Сергей Семипядный - Украл – поделись
– Проходи, скромняга, – вновь заговорил первый. – Только ножичек брось на пол. Чего топчешься-то у порога? Кстати, вошедший здоровается первым, – добавил назидательно.
– Заткнись, кабысдох! – огрызнулся Бабухин, швырнул на пол нож и прошёл к свободному стулу, стоящему справа от стола. Сел. Жаль, что пистолет он потерял. Хоть и газовый, а сгодился б.
Теперь он увидел, что в дверях стоит третий. Лицо кавказской национальности.
– Мы думали, до трёх часов будем маяться, ожидая приятного знакомства, а оно, вишь, как вышло-то – сподобились досрочно. Очень приятно, рады, рады познакомиться, – ворковал первый, по всей видимости, тот самый «толстый», «старшой».
– Да заткнись ты! Голова уже болит от тебя! – раздражённо сказал Бабухин, хотя голова у него уже и не болела, а просто мрачные мысли серым туманом наполнили её до отказа. – Меня бесит твой дебильский голосок. Бесит, понимаешь?! Говори, чего надо, и я сваливаю!
– А ты не знаешь, что ли?
– Сколько?
– Чего сколько?
– Процентов сколько?
– Проценты? – удивлённо приподнялся со стула бандит. – Да ты в уме ли, парниша? О процентах мы на стрелке толковать собирались.
– Не по-нял, – раздельно произнёс Бабухин.
– Все.
– Что – все?
– Ты отдашь нам все деньги, – жёстким дискантом отчеканил бандит.
– Да ты, смотрю, губу-то раскатал дальше некуда, – насмешливо уставился на него Бабухин.
– Ты отдашь все деньги, парниша. Понял? Не понял – поймёшь. Лёма, – обратился он к кавказцу, – пойди закрой ставни.
– Ставни? Я знаю, что такой ставни? – спросил Лёма, вытаращив глаза.
– Окна, с наружной стороны окна ими закрываются. Замки там, на столе, в той комнате.
– А пачиму я? Я балной – я закрывай. Пачиму всё я? Пускай Лёшка закрывай.
– Алексей, иди закрой сам, этот развоняется на полчаса, – поморщился главарь.
Алексей выругался и вышел из комнаты.
– Эй, пушку оставляй давай! – крикнул ему вслед Лёма.
– Щас! – огрызнулся из прихожей Алексей и загремел замками. И ушёл, хлопнув дверью.
– К чему бы это? – полюбопытствовал Бабухин.
– Что?
– Ставни, например.
– А ты не догадываешься? Впаяем тебе срок до самого до пока не сознаешься, где денюжки лежат. Вы, рассказывают, куда-то их припрятали. Врубаешься? Бабка у соседей поживёт. Допрашивать будем, сам понимаешь, с пристрастием. Цель оправдывает средства. А можно сказать: средства оправдывают средства. Те средства денежные, которые ты с друганом со своим умыкнул и припрятал.
– Хорош трепаться! – перебил Бабухин, вспомнив, что забыл сигареты. – Дай лучше закурить.
– Подумать хочешь? – скривился в усмешке бандит, выбрасывая на стол пачку сигарет. – А думать не о чём. Отдай нам, сударь, деньжатки и – свободен. За хорошее поведение – ящик водки.
– На двоих? – улыбнулся Бабухин.
– Уговорил, ещё ящик «мерзавчиков» вам… Учитывая габариты твоего подельника. Пятнадцать литров – хорошая цифра. Особенно, если её умножить на количество, совокупное, градусов, – издевался вооружённый преступник. – Возможно, будет даже больше, чем денег от вас получим.
– В чужой бутылке градус не считают, Андрюша, – сказал Бабухин. Чтобы только не молчать. Ему необходимо было срочно что-то придумать.
– Откуда знаешь, как зовут меня?
Бабухин не ответил. Ему надо было найти выход. С улицы доносился шум управлявшегося со ставнями Алексея. А в голове Бабухина ни звука. Ни единого звука дельной мысли. Состояние, близкое к отчаянию.
В это время Андрей обернулся к окну.
– Проклятая старуха, – пробормотал он.
И Бабухин также услышал возмущённый голос бабки Ани, но слов разобрать не мог. Спустя полминуты бабка Аня уже была в комнате.
– Вы чего удумали, окаянные?! – закричала, подступая к бандиту Андрею. – А ну щас и вели прекратить эти безобразия. Ставни, вишь, закрывать! А чего я людям скажу, подумали?!
– Платим, бабуля, в двойном размере, успокойся.
– Я тебе успокоюсь! Ишь, успокаиватель выискался! А ну щас же!
Бабка Аня принялась тыкать Андрея кулачком в грудь. Андрей левой рукою – правую, сжимавшую пистолет, он заблаговременно убрал в карман куртки – пытался защищаться, но старушка оказалась на удивление проворной и многие тычки, вероятно, болезненные, достигали цели. Андрей морщился, наливаясь злобой, вот-вот готовый, кажется, садануть старухе кулачищем по рёбрам.
Бабухин стремительно вскочил и, подлетев к Андрею, обрушил сильнейший удар на нижнюю челюсть бандита. Однако Андрей, прошедший тренинг у бабки Ани, успел нагнуть голову, в результате чего – да и бабка мешалась – кулак Бабухина, скользнув по подбородку, пришёлся на область ключицы. Андрей взвыл. Бабухин отпихнул бабку Аню и вновь ударил попытавшегося подняться на ноги Андрея. На этот раз кулак Бабухина с огромной силой впечатался в хрупкую конструкцию носа. Из обеих ноздрей Андрея хлынула кровь, но раненный каким-то образом сумел взметнуть правую ногу, ударив Бабухина прямо в пах. Бабухин, зарычав, согнулся пополам.
Если бы Лёма, став свидетелем потасовки, бросился на помощь Андрею, то тут с Бабухиным, выведенным из равновесия удачным ударом в пах, было бы покончено. Но, ошеломлённый дерзостью Бабухина, Лёма убежал звать на помощь Алексея.
– Я гаварыл или нэ гаварыл: давай пушка?! – заорал он на товарища, безумно вращая глазами.
– Что такое?! – оцепенел Алексей.
– Я гаварыл тибэ: давай писталэт! – взмахнул рукой Лёма.
– Да что случилось?!
– Эта звэр рэшил убиват нашего Андрюша!
– Ну!!!
– Андрюша, навэрна, уже нэ живёт.
– А пистолет у кого?
– У звэр, навэрна.
– Так у зверя или нет?! – в отчаянии выкрикнул Алексей.
Лёма посмотрел на часы.
– Тэпэр – у звэр. Точна! – сказал с паническими нотками в голосе.
Алексей метнулся в сторону и прижался спиной к бревенчатому фасаду дома, на ходу выуживая из кармана пистолет.
– Надо выручать шефа! – перешёл Алексей на шёпот.
Лёма тоже прижался к стене, чтобы не стать мишенью для «зверя». Лицо его стало скучно-грустным.
– Нас же порешат, если что! – кричащим шёпотом почти что завопил Алексей.
– Я магу дамой ехат, – ответил Лёма и поджал губы.
– Я тебя сам замочу! – встряхнул Алексей оружием.
– Пушка у кого? У тибя. Давай! Я буду прикрыват.
Алексей скрипнул зубами, но ничего не ответил.
5
Литиков возвращался от Людмилы. В пресквернейшем расположении духа. Правда, Людмила подарила ему забавный рекламный плакат, который она летом, когда ездила к родственникам, содрала со стенки вагона в метро. Это была реклама гутталакса. Был изображён смывной бачок, цепь, спускающаяся из него, и ручка. «Пожми руку старому другу», – призывал плакат крупными буквами. И помельче:
Гутталакс – безопасный и надёжный препарат
с мягким слабительным эффектом
и нейтральным вкусом.
Гутталакс – с облегчением Вас!
Людмила говорит, что рядом с этим плакатиком находилась реклама средства от поноса, которую она забыла у родственников. Жаль.
– Парень, иди сюда! – услышал Литиков и остановился.
И увидел двух субъектов, прижавшихся к деревянному домику, два окна которого были закрыты ставнями. У одного из субъектов в руке Литиков обнаружил пистолет.
– Что надо? – спросил Литиков и оглянулся по сторонам. Ему захотелось удрать, но он резонно рассудил, что пуля догонит его в два счёта. И даже быстрее.
– Памаги! Нада! – зашептал тот, что был без пистолета. – Вазмём – награда получат будиш.
– Бандита, что ли?
– Да-да, бандыта! Звэр-бандыта!
Второй нетерпеливо махнул дулом пистолета.
– Давай! Ты входишь как ни в чём не бывало, а мы – за тобой. Давай-давай!
Литиков пожал плечами и направился к крыльцу, не уверенный, что поступает правильно.
А Бабухин и Андрей в это время, увлечённые схваткой, то метались по дому, то катались по полу, осыпая друг друга глухими ударами, рыча, хрипя, матерясь и охая. Бабка Аня, неоднократно опрокинутая в результате столкновений то с одним, то с другим из бойцов, взобралась, наконец, на печку и там затаилась, шепча молитвы.
– В фуфайке! – услышал остановившийся у порога Литиков выкрикнутое ему прямо в ухо.
И увидел, что тот, что в фуфайке, сидит на ком-то, лежащем на спине и дрыгающем ногами. Молотит кулачищами, словно пыль выбивает из перины.
И будто что-то толкнуло Литикова вперёд (а может, его и действительно подтолкнули), он подбежал к бандюге в фуфайке и обхватил его правой рукой за горло. И повалился назад. Спустя какое-то время Литиков понял, что можно уже ослабить хватку.
Когда он поднялся на ноги, то был безмерно поражён не тем, что на бандите в фуфайке сидят двое, работающих яростно руками, а третий «окучивает» лежащего ногами, а тем, что в бандите в фуфайке он узнал Бабухина. Это что же получается? Этот вопрос, родившийся в его голове, отчаянно пульсировал, однако ответа на него не обнаруживалось. Только неясное чувство вины вдруг наполнило всё существо Литикова.
