Лариса Райт - История странной любви
Вот так и должно быть у настоящих друзей.
Минутное непонимание не должно перерастать в затяжное молчание, иначе грош цена такой дружбе.
С дружбой у Бориса все наладилось. Пора было подумать о любви.
Он надел выбранную одежду, купил красивый букет любимых Викиных коралловых роз и задолго до назначенного времени оказался у входа в концертный зал.
Вика не пришла ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, телефон ее отзывался короткими гудками, и гудки эти звучали для Бориса воплощением изощренного издевательства над всеми его рухнувшими мечтами и планами. Наконец она удосужилась прислать смс: «Джо Кокер опять сорвался. Извини».
– Идиот! – обозвал Борис себя самым подходящим эпитетом, выбросил цветы в урну и поехал домой.
Доехать он не успел. Через двадцать минут, окрыленный телефонным звонком, он мчался совсем в другую сторону.
14
– Такой не поступал, – в который раз сочувственно пробормотали Вике в трубку и поспешили отсоединиться.
Она тут же набрала следующий номер, но и там результат оказался таким же. Ни в одной московской больнице сведениями о мужчине средних лет по имени Матвей Куницын не располагали. В морги Вика звонить не решилась, хотя чем больше времени проходило, тем крепче становилась ее уверенность в том, что сделать это все-таки придется.
– Что ты психуешь? – удивлялась заявившаяся домой Лялька, которая застала мать за лихорадочным обзвоном больниц.
– Человек пропал! Ты разве не понимаешь?
– Почему – пропал? Просто ушел. Или ты по-прежнему считаешь, что от тебя уйти нельзя? – вызывающе спросила Лялька, и Вика с трудом удержалась, чтобы не залепить дочери звонкую пощечину.
– Матвей не мог просто уйти.
– Почему это? Я бы на его месте давно уже свалила. Приперся и живет на всем готовом. Пора бы и честь знать.
– Ляль, в кого ты такая злая? – спросила Вика неожиданно спокойным тоном. Неожиданно – потому что в последнее время все Лялькины подростковые эскапады приводили ее в исступление, заставляли взвинчиваться, повышать голос и впадать в крайнюю степень раздражения.
Теперь же чувство беспокойства за судьбу другого человека настолько превалировало над всеми остальными, что Вика не ощущала по отношению к дочери ничего, кроме огромной усталости от их затянувшейся войны.
– Почему это я злая? – Глаза Ляльки сузились и заискрились гневными молниями. Вся она сразу стала некрасивой, обнаружившей самые неприглядные черты угловатого, неуверенного в себе и не слишком смышленого подростка.
– Потому что недобрая, – отозвалась Вика и повесила трубку, которая в очередной раз повторила, что Матвей Куницын в их больнице не значится. – Только о себе думаешь, никакого сострадания не проявляешь.
– А к кому его проявлять? Он же асоциальный элемент.
– И что? Поэтому недостоин сочувствия? И в кого ты такая? – снова повторила Вика, на этот раз повышая тон.
– Что это ты вдруг стала такая жалостливая? Раньше в тебе такого не наблюдалось. А злая я, если хочешь знать, в тебя, больше не в кого.
– Ляль, – Вика почти перешла на шепот, – ты что? Почему – в меня?
– А кто, если не ты, изолировал родную мать и даже не удосужился навестить ни разу?!
– Откуда ты знаешь? – кровь хлынула Вике в лицо.
– Знаю, и все.
Вика молчала. На мгновение она даже забыла об исчезнувшем Матвее, не говоря уже о Борисе, который в эти минуты должен был ждать ее у Крокус-Сити.
Молчала и Лялька, а потом заговорила, как нашкодивший ребенок, хлюпая носом и перескакивая с мысли на мысль:
– Сережа сказал, если хочешь, можешь ехать с нами. А я – что паспорта нет. Он: «Надо поискать», – говорит. Я полезла, а там… Ну, я ничего не поняла сначала, а потом мне интересно стало. Я позвонила, а они говорят: «Что же вы ее не навещаете?»
И Лялька заплакала.
Вика осторожно обняла дочь, погладила по голове и попросила:
– Лялечка, а можно еще раз, и поподробнее?
Девочка кивнула и, немного успокоившись, изложила более связную версию:
– Сережа собирается на новогодние каникулы ехать в Эмираты. Сказал, что я могу присоединиться, если захочу.
– Господи, да зачем ты ему сдалась, если у него любовь-морковь?!
– Мам!
– Ладно, извини, я слушаю.
– В общем, я сказала, что ты, наверное, не отпустишь.
– Еще бы!
– А он посоветовал пока паспорт свой найти, чтобы билеты купить, тур оформить, а потом уже обещал с тобой поговорить, чтобы там – доверенность, и все такое…
– Ну, и?..
– Ну, я и полезла.
– За паспортом ведь полезла, – укоризненно произнесла Вика.
И она, и Лялька прекрасно знали, что паспорта хранились в ящике комода на самом видном месте, а для того, чтобы обнаружить то, на что наткнулась девочка, надо было переворошить целую кучу документов.
– Я просто хотела все посмотреть. Мам! Мам, ты что?!
Лялька испуганно трясла Вику за руки. Та сидела, прикрыв глаза, опустив голову и слегка покачиваясь.
– Мам, тебе плохо?! Мам! – Девочка закричала, и Вика пришла в себя.
– Нет, Лялечка, нет, все нормально. Все хорошо, просто я…
Ну как ей скажешь, что она только что подумала о том, что было бы, обнаружь Лялька написанный Викиным почерком отказ от опекунства двух малышей…
Ляля видела когда-то старый снимок и удовольствовалась историей о том, что это какие-то дальние родственники, дети то ли двоюродной сестры мужа чьей-то невестки, то ли внучатые племянники троюродного дяди, и ни о чем не спрашивала. Нет, спрашивала, как их зовут, а Вика, кажется, ответила: «Не помню».
Вот и весь сказ.
Хорошо, что ту бумагу Вика держала в сейфе на работе.
Домашним о ней знать не следовало.
Надо было и материнские документы туда спрятать. Расхлебывай теперь…
– Ляль, ну, увидела ты счета об оплате пансионата, и что?
– И позвонила туда. Надо же было мне знать, кого ты содержишь.
«Вот как раз этого тебе знать и не надо было».
– Я им сразу заявила, что беспокоит Виктория Струнова, и поинтересовалась, поступила ли последняя оплата. Сказала, что банк мне платежку не прислал.
– Умно!
– А мне сразу и доложили, что моя матушка чувствует себя по-прежнему, и поинтересовались, не хочу ли я приехать ее навестить, а то за десять лет ни разу не удосужилась.
– Так и сказали?
– Нет, конечно. Все очень корректно. Ты же им вон какие деньги платишь. Только живое внимание иногда важнее денег, ты не находишь?
Последние слова Лялька выкрикнула в лицо матери и, судя по всему, вознамерилась вскочить и убежать, оставив за собой последнее слово, не желая выслушивать объяснения.
– Ляля, она больна! – крикнула Вика вслед уже бросившейся к порогу дочери.
Лялька замерла и ответила, не оборачиваясь:
– Разве больной человек недостоин внимания и заботы еще больше, чем здоровый?
– Достоин. Если, конечно, не виноват в своей болезни.
Лялька повернулась и спросила то, что Вика никак не ожидала услышать:
– Как Матвей?
«Ну надо же! Молодец, дочка! Все-таки хороший у меня человек растет, правильный».
– Я не думаю, что он болен чем-то серьезным, и в том, что с ним произошло, есть и его вина, только он за нее уже расплатился с лихвой.
– А бабушка?
– А бабушка все еще платит.
– Мам, а она когда-нибудь расплатится?
В Лялькином голосе было столько детской наивности, столько неприкрытой надежды, столько естественности и простоты, сколько бывает только у ребенка, для которого очевидна вся легкость бытия. Поссорились? Протяни мизинчик и – мирись, мирись, мирись…
По Викиной щеке скатилась слезинка, сначала скупая, одиночная, едва различимая. Потом еще одна, и еще, и вот уже неудержимый поток струился из ее глаз, и единственное, что смогла она прошептать до того, как окончательно поддалась сразившим ее рыданиям, было:
– Я не знаю.
Вволю наплакавшись, Вика вкратце рассказала снова сидевшей рядом дочери, почему не желает ни видеть свою мать, ни что-либо слышать о ней. И тем не менее не избежала укора:
– Но ведь тебя бы не было, если бы не она.
– Знаешь, Лялечка, не знаю, к счастью или к сожалению, но многие считают, что дети ничем не обязаны своим родителям. Я не уверена, что это правильно, но не могу не согласиться с тем, что дети никак не просят родителей себя заводить. Детей рожают и берут на себя ответственность за них. И, наверное, следует это делать просто так, а не для того, чтобы потом опираться на них в старости.
– Разве заботиться о родителях плохо?
– Конечно, хорошо. Но хорошие поступки не всегда равны нашим обязанностям.
– И все же бросать родителей нехорошо.
Вика потрепала дочь по щеке и улыбнулась сквозь еще не окончательно высохшие слезы.
– Согласна. Но ведь я и не бросила. Она живет в комфортных условиях, ни в чем не нуждается.
– Мама, она нуждается в общении! Это гораздо важнее любого достатка, я точно знаю.
У Вики защемило в груди.
Лялька с детской непосредственностью сказала о том, как ей не хватало материнской ласки, обычного общения, разговоров по душам, которые Вика заменяла шмотками, поездками и неограниченными карманными расходами.
