обхода, и мы даже прошли мимо него дважды. Из куста несло мясной гнилью. Может быть, конечно, там лежала дохлая кошка или собака. А может, и человек. И нам не хотелось находить в кустах дохлого человека.
Мертвецы в кустах были в садовом поселке явлением довольно обычным. Это были те самые воры, которых мы не поймали. Милиция, вызванная кем-нибудь из местных, приезжала, брезгливо заглядывала в очередной вонючий куст…
– Мы его били, пока у него кровь изо рта не пошла! – рассказывал нам дедушка-пенсионер на одном из обходов.
Не помню, как мы с ним разговорились. Он был седой, пузатый, в линялой ковбойской рубашке, со старушечьей железной тростью в толстой руке. Потрясая тростью, он говорил, как вчера увидел вора – тот перелазил через его заборчик с мешком репчатого лука за плечами. Лук он перед этим выкопал из дедушкиной грядки. Дедушка ударил его тростью по ноге, и тот свалился с забора. Железная трость – почти идеальное оружие, если речь идет об избиении пожилого алкоголика. На крики прибежали соседи – такие же старички. Некоторые без тростей. Вор перестал шевелиться, у него шла кровь изо рта, и они решили, что наказали его достаточно. Дедушка забрал свой лук. Вместе с воровским мешком. Наверное, в качестве компенсации. А когда он вечером вышел снова за ограду – вора уже не было: ушел, значит.
Сложно сказать, далеко ли уходит человек, избитый пенсионерами. Но это был лишний аргумент, чтобы не встречаться с вонючим кустом.
Старики относились к ворам очень сурово. Проломить голову или разбить железным костылем лицо – считалось вполне обоснованным наказанием за кражу мешка картошки. А тем более – за лук. За все лето работы садовым сторожем, я не встретил ни одного пенсионера, который был бы против подобных мер. Но встречал множество, которые были за. Старики говорили вещи, каких я не слышал от молодых.
На улочке, которая не меняла внешний вид, наверное, лет 40, и где в траве, доходящей до подбородка П., была протоптана лишь тоненькая стежка, мы встретили духа этих мест. И этих стариков.
Он был маленький, седой и весь в черном. Даже не знаю, где могла продаваться такая одежда. Наверное, ее не выпускали уже полвека – что-то вроде пиджака и черные брюки-галифе. Спина у него полностью не разгибалась, но узнав, что мы сторожа – он обрадовался и стал задирать кверху голову, чтобы вглядеться в наши лица. Мы не могли его обойти – не хотелось лезть в траву, да и выглядело бы это странно. А он хотел поговорить. Было жарко, и от травы поднимался удушающий запах спелой горячей зелени.
– Вы молодцы, ребята! Вы бьете воров? Воров бить надо! Бить! – он сжимал свои жилистые белесые кулачки и резко тыкал ими в воздух перед собой, – Они ведь что воруют? Картошку, что ли? Огурцы? Они жизни наши воруют, жизни! Тут ведь многие живут на этой картошке. Укради у него – где он другую возьмет? А эти – не пахали, не сеяли, пришли! Бить, пока пощады не попросят! А потом – еще!
– А женщин? – спросил я.
Он воткнул в меня неожиданно твердый и заинтересованный взгляд. Как будто я задал удивительно уместный вопрос.
– А женщин надо бить тем более! Сильнее, чем мужиков! – он словно делился с нами какой-то своей тайной, как будто мы ему понравились, и он нам доверяется.
– Почему? – спросил я.
– Да, как же! – старичку явно нравились мои вопросы, и он даже завертелся на месте в поисках лучше объяснения, – Они же детей рожают! Воспитывают! Для ребенка ведь главный человек – кто? Мать! Дык, пусть она знает! Пусть знает, сука! Баб надо… вообще!.. Их… А-а-а!! Я их!
Он даже потерял слова от избытка эмоций, и только рубил воздух рукой.
– Вы кто? – спросил вдруг П.
П. вообще был похож на интеллигента. И, может быть, это как-то задело старичка. Тот вдруг выпрямился с усилием, его лицо стало жестким и почти молодым. Глаза раскрылись полностью, и во взгляде появилась буйная гордость, как будто он собирался плюнуть в лицо фашисту.
