Сергей Семипядный - Украл – поделись
Сейчас уйдёт эта Светка, он вытащит из-за спины подушку, бросит её в изголовье кровати и завалится спать. Полежит немного неподвижно, глядя в белёный густо подсинённой известью потолок, да и уснёт.
– А приехала мафия и зовёт вас к себе, – сообщила Света.
– Это ещё кто такая? – проворчал Бабухин.
– Да бандиты же! Мафия!
– Какая мафия? Какие бандиты? – не понимал Бабухин.
– Какие! Которые держат нашу деревню.
– Держат? Деревню?
– Ну. Держат или контролируют, как угодно.
Бабухин никак не мог прийти в себя. Идиотизм какой-то. «Бандиты контролируют деревню». Эту Богом забытую дыру. Малонаселённую плешь посреди дремучего леса.
– А чего вашу дыру контролировать? – изумился Бабухин.
– Да у нас же два фермера. И не совхоз, а ТОО. У каждого своя доля в бывшей общенародной, как говорится, собственности. И магазин и два киоска частных.
Во, времечко! Бабухин удивлённо мотал головой и усмехался.
– Так что мне им передать, простите, имени-отчества вашего не знаю? Вы на стрелку будете? Около свинофермы, где сейчас парк бэушных механизмов. Сегодня в пятнадцать ноль-ноль. Они подъедут со стороны магазина, а вы должны прибыть со стороны автостанции.
Бабухин смотрел на Свету, как на инопланетянку.
– А вон посмотрите в окно, если не верите. Эй! Ну-ка! – Света подбежала к окну и отдёрнула занавеску.
Бабухин поднялся с кровати и приблизился к ней, нагнулся и глянул в окно. Посреди улицы стояла какая-то старуха и глядела на окна дома Татьяны. Бабухин посмотрел влево, потом вправо, однако больше никого не заметил. Повернулся к Свете.
– Что я должен посмотреть? – спросил насмешливо. – Я вижу какую-то Марфу или Марью, но не Мафию. Не встречал я старух с такими именами.
– Да нет, бабка Аня не из мафии, ей велели только передать сведения о стрелке, и всё.
– Ты тут при чём?
– Тут всё просто. Бабка Аня задолжала Таньке. Ещё летом. Вот ей и неудобно заходить. Она и подловила меня. Ну, всё ясно?
– Сколько? – спросил Бабухин.
– Что сколько?
– Задолжала бабка Аня тебе сколько? – Бабухин повернулся к Татьяне.
– Да тридцать тысяч, кажется, – пожала плечами Татьяна и смущённо улыбнулась.
Бабухин выгреб из заднего кармана горсть купюр.
– Вот тебе пятьдесят, примерно, – выловил он пять десятитысячных из вороха мятых бумажек и протянул Татьяне. – С учётом инфляции. А ты, гражданка Света, дуй за бабкой и тащи её сюда.
Бабка Аня оказалась довольно древней, но явно не выжившей ещё из ума, остроглазой и достаточно подвижной.
Поздоровалась, прошла в комнату, села на предложенный ей Татьяной стул, сказала, обращаясь к Бабухину:
– Спасибо тебе, соколик, избавил старуху от ярма-то. А ты, Татьянка, уж прости меня, – она, не вставая, развернулась к стоявшей у двери Татьяне, – разруху прогнившую. Я ведь и так и эдак кажной месяц прикидывала, разбрасывала деньжонки – ан нет, всё не ложится, как надобно. Всё ведь эвон как вздорожало. Несёт и несёт, сладу никакого нету. Да ещё и задёрживают пенсию-то. Моду завели. И в газетах-то о том пишут, сама видала, а он, Бориска-то, и не читат их, как будто. Думат, видно, что ежели его старуха-мать померла, то и другим старикам и старухам заживаться не след.
– Давайте, бабуля, к делу, – остановил её Бабухин.
– А что за дело-то, соколик? – откликнулась бабка Аня. – Я ведь так поняла, что без возврату деньги-то дал.
– О деньгах этих уже забыли, бабка. Ты мне о стрелке расскажи.
– А, стрелка! Стрелкой-то они называют переговоры по-доброму. Чтобы дело какое сладить без мордобою. Да ведь Светка, я так понимаю, всё уж обсказала. Так ли, нет?
– Что такое стрелка, нам, бабка, известно. И где и когда, тоже нам сообщили. Меня интересует, что это за типы, кто они и откуда. Чего они хотят, бабуля?
– Дак известно. Денег им надобно. Такой нонче порядок, – бабка пожала плечами. – Кто ежели где уворует чего-нито, то должон с имя поделиться. Потому как – крыша. Так они называются. А не желаш делиться, пеняй на себя. И весь сказ.
– Серьёзный народ?
– Дак Валера-то, который единоличник, из дому вышел, в город, сказал, поеду, да и не вернулся. А весной-от прошлой и оттаял у дороги. Стрелили, видно, из ружжа-то в спину да и бросили под кустики. А машину евонную по сю пору не сыскали.
– Те, которые тебя ко мне послали?
– Кто знат. Они ли, дружки ли ихие. За главного-то у них Чипа, но сам не маратся. Он велит, а они и делают, что он скажет. Чипа сам-то из Ольховки, сын Чипчикова, которого поездом зарезало. Он сызмалу всё тащил чего-нито. То варежки чьи упрёт, то деньги у матери потихоньку из карману вытащит. А когда уж в парнях ходил, то Верку-аптекаршу обворовал, с которой они ещё со школы как мужик с бабою жили. Но теперя-то ему воровство без надобности. Он, сказывают, таки хоромы себе отстроил, что ого-го.
– Сколько их человек? – продолжал расспрашивать Бабухин.
– Да четыре. Один-то толстый такой, я его и ране видывала, а двое незнакомые. А ещё один – наш, Игорёк Дымков.
– За старшего кто?
– А толстый и есть за старшого. Андреем зовут. Суровый. Слова лишнего не скажет. И – в глаза не смотрит.
– Оружие у них имеется?
– Вот этого не скажу. Чего не знаю, того не знаю. Две сумки у них большие. Тяжёлые, видать. Игорёк-от нёс одну, так видать по ему было, что не пуховину каку тащит.
Вдруг бабка Аня испуганно всколыхнулась и вскричала:
– Ой, разболталась я! Ой-ё-ёшеньки! – И повернулась к Свете и Татьяне. – Вы уж, девоньки, не выдайте старую. Пристукнут, поди. Меня ведь ткни – и как не бывало старухи.
– Да не скажем, не скажем, бабка Аня, – заверила Света. – Не бойся.
– Спасибо, девоньки. Язык, что помело, без костей.
Бабухин долго молчал, потом встал, прошёлся по комнате и заявил:
– А вот мы сейчас, бабка, пойдём и потолкуем с ними.
Старуха всплеснула руками.
– Ой, так-ту не по правилам, поди! Надобно на стрелку идти, чтобы толковать.
– Тебе-то, бабка, какое дело до их правил? – усмехнулся Бабухин.
– Так она же вместо телефона, – вмешалась в разговор Света. – Телефона раз нет, то её и послали. А вообще-то по телефону полагается созваниваться.
Бабухин вновь усмехнулся. Может быть, подумал он про себя, этим бандитам, чтобы уж совсем по понятиям, следовало сначала наезд осуществить, с пробивкой или без, а уж потом «созваниваться». Стрелку они назначили на три часа, а сейчас, Бабухин взглянул на часы, только девять. Время есть. Но как его использовать? «Девять!» – пронзило его, и Бабухин стремительно повернулся.
– Бабка Аня, а что они сейчас делают? – спросил он, хитро прищурившись.
– Дак спят, – развела руками старушка. – Время-то ещё какое. А задание мне с вечеру было дадено. Чтоб поутру – и к вам.
Бабухин заулыбался.
– Вставать им не пора ли?
– Рано. Они ведь угомонились только в третьем.
– Пили?
– Не без этого. И – хорошо, крепко. И мне поднесли.
– А где ты живёшь, бабка?
– А на том берегу, наискось, дом с зелёными наличниками. Берёза под окном ещё. – И встревожилась: – А ты чего удумал?
Бабухин не ответил. Он мощно заходил, почти забегал по комнате, собираясь. Женщины наблюдали за ним, обуреваемые противоречивыми чувствами. Возраст юношеского всемогущества вернулся к Бабухину, напитав каждую клетку его организма отвагой и силой. Ему бы сейчас с десяток аммонитовых шашек, гранатомёт или хотя бы «Штази» или «Калашникова».
Стремительно соскальзываемый с барабана лебёдки воображения упругий канат мыслей ложился пластичными узорами вязки. И Бабухин уже видел вытряхиваемые из постели вялые тела врагов с сонно-испуганными рожами. И не нужны ему гранатомёты. Величайшая трансформа уже свершилась: его физическое тело теперь и не тело бренное, а – НЕЧТО, недоступное смерти телесной, способное поразить неуязвимостью самого дьявола.
Конечно, многострунный внутренний голос цедил – довольно, впрочем, жиденькой струйкой – и иными, тревожными, нотками, однако они терялись на фоне масштабности замысла, противного скуке режима реального времени.
Бабухин ногой распахнул дверь и ворвался в прихожую дома бабки Ани. В прихожей, представшей его глазам, было пусто, он глянул влево – никого, если только за печкой кто притаился. В несколько шагов Бабухин пересёк прихожую и оказался в горнице.
И остолбенел. На стуле возле стола, лицом к нему, сидел здоровенный тип, одноглазо и холодно уставившись на него дулом пистолета. Вычурная лепнина вдохновенно выстроенных образов триумфа осыпалась с лёгкостью необыкновенной, пылью взметнув нечленораздельную взвесь каких-то слов и обрывков мыслей.
– Входите, сударь. Будьте как дома, – насмешливо сказал «одноглазый».
– Да не забывайте, что в гостях, ха-ха-ха! – заржал кто-то слева.
Бабухин повернул голову. Слева от него стоял высокий светловолосый парень, тоже вооружённый пистолетом.
