Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)

Опыта набирается.

Наверное, потому, что она такая неопытная, Поля Николаевна всякой комиссии иногда говорит так, словно спорить хочет.

Вот и той тете из комиссии, когда тетя сказала: «Вы не понимаете: дети – наше будущее!» – Поля Николаевна тихо ответила:

– Дети – это наше настоящее. А будущее, это то, какими глазами они будут смотреть на нас, когда вырастут…

Я вечером у бабушки спросил о том, что такое власть, а бабушка мне сказала, что власть это нефть.

Я потом это и по телевизору услышал. Правда, что такое нефть, я не знаю, только ее ищут.

Вот я и решил, пусть меня ищут тоже.

И Борька так решил. Мы с ним всегда на двоих решаем.

А потом оба в углу стоим.

Спрятались мы с Борькой в старый ящик из-под пианино.

Пианино совсем не старое, это ящик старый.

Сидели мы там тихо, чтобы никто не догадался, что мы там лежим – пусть думают, что мы потерялись.

А сидеть-то тихо, знаете как трудно.

Я вот в хоре петь не люблю, но тут, я бы лучше хором спел, чем в ящике лежать. В ящике лежать, это хуже, чем по столу дежурить и посуду собирать.

Если бы Борька вылез, я бы тоже вылез бы, только Борька не вылезал. Он мне сам потом сказал – ждал, чтобы я вылез первым, а он за мной.

А нас не то, чтобы не искали, но как-то шума не было.

Только один раз крышку кто-то приподнял – я глаза зажмурил, и не знаю – Поля Николаевна или Таша Борисовна.

А потом, нам в одно место захотелось, и мы вылезли.

За обедом Поля Николаевна сказала, что ей понравилось, как мы с Борькой до обеда себя вели – очень тихо.

Я вечером об этом вспомнил и папу спросил, и о чем подумал – спросил:

– Папа, власть часто хвалит?

– Иногда бывает, – ответил мне папа.

– А власть хвалит только тогда, когда надеется, что мы будем тихо лежать в ящике?..

Вообще-то я не только про власть думаю. Иногда и про президента. Папа ведь приходит под вечер, когда мы иногда уже чему-то поучимся.

А когда мы учимся, нам даже домой задают. Вот и вчера задавали.

Выучить стишок про нашего президента.

Я, конечно, выучил. А что трудно, что ли, если Поле Николаевне и Таше Борисовне это нравится.

Хотя, что им нравится – подумаешь – не скажешь.

Урок получился не только про президента, но и про Алешу.

Алеша у нас все время руки в карманах держит.

Я вот, всегда руками махаю, и Борька махает, а у Авроры вообще карманов нет потому, что девчонки штанов не носят. Или носят когда взрослые.

А Алеша руки в карманах держит. Вот ему родители карманы и зашивают ниточками. Алеша ниточки повыдергивает, и опять ручки в карманы.

Поля Николаевна вызвала его стихи читать про президента, а он ниточки повыдергивал.

Она Алешу спрашивает:

– Почему ты карманы расшил?

Алеша молчит.

– Ладно, – говорит Поля Николаевна, – Не молчи… Развяжи язык, и прочти нам стихотворение.

Алеша и прочитал.

Я бы лучше мог, но вызвали Алешу. А Поля Николаевна стала его хвалить:

– Вот Алеша прочитал нам стихотворение про демократа новой волны. Он и сам, когда вырастит, станет таким же демократом…

Я потом долго думал, но не надумал. Борька, он очень умный – думал, не надумал. Аврора, она очень красивая, не надумала.

А думали мы вот о чем:

– Почему демократы новой волны хороши, когда у них язык развязан, а карманы, все-таки, зашиты?..

Про то, что мама с бабушкой о демократии спорили все утро, я бы не вспомнил – они каждое утро про демократию спорят

Я об этом никогда не вспоминаю, потому что, сколько я у бабушки и мамы про демократию спрашивал – они мне ничего объяснить не смогли.

Бабушка даже сказала маме один раз:

– Не забивай ребенку голову, – а мне мама никогда голову не забивает. Это я сам, когда с полки с книжками упал, то есть упал я один, а книжки остались – вот это забил голову. Мне даже пластырь прилепили.

Значит не только я, но и они сами ничего про демократию ничего не знают.

Я бы тоже не знал.

Если бы не собрание.

И, еще Миша.

А было так. После сна нас всех в туалет водят.

Кому руки помыть, кому еще что, а мы с Борькой стали спорить, можно ли чайник воды за один раз выпить или нет. Мы бы попробовали, но Миша обкакался.

У нас всегда, после сна кто-нибудь обкакается.

Пришли и Поля Николаевна, и баба Катя, разве в таком случае можно чайник пить?

А Таша Борисовна нам сказала, что перед полдником будет собрание – урок демократии. За каждым столом будем выбирлать старшего.

Я, конечно, предложил Борьку, Борька – меня. Верка – мы тогда еще с Авророй не познакомились, и с нами за столом Верка сидела – хотела предложить себя, но Борька ей щелбана дал. А четвертого, нашего, Миши не было – ему в туалете попку мыли.

Я и спросил у Таши Борисовны: «Голосовать все должны? Или только те, кто есть?»

Таша Борисовна всем громко сказала:

– Голосовать должны все, – а потом подумала и добавила:

– Те, кто присутствует.

Тогда я понял: «Демократия – это то, что для всех; кроме тех, кто обкакался…»

Про Борьку я много рассказываю потому, что мы друзья. Мальчики часто дружат, а как девчонки – не знаю.

Вообще-то я не какой-нибудь Витя, чтобы девчонок не любить.

Вот мы с Лидкой недавно красками рисовали, так я ей даже на голову краской не побрызгал, хотя сто раз мог бы. И совсем не потому, что потом пришлось в углу бы…

Мне иногда в углу даже лучше – стоишь и думаешь о себе, и никакие девчонки не мешают.

Только с Веркой мы с Борькой не очень-то водимся из-за того, что случилось, когда к нам в группу Таша Борисовна пришла.

До этого у нас только Поля Николаевна была.

А когда Таша Борисовна к нам пришла, все девчонки сразу заговорили, что она очень красивая. Я взял и сказал, что у меня мама тоже красивая. Таша Борисовна меня по головке погладила, и сказала:

– У такого красивого мальчика и мама, и папа должны быть очень красивые, – мне это приятно было, но тут Верка сунулась, будто ее спрашивают:

– А у Димки нет папы, – ну что она врет. Ведь все знают, что у меня есть папа.

Он, между прочим, за мной чаще всех приходит.

Недели такой не было, чтобы папа за мной в садик не пришел.

А если он живет не у нас, так это не Веркино дело.

Правда, хоть это и не Веркино дело, а я не люблю плакать, но тут так обидно стало почему-то, что чуть не заплакал, а Борька взял кусок пластилина и как влепит Верке в голову. Ну, его, конечно, тут же в угол.

Я к нему подошел и сказал:

– Знаешь, Борька, спасибо тебе, и в углу я вместе с тобой стоять буду, только не надо больше Верке голову пластилином мазать.

Потому, что она – дура!

«Дура» – это такое слово, которое маленьким говорить нельзя, правда я еще и не такие слова знаю.

Но вдруг Поля Николаевна с Ташей Борисовной о чем-то тихо поговорили, а потом нас из угла выпустили. Тогда Борька из-за спины достал еще один кусок пластилина, отдал его Поле Николаевне и сказал:

– Ладно, не буду я Верку пластилином больше мазать, только папа у Димки есть!

– Вот видите, мальчики, – говорит Таша Борисовна, – Оказывается и без пластилина найти правду можно.

Борька тут же согласился:

– Да, Таша Борисовна, можно найти правду и без пластилина, – а потом, когда воспитателей не было, он достал из-за спины третий кусок пластилина, положил его на стол, и сказал мне тихо:

– Только для того, чтобы искать правду, много чего пригодиться может…

А Аврора – это совсем другое. Ее когда к нам в группу привели, так мы с Борькой даже Жору перестали мутузить – Жора жаловаться любит, вот мы с Борькой и мутузим его.

Воспитываем.

Там за Жору еще Миша стал, который нам в чай соли насыпал – они в одном подъезде живут и думают, что друзья. А нам с Борькой заодно помутузить еще и Мишу за соль в чае, очень кстати оказалось.

Так вот, Аврора такая красивая, что мы не только Жору, но и Мишу мутузить перестали.

И говорит она так просто:

– Я – Аврора.

Я к ней первый подошел и сказал:

– Дима, – а Борька пыжился, пыжился и говорит:

– А я – крейсер «Варяг».

Эх, надо было мне сказать, что я броненосец «Потемкин». Только поздно уже было – если Дима вначале, а через пять минут броненосец «Потемкин», то так не бывает.

А все-таки – Борька – он умный. Я тоже умный, только пока я свой ум раздумаю, Борька уже скажет…

Стали мы с Авророй с тех пор дружить, и так дружили, что все вместе делали.

И когда в субботний театр пошли, то втроем сидели.

Театр, это, конечно, для маленьких. Все поют, и тетя, которая думает, что она кошка, бегает за тетями, которые думают, что они мышки.

Но мы сидели тихо, только Борька один раз Сережу шандарахнул по макушке, да Юра поплакал чуть-чуть, но потом увидел, что остальные не плачут, и тоже замолчал.

А в перерыве нас повели в буфет – там, конечно, самое интересное.

Поля Николаевна еще заранее мамам сказала, что нас, как взрослых в буфет поведут, и чтобы мамы нам по десять рублей дали.

А там, вот что приключилось: оказалось, что десять рублей, это такие деньги на которые все не купишь, а только что-нибудь одно: мороженое, жвачку или пирожное.