Алексей Слаповский - Хроника № 13 (сборник)
– Орлы вспоминают минувшие дни! – громко шептал Павел.
– В тетрис играет, – усмехался Влад.
– С женщинами на сайтах знакомств переписывается, – подхватывала Марина.
– Или порнографию смотрит, – хихикала Лиза.
– А может, просто спит, – предполагала Ирина.
Борис Соломонович молчал – не из-за уважения к начальству, просто не в его характере было подтрунивать над слабыми и неумными.
Однако, как бы ни был слаб Дымшев, а жизнь испортить им сумел, уничтожил пятницу. Правда, и сам по пятницам не задерживался, но устраиваться кое-как среди новой офисной мебели, пахнущей химикатами, не хотелось.
В начале декабря выпал первый снег, потом растаял, потом навалило за ночь столько, что нельзя было пройти, все весело взялись за лопаты, расчистили дорожки, навалив по бокам сугробы-отвалы, стало по-новогоднему красиво и празднично.
И так всем захотелось пятницы, так затосковали по ней!
Марина сказала:
– А знаете что? В комнате, где кухня была, там же только копировальный аппарат стоит. Она пустая! Взять да и привезти все обратно. То есть новое. Стол, холодильник, ну, понимаете, да?
Она была почти уверена, что ее не поддержат: очень уж радикально.
Но Борис Соломонович ответил абсолютно серьезно:
– Мне нравится. У нас тут материальные пропуска не нужны, в субботу сами все привезем и оборудуем.
Все почувствовали себя бунтовщиками и революционерами.
– Нет, а что он нам сделает? Уволит? В суде оспорим! – разошлась тихая Ирина.
– Вот именно! – поддержал Павел. – Какой-то пацан будет тут! У меня язва уже, между прочим!
Всю неделю заговорщики обсуждали план действий, собирали деньги на приобретение всего необходимого.
– Еще и плиту поставим! – грозила Марина.
– Нет, это чересчур, пожарники не разрешат, – урезонила Ирина Сергеевна.
И в субботу все исполнили, как задумали, удивляясь, как все оказалось несложно и быстро. И недорого.
Кухня приняла почти прежний вид, хотелось тут же засесть за стол, начать праздновать и сыграть мощную серию партий в «литературу» аж до полуночи. Но сдержались: надо все же посмотреть на реакцию Дымшева.
В понедельник он приехал поздно, около двенадцати, сразу прошел в кабинет. Через полчаса вышел и направился к кофейному автомату. Там была Лиза. Она испуганно посторонилась, Дымшев налил себе кофе, оглядел все мутным взглядом и ушел, не сказав ни слова.
Так и просидел в кабинете, а перед отъездом громко сказал, ни к кому не обращаясь:
– Упрямые вы люди, я смотрю!
Очень странная фраза, если подумать. Кто упрямый, то как раз он – прицепился к кухне, которая ему не мешала. Да уж, есть люди: обвиняют других именно в том, в чем сами виноваты!
У Дымшева, видимо, миновала черная полоса, он опять с кем-то активно переговаривался по телефону, был свеж, деловит, даже возобновил планерки. Главное – ровно в шесть исчезал.
И настала пятница – первая пятница после долгого перерыва.
С утра все были слегка возбуждены.
– Я перед первым трахом так не волновалась, – сказала Марине Лиза, иногда допускавшая такие выражения, хотя и была девушка в целом интеллигентная.
– И не говори! – отозвалась Марина.
– Ничего особенного не случилось, – обмолвился Борис Соломонович, мудро умеряя чрезмерный восторг: завышенные ожидания чреваты разочарованиями.
И вот Дымшев уехал.
На этот раз не стали оттягивать, и без того истомились, тут же начали готовиться, накрывать на стол, резать, расставлять, раскладывать.
– Прямо счастье какое-то! – сказала Ирина Сергеевна, утирая глаза.
Борис Соломонович достал водку.
– На чем? – спросило Павел.
– Ни на чем. Чистая. В определенном смысле жизнь начинается с нуля. Вернее, с простых величин.
– Это очень верно, – покачала головой Ирина Сергеевна, глядя на Бориса Соломоновича с откровенной нежностью, – вы даже не представляете, как это верно!
То был, наверное, лучший вечер в их жизни. По крайней мере, той жизни, которую мы можем назвать пятничной.
Они сидели допоздна: сначала как следует пообщались за едой, потом играли в «литературу» – с азартом, с наслаждением, расходились довольные, как дети после елки.
И была еще одна пятница, и еще одна, и еще.
Первым тостом Бориса Соломоновича теперь были слова:
– За вашу и нашу свободу!
Всем понравился красивый лозунг, хотя те, кто помоложе, оказывается, не знали его происхождения. Широко эрудированный Борис Соломонович рассказал об исторических корнях этого призыва, о протестном движении в послевоенной Польше, о вводе в 68-м году советских войск в Чехословакию, о демонстрации на Красной площади, когда горстка отчаянных людей вышла с плакатами протестовать, была схвачена, избита, а потом их отправили кого в психушку, кого в тюрьму, кого в ссылку.
– Какое у нас было государство агрессивное! – удивилась Лиза.
– Оно и сейчас такое, Лизанька, – усмехнулся Влад.
– Ну, я бы не сказала! – возразила Марина, хотя тоже так думала. Просто она немного ревновала Влада к Лизе.
И в тот вечер некоторым казалось, что в руках у них не карты, а крамольные антиправительственные листовки.
Однажды вечером, когда они закончили ужин и, убрав со стола, переходили ко второй части – к картам, вдруг распахнулись ворота и въехало такси.
Из него вышел Дымшев.
Карты, конечно, тут же убрали, наскоро распихали по углам посуду и другие приметы пиршества, но все сделать не успели, Дымшев уже стоял на пороге кухни и наблюдал за суетой. Он все понял. Неровными шагами направился к столу, сел за него, широко оперся руками и спросил:
– По какому поводу? День рождения? Взятие Бастилии? Хэллу… Хэллоуин?
Ирина Сергеевна, тихая женщина, иногда проявлявшая редкостную смелость, решила все взять на себя:
– Это все я, Николай Павлович. У меня… Годовщина работы здесь, пятнадцать лет, вот я и…
Но Борис Соломонович не позволил ей геройствовать и не хотел ею прикрываться. Он сказал:
– Мы просто остались после рабочего дня пообщаться. Это запрещено?
– Вообще-то да, если с выпивкой, – ответил Дымшев. – Да и без выпивки не приветствуется.
– Насчет выпивки вам лучше знать! – отчеканила Марина.
Дымшев повернулся к ней. Долго смотрел в глаза, слегка покачиваясь на стуле. Марина спокойно выдержала этот взгляд.
– Ладно, – сказал Дымшев. – Вас понял.
Он вышел, прошел в свой кабинет, что-то взял там и уехал.
На другой день им было объявлено, что кухня упраздняется окончательно. Включая кофейный автомат. Мебель и прочее, купленное на личные деньги, вывезти в три дня. А пока помещение будет закрыто.
И явился человек, и врезал замок в дверь.
Это было объявлением войны. Вернее, уже ее началом.
Через пару дней кто-то, оставшись вечером, взломал замок.
Дымшев распорядился поставить дверь металлическую, с замками особой сложности и прочности.
А в коридоре у входа появился охранник.
В России тех лет, о которых мы повествуем, не оставалось ни одного здания, ни одного хоть сколько уважающего себя учреждения без охранника, сотни тысяч, а то и миллионы мужчин в униформе сидели или слонялись у входов – все чем-то похожие: неопределенного возраста, неуловимой внешности и с одинаковой непроницаемостью бог знает о чем думающих глаз.
Но ОТДЭ эта зараза миновала – было бы нелепо, учитывая малочисленность сотрудников и то, что ни разу за всю историю отдела не было попыток проникновения, воровства или промышленного шпионажа – слишком специфичной и узконаправленной была его деятельность.
– Автобус для столовой не сумел выбить, а охранника выбил! – возмущалась Марина. – Как он сумел, интересно, у нас же штат лимитированный!
Вскоре выяснилось как: Дымшев уволил Бориса Соломоновича.
Не подкопаешься – по возрасту.
Хотели устроить демонстративные проводы: сдвинуть в пятницу вечером столы, принести с собой все необходимое, включая шампанское, но Борис Соломонович отговорил.
– Не надо, все равно нам будет не по себе. Лучше просто посидим в ресторане.
Без Бориса Соломоновича стало пусто и скучно, будто не один человек ушел, а половина коллектива.
Павел предложил устроить итальянскую забастовку: все делать только в строгом соответствии с правилами и инструкциями. Не подкопаешься! Спросят, почему экспертные отчеты стали составляться так медленно, мы ответим: начальство требует пунктуальности, вот мы и стараемся!
Но выяснилось, что отдел и без того всю документацию оформлял по правилам и инструкциям, с соблюдением всех мыслимых и немыслимых закорючек. Кто и когда это завел, неизвестно, возможно даже Борис Соломонович, но факт остается фактом: медленней работу делать было невозможно, ибо она и так уже делалась максимально медленно. Зато максимально скрупулезно.
Ограничились тем, что перестали общаться с Дымшевым. Только если о чем спросит. Отчеты приносили и клали ему на стол молча.
Он терпел. Или не подавал вида, что его это волнует. Или его это не волновало.
