Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет
– Я люблю тебя!
– Я люблю тебя, – ответил он.
Спустя секунды: он вновь летел по Вселенной ее существа, но теперь он не был новичком, который принимает Планетарий за настоящий Космос… Обман, он на то и обман!.. Но и от Планетария можно получать удовольствие, если когда-нибудь надеешься попасть в Космос. Или не надеешься… Не известно, когда это удовольствие значимее…
Он больше не кусал ее злобным волком, так как познал разочарование и переносил новое гораздо легче. Леонид был слегка отстраненным, наблюдая за меняющимся выражением лица жены… Она восхитительно страдала от его полета. В ее чувстве было столько естественности, столько простоты чистой муки, что он вновь позавидовал женскому организму, созданному обманывать, но никогда не быть обманутым…
В эту ночь он совершил девять тренировочных полетов, а наутро отправился куда-то надолго, поцеловав Машеньку на прощание обычным поцелуем, в котором она определила что-то новое, чрезвычайно обрадовавшее ее.
Сама Машенька в этот день никуда не пошла, даже в церковь. Она вообще никуда не выходила неделю, так все у нее с непривычки болело… А потом, в первый день Великого поста, Машенька почти сутки простояла на коленях перед ликом Божьей Матери, благодаря Богородицу за счастье…
Выслушав фантастический рассказ завхоза Берегиводы о психиатрическом феномене, полковник Дронин решил сначала попугать бывшего следователя за неправдоподобный пасквиль.
– Мало вам несоответствия служебному положению? – поинтересовался.
– Я соответствую и очень, – не испугался завхоз. – Готов сейчас на службу!
– Говорите неправду, а за это сажают.
– Правда, и только правда!
– Как в США, говорите.
– Правда, она – одна.
– Не скажите… – давил Дронин.
– Много лет прошло. Стал бы я врать сейчас, если бы все неправдой было? Сказал бы, что по пьяни или по злобе ляпнул… А я и сейчас подтвержу, парень шесть лет в камере без еды и питья просидел! Проверяйте!
– Проверим! – пообещал Дронин.
Он отпустил Берегиводу, пообещав скорое свидание, а сам вызвал капитана Рыкова и велел срочным образом искать сына расстрелянного Криницина-Северцева.
– Как его имя? – поинтересовался Рыков, приготовив для записи блокнотик.
– Вот с выяснения имени ты и начнешь!..
12
– Хмуров! – закричала она на все бескрайнее поле. – Хму-у-у-ро-о-ов! – разнесло эхо по России.
А он шуршал навстречу к ней, перебирая ногами, как когда-то – козликом. И столько счастья было на его морщинистом лице, что проливалось оно из глаз слезами…
Она обнимала его, словно отца родного, которого чудом застала в живых. Он не скрывал слез – плакал ребенком, одновременно улыбаясь.
– Ангелина, – приговаривал.
– Хмуров, – вторила она ласково.
Солдат, оглядывающий окрестности в бинокль, дивился такой умильной картине. Обычно здесь никто не обнимался, а тем более баба незнакомая с инструктором.
– Как ты, Хмуров?
– Ничего, – ответил старик. – А ты?
– И я ничего.
Они были совершенно родными, хотя понимали, что не знают друг о друге ровным счетом ничего. Когда-то он учил ее стрелять, а она научилась… Но душа Гели так и осталась для Хмурова загадкой. Вот и сейчас, обнимаясь родственниками, они искали тему для разговора, пробуя неуклюже.
– А помнишь Прокопыча? – отыскался у старшины вопрос.
– Помню.
– Прокопыч до генерала дослужился…
– Да что ты!..
– Да…
– И где он сейчас?
– А нигде… Скончался в одночасье от кровоизлияния в мозг!
– Да что ты!.. Жаль…
Они долго еще разговаривали почти ни о чем. Вспоминали красоту природы того места, в котором школа располагалась, приезд героя генерала и адъютанта Неслыхало.
– И что сейчас с этим генералом? – казалось, сам себе задал вопрос Хмуров.
– Тоже скончался.
– От инсульта?
– От грибного супа. Поганку съел.
– Всяко бывает…
Они выговорили все, что знали совместного, а потом долго смотрели в сторону горизонта, на фоне которого выделялись мишени.
– Постреляешь? – спросил Хмуров.
– Ага, – ответила Ангелина.
– Ну, пошли…
Такого изобилия оружия она никогда не видела. Половину систем не знала вовсе. От энергии, исходящей от смертоносного железа, шагнула назад.
– Сколько лет прошло, – поняла она.
– Ты тогда все хорошо сделала?
– Нормально.
– Я и не сомневался, – удовлетворенно качнул головой Хмуров. – «Токаря» хочешь?
– А есть? – вскинулась она, сразу осипнув глоткой.
Старшина выудил из кармана холщовых штанов ключик, который подошел к крайнему шкафчику. Из него он достал завернутый в промасленную тряпку агрегат. Бережно развернул и передал винтовку Ангелине.
Она приняла оружие, крепко взяв его в руки. Сощурила глаза.
– Здравствуй, «токарь»! – сказала.
А потом она стреляла.
Как же она могла столько лет прожить без этого! Столько времени потерять бездарно!..
Ангелина плавно нажимала на курок, ощущая кожей полет пули. Отдача в плечо была радостней мужской руки, выстрел – пиком страсти.
Хмуров, как и в те давние времена, пока она перезаряжалась, бегал от мишени к мишени козликом и хихикал восторженно.
– Сплошные десятки! – бубнил он в сторону горизонта. – Ну гениальная баба!
Солдат, продолжающий подглядывать в бинокль, не верил глазам своим. Эта гражданская тетка из ста произведенных выстрелов, вогнала девяносто девять пуль в десятку. Сотой пулей она прибила серого зайца, за которым старым охотничьим псом сгонял инструктор… Такого чуда солдат не видел…
А потом Ангелина с Хмуровым ели наваристый суп из зайчатины. Они даже выпили по сто граммов за всех, кто не вернулся.
Она вспомнила мертвого араба, убитых осликов, Костика – своего первого мужчину, который не дожил до мужского возраста, убитый пятисоткилограммовой бомбой… Перед глазами Гели, словно диафильм, прокрутили со всеми лицами ее мужчин, живущих теперь на небесах, уложенных в землю… Генералы, полковники, солдаты, муж-баптист…
Хмуров, прихлебывая алюминиевой армейской ложкой супчик, тоже что-то вспоминал свое, о чем-то думал таком, что не срослось в его жизни, подошедшей к концу…
Оба были настроены мужественно-лирично, а потому испытывали друг к другу чувство выше любви – великую эмоцию истинной дружбы!..
А потом в течение десяти дней Хмуров обучал ее новому снайперскому вооружению.
Ангелина, потрясенная движением науки, глядела в прицелы завороженно, не понимая, зачем нужны снайперы. С такой оптикой и ребенок мухе в глаз попадет…
Она стреляла и стреляла, не замечая, как с каждым днем за ее действиями наблюдает все большее количество военных…
Многие стрелки заключали пари, предполагая, что уж в следующей серии эта тетка мазанет, уж одну пулю в девятку точно запустит. Но наживалось умное меньшинство, те, кто ставил на идеальную меткость. Проигранного армянского коньяка пролились реки… А потом тотализатор закрылся сам собой, когда на стрельбище просочился слух, что эта гражданская баба – полный кавалер орденов Славы, что ее груди не хватит для всех орденов и медалей, которыми правительство отблагодарило стрелка за службу Родине.
– Гений! – шептал Хмуров, радуясь вниманию офицеров к его воспитаннице.
Несколько военных, возбужденных ее стрельбой, а также зрелыми женскими формами, пытались ухаживать за нею, но она даже руки не протягивала для пожатия, пряча ладонь за спиной. Казалось, даже пугалась чего-то…
– Замужем? – спрашивали Хмурова.
– Сами разбирайтесь, – отмахивался инструктор.
Через две недели Ангелину Лебеду вызвали в КГБ.
Национал улыбался ее приходу, совершенно не сдерживаясь.
– Слышал, слышал! – проговорил он, приглашая ее к чашкам с горячим чаем и конфетам «Мишка на Севере» в хрустальной конфетнице. – Ни одной девятки за три тысячи выстрелов!
Она не смущалась и отвечала правду:
– Ни одной, Тимур Ашрапович!
– Молодец!
– Рада стараться!
– Перестань, ты не на службе!
– Нет?! – вздрогнула она всем телом.
Национал тотчас стал серьезным. Улыбка соскользнула с его лица, глаза почти закрылись, превратившись в щелочки.
– Уверена? – спросил киргиз.
– Совершенно.
– Наград не будет, статей в газетах тоже.
– Продолжайте…
Волею судеб ей предстояло лететь в ту же арабскую страну, с которой она начинала свою снайперскую деятельность. Об этом ей сообщил генерал, уверенный, что такую женщину можно использовать в открытую.
– У нас всегда там свои интересы, – пояснил киргиз. – Ты хоть помнишь?
Она-то не помнила?..
«Наверное, я и закончу песками, – подумала Ангелина, стараясь отключиться от шума самолетных двигателей. – Вероятно, такова моя судьба…»
Она размышляла о том, что судьба – это предназначение, смысла которого не существует. Вся жизнь человеческая – лишь кусочек какого-то огромного смысла или, наоборот, бессмыслия. Человеку не дано осознать весь бытийный замысел, оттого и прекрасно жить на белом свете стеклянным осколком, не зная, какой такой фигуры осколок ты…