Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)
– За что ты ненавидишь меня?! Ведь ты – один из людей! – хотел крикнуть старик, но слова застряли в горле; он лишь опустил голову и тихо прошептал что-то.
Генеральный комиссар римской инквизиции Винченсо Макузано стоял рядом с кающимся грешником и был единственным, кто слышал его, произнесенные шепотом, слова.
На мгновение отец Винченсо вскинул брови, но тут же опустил их; и никто из присутствующих не заметил секундного замешательства Генерального комиссара. Лишь отец Сулон спросил уже покидавшего трибунал отца Винченсо:
– Что там еще промямлил отступник?
Винченсо Макузано, склонившись к уху доминиканца, тихо повторил услышанное – отец Сулон резко отстранился от главного инквизитора, словно получил пощечину.
– Но, святой отец! Теперь-то костер ему обеспечен?!
– Не сейчас. Сегодняшний день должен остаться днем отречения. Ничего больше……Через три дня мятежный астроном оставил Дворец правосудия и был принят в доме Тосканского посланника Николини.
В зале для трапез, куда был приглашен вышедший к обеду астроном, кроме самого посланника, находился высокий, сутулый монах с испещренным морщинами лицом, свидетельствующим о бурно прожитой жизни и способности долго идти не останавливаясь.
– Я рад вам, синьор Галелео, – проговорил Николини и жестом предложил флорентинцу присоединиться к ним, – Знакомьтесь – отец Альтафини. Синьор Галелео, мы заняты спором, и просим вас разрешить его.
– О чем же идет разговор? – флорентийский ученый склонил голову, и этот жест был как знаком приветствия, так и знаком согласия.
– Отец Альтафини весьма просвещен в истории и считает эту науку важнейшей. Я же утверждаю, что людям важнее думать о будущем, чем копаться в прошлом.
– Понимание прошлого, помогает нам постичь будущее, – проговорил отец Альтафини.
– Ерунда, – усмехнулся посланник Тосканы, – Можете ли вы, например, будучи так сильны в истории, сказать, что будет завтра?
– Нет. Ведь я пока не знаю, что, на самом деле, произошло вчера.
– Что скажете на это, синьор Галелео? Ваша принципиальность в спорах известна.
– Спор слишком труден для меня сейчас, – проговорил Галелео, не желавший принимать чью-либо сторону, – Могу лишь добавить от себя, что мне приходилось читать трактат отца Альтафини об императоре Адриане. И глава о посещении этим покровителем наук и искусств Александрии, доставила мне истинное удовольствие.
Как и идеи, высказанные отцом Альтафини в этом трактате.
При этих словах, лицо Тосканского посланника Николини на миг отразило толи иронию, толи насмешку:
– Идеи как хлам: все знают, что они появятся, но никто не придумал, что с ними делать, – прошептал он так тихо, что никто этого не заметил, и разговор двух ученых не прервался.
– Мне льстит такая оценка моего скромного труда, – опустив и вновь подняв глаза на астронома, проговорил монах-историк, – В свою очередь мне хотелось бы задать синьору Галелео несколько вопросов.
– Слушаю вас с большим вниманием, и обязательно отвечу на ваши вопросы.
Если буду знать ответ…
– Скажите, синьор Галелео, к чему вам было с таким жаром отстаивать, пусть оригинальную и остроумную, но бессмысленную теорию. Ведь, в конце концов, любой сорванец может, забравшись на колокольню, убедиться в том, что подвижное Солнце вращается вокруг неподвижной Земли?
– Так, по-вашему, Земля покоится на черепахе?
– Да. И у меня дух захватывает, когда я думаю о том, какая эта черепаха огромная, – проговорил отец Альтафини и назидательно поднял указательный палец вверх…– Ты понимаешь, сколько у людей сегодняшних проблем? А ты про какой-то древний Рим…
– Это совсем не о древнем Риме.
– А о чем?
– О том, что для того, чтобы стать творцом, нужно быть мудрее своего времени…Что создано под луной? (отрывок)
Папа, напиши фантастическую историю. Только такую, чтобы в ней было мало выдуманного.
Хорошо. Правда, истории, в которых много выдуманного, называются не фантастикой, а соцреализмом.
А что же такое – фантастика?
Фантастика – это истории о том, что люди решили свои проблемы.
Или, по крайней мере, научились это делать…
Часть первая
На двадцать восьмом этаже Центра управления космическими полетами, на колченогом табурете сидел худой человек с исполосованным морщинами лицом и усталыми глазами, обутый в стоптанные ботинки, очевидно, видевшие на своем веку и брусчатку площадей, и грязь проселочных дорог, и бесконечный асфальт магистралей, соединяющих большие города – приюты профессионалов – и разъединяющих их.
Когда Риоль выходил из лифта, человек не вставая с табурета, а только подняв свою голову от узловатых, худых рук, и дав оконному солнцу блеснуть в его взгляде и показать, что глаза у него ясно-голубые, проговорил:
– Все относительно… – эти слова, произнесенные вместо приветствия, заставили Риоля посмотреть на человека внимательнее. И его взгляд отметил и много раз стиранную и штопаную одежду, с заплатами на локтях и коленях, и худобу человека, заговорившего с ним.
– Что – относительно? – переспросил Риоль.
– Не бывает просто добра или зла.
– А что бывает?
– Бывает не много или много больше или меньше добра или зла.
– Наверное, вы правы, – ответил Риоль и прошел в кабинет, на двери которого висела золотая табличка: «Начальник Центра», – и никаких фамилий, инициалов и, тем более, дат, и потому не услышал последних слов человека, сидевшего на табурете:
– Скоро тебе придется в этом убедиться, Риоль…
В том мире, где решались проблемы, Начальник Центра управления полетами Эгриэгерт был по настоящему уважаемым человеком потому, что став слугой общества, не начал окружать себя своими собственными слугами. И Риоль уважал его за это, как и за то, что Эгриэгерт ставил дело выше власти. Такое случается только с теми, у кого власть не является самоцелью, а следовательно, встречается как исключение.
Наследственная власть может быть обузой. Любая другая власть – самоцель. И человек всегда идет во власть ради самого себя, чтобы он не декларировал на этом пути.
На Земле это правило.
Хотя, наверное, и за пределами Земли это – правило тоже…Именно поэтому во все времена во власти очень много непорядочных людей. Ведь редкий человек может оставаться порядочным, даже зная, что ему это не принесет корыстной выгоды.
– …Корыстной выгоды? – спросил однажды Эгриэгерта Риоль, – Какой же еще бывает выгода? – Прежде всего, выгода бывает обманчивой…
Но это не проблема власти, а ее свойство. Как мороз – это не проблема зимы, а темнота – не проблема ночи. Проблемы вообще появляются только тогда, когда о них много пишут плохие журналисты или мало – хорошие…
Риолю легко было разговаривать с Эгриэгертом на любую тему потому, что во время разговора тот смотрел на собеседника, а не на себя самого.
– Присаживайся, Риоль, – проговорил Эгриэгерт, поднимаясь со стула.
– Спасибо. Кто это там, у тебя за дверью?
– Когда я проходил – никого не было.
– Взгляни сам.
Эгриэгерт приоткрыл дверь своего кабинета:
– Там никого нет.
Риоль посмотрел в дверной проем и увидел пустующий колченогий табурет:
– Наверное, мне показалось…Любая дорога начинается с сомнений, и если она рождает новые сомнения, значит, появляются новые пути.
Это астролетчик Риоль понял давно, и привычно воспринимал вызовы в Центр.
На то он и Центр, чтобы слать кому-нибудь вызовы.
Впрочем, может быть Центр для того, чтобы решать, кому именно эти вызовы слать.
– Ты догадался, почему я тебя вызвал? – толи это был вопрос Эгриэгерта, толи просто создание системы координат.
– Для чего ты меня вызвал, я знаю.
Почему ты меня вызвал – ты скажешь сам, – спокойно ответил Риоль.
Эгриэгерт вздохнул, и этот вздох обозначил усталость. Не от физического труда, а от бессонных ночей. Так устают люди, работа которых заключается в том, что они определяют то, что должны делать другие.
И понимающие то, какую ответственность они несут.
Вопросы стали формировать дорогу.
– Риоль, я знаю, что вы с Эйлой ждете ребенка.
– Осталось два месяца, Эгри.
– Он доживет уже до другой жизни. – улыбнувшись, проговорил Эгриэгерт, и Риоль тоже улыбнулся, ответив ему:
– Все жизни – другие……Дело в том, что мы исчерпались, Риоль… – по тому, как медленно, подбирая каждое слово в фразе, произнес эти слова Эгриэгерт, Риоль понял, что разговор будет не просто серьезным, но приведет к ответственности, которую придется разделить обоим, принимающим участие в этом разговоре людям.
Прежде всего, объясни, что случилось?
Мы исчерпались. Но это пока не трагедия, потому, что мы сами этого еще не поняли.
Мы можем делать все.
Получать любую еду и любую одежду, любое жилье и любое средство передвижения, любое искусство и любую науку.
