Ян Бирчак - Анастасия. Вся нежность века (сборник)
Анастасия идет последней, несет ту самую белую болонку и неудобную шляпную коробку. В какой-то момент она оступается, задевает коробкой за перила, коробка падает, раскрывается, и вниз по лестнице, долго и подробно пересчитывая ступени, катится на ребре та самая воздушная шляпка, в которой Анастасия была прошлым летом на пикнике.
Шляпка останавливается у чьих-то ног, и какой-то солдат наступает на шляпку огромным грязным сапогом и идет дальше, даже не взглянув на нее. Шляпка издает звук, похожий на вскрик, и безобразно сплющивается.
Знакомый нам солдат с перевязанным пальцем поднимает шляпку, зачем-то дует на нее и подает княжне.
Анастасия кусает губы, но тотчас вскидывает голову и надменно проходит мимо, как бы не замечая злосчастной шляпки.
Одна только болонка свирепеет, рвется из рук и заливается лаем на солдат.
* * *Позже мы можем увидеть эту шляпку на одной из садовых скульптур, мокнущую под дождем.
Осень 1917 года Письмо солдата
На простом столе с голой деревянной столешницей в сплющенной снарядной гильзе теплится фитилек. Приблизив лицо к огню, сидит пожилая женщина, почти старуха. Одета она в темное, более чем скромно, на голове давно потерявший вид заношенный платок, повязанный, однако, с некоторой претензией, скорее по-мещански, чем по-деревенски. Рядом в блюдечке – кусочек серого черствого хлеба. Старческая рука время от времени отщипывает крошки и бережно подносит их ко рту.
По лицу женщины текут умильные слезы – она читает письмо от сына.
* * *«Дорогая мамаша Клавдия Тимофеевна! Пишет ваш сын Василий из революционного города Петрограда, из самого царского логова. Могли вы подумать, дорогая мамаша, что ваш Васяня будет запросто квартировать в царских покоях, есть-пить из царской посуды, в ихних постелях почивать? Вот как может возвысить человека наша пролетарская революция! И запросто, вот как вас, например, мог я наблюдать их царскую жизнь и буржуйские их обычаи. И если не брать во внимание их роскошества, то, оказывается, маменька, цари, они почти как люди, вроде, извините, даже нас с вами. Видел давеча, как царица, вся такая гордая из себя, плакала за своим сыном Алексеем, оказывается, он у них болезный, вроде калеки, на руках носят. А матери, известно, горе.
А царь-то, самодержец всея, – и вовсе ничего важного. К примеру, наш ротный и то голосом куда внушительнее вышел, и собой гораздее. И царевен видел, совсем вблизи, со всеми их конопушками, все равно как наших девок деревенских, да наши-то покрасивше будут и телеснее. Только и виду в царевнах этих, что платья да шляпки, а так – мнительность одна и субтильность.
Собачонка у них есть для забавы, беленькая, никчемная, совсем как пушинка, а сама такая сволочь, давеча меня за палец цапнула, а пальнуть в нее не моги, мы теперь – революционная охрана. Палец у меня начал пухнуть, товарищи смеяться стали – мол, такое тебе боевое ранение от царизма вышло. Так вы не поверите, маменька, сама царевна, младшенькая ихняя, Анастасия, совсем еще дитя дитем, так сама она палец перевязывать стала да мази прикладывать, и пошло мне тут облегчение.
А еще, мамаша, хочу перед вами погордиться, что не затерялся ваш Васяня среди этого баламутства, начальство усердие мое и ум приметило, и имею я теперь особое ото всех задание, ежели мне что не по нраву или подозрительным скажется, тайно докладывать свои соображения прямиком до самого высокого начальства. Смекаете, каким человеком ваш сын сделался? То-то же. Теперь этот лапоть деревенский, мельников сын Егорка, только попробуй что супротив нас сказать, – враз упеку куда надо.
И свое положение, мамаша, вы теперь не роняйте там перед всякими, а гордо себя несите, потому как сын ваш, Василий Петрович Завертаев, при больших делах теперь состоит, и никакой сволочи теперь не позволено. Прямо так всем и скажите. Обещались мне, что как только с этими царями всякими разберемся, направить на учебу по сыскному делу, чтоб шло мне повышение по службе большое. И тут я со всем своим пониманием, потому как учиться мне страсть охота.
Засим желаю вам долго здравствовать, любезная моя мамаша. И молитесь за меня, коли уж такой мне фарт пошел.
Горячо любящий вас сын Василий Петрович Завертаев, сознательный солдат революции».
Осень 1917 года. Сибирь Гроздь рябины
Ясный солнечный денек, золотая осень в Зауралье. Панорама прекрасного осеннего пейзажа. Маленькой точкой движется царский поезд из трех вагонов. С высоты птичьего полета он похож на яркую красивую игрушку.
В отдалении за поездом, параллельно колее, стараясь не отстать, идет на рысях отряд всадников. Издали их не рассмотреть, фигурки, точно игрушечные, только угадываются.
От паровоза отделяются клубы белоснежного дыма и стелются вдоль полотна. Когда дым рассеивается, мы видим, что состав, пыхтя, останавливается что называется в чистом поле. Теперь весь состав виден сбоку. На выкрашенных синим, но уже далеко не новых, с облупившейся краской, вагонах – золотые царские гербы с двуглавым орлом. Окна в основном зашторены, но кое-где мелькнет и скроется любопытное женское лицо.
Поначалу ничего не происходит. Но вот открываются двери в двух последних вагонах, опускаются подножки, и на насыпь спрыгивают солдаты. Старший из конвоя подходит к первому вагону, ему открывают изнутри, и он исчезает в тамбуре. Вскоре на насыпь спрыгивают конвойные из царского вагона, с ними старший.
На подножке показывается Николай. Ввиду теплого дня на нем все та же военная гимнастерка. Заметно, что за минувшее время у него сильно поседели виски. Он глубоко вдыхает чистый воздух, расправляет портупею. И возвращается в вагон.
Вскоре оттуда выходят домочадцы из свиты и дочери в легких накидках. Челядь с помощью Николая бережно выносит из вагона кресло с царицей. На коленях у нее знакомая нам беленькая болонка.
Под конец сам Николай на руках сносит царевича со ступенек, усаживает его на раскладной стульчик рядом с матерью.
Сестры разбредаются по широкой, залитой солнцем поляне, собирают яркие осенние листья, последние неотцветшие цветы. Собачка немедленно спрыгивает с колен Александры Федоровны и кругами носится по поляне, как бы приглашая всех порезвиться. Царевич о чем-то просит мать и вскоре присоединяется к сестрам. В руках у них появляется небольшой кожаный мяч, и они довольно неловко перебрасываются им. Домочадцы на равных принимают участие в игре.
Солдаты держатся отдельно, но некоторые, в том числе и командир, принимаются вместе с царской семьей играть в мяч, в нечто наподобие волейбола.
* * *Повсюду алеют крупные гроздья рябины. Николай, собирая букет, обходит всю поляну по краям, зорко вглядываясь в окрестности. Но ему не удается увидеть, как приблизившийся за это время отряд всадников, получив приказ от командира, спешивается и рассредоточивается за деревьями по периметру, стараясь ничем не обнаружить себя.
Собрав букет, Николай галантно преподносит его царице и остается возле ее кресла. Александра Федоровна бережно перебирает букет, внюхиваясь в каждую травинку.
Когда Николай не улыбается царице и не занят разговором, у него отрешенное, трагическое лицо.
* * *Молодежь продолжает резвиться на природе. Затевают игру в горелки. Вначале водит кто-то из домочадцев, но вот уже Анастасия с завязанными глазами в центре широкого круга. Она не выпускает из рук сорванную невзначай яркую гроздь рябины.
Сцена снимается сверху, и нам видно, как Анастасия, кружась и напевая, стремительно приближается к обрыву на самом краю поляны, скрытому густым орешником, о существовании которого никто даже не подозревает.
Камера снова возвращается к обычному ракурсу, но мы уже знаем, что каждый шаг приближает Анастасию к страшной черте. Вся шумная веселая компания как бы отдаляется, Анастасия с завязанными глазами остается одна на самом краю обрыва.
Вот уже ее нога в высоком ботинке не нащупывает почвы и зависает в воздухе… Неловкий взмах руками… – и ее подхватывает кто-то в армейской шинели, чьего лица из-за густого кустарника мы не можем разглядеть.
– Вы заигрались, княжна, будьте осторожны, – негромко произносит ее спаситель по-французски и поворачивает Анастасию лицом в безопасном направлении.
– Идите прямо к своим, на голос.
Княжна неуверенно делает шаг, другой, срывает повязку, оглядывается по сторонам:
– Кто вы? Как вы здесь оказались?
Но никто не отзывается, вокруг тишина. Она осторожно раздвигает кустарник и отшатывается назад – прямо перед ней открывается крутой обрыв. Медленно, ничего не понимая, она возвращается на поляну к играющим, задумчиво покусывая ягоды с рябиновой кисти.
Всех уже собирают обратно в вагоны, и Анастасия, отбросив ветку, бегом возвращается к своим.
Поезд, пыхтя и обдавая все вокруг белым нарядным паром, медленно отходит, набирает скорость.
