Виктор Дьяков - Взорванная тишина (сборник)
3
– Получается, что вы испытываете угрызения и раскаиваетесь не в том что грабили, а в том что грабили не тех? – священник за всё время, казалось, ни разу не мигнул, неотрывно глядя прямо в глаза больного.
– Не знаю, батюшка… не могу сказать точно… Правым себя не считаю, но и этих… тоже. Грабить?… Не знаю… но как-то бороться с ними надо было всё равно. Они же так нас всех в тундру загонят. Вроде, и думать мне о другом надо, как говорят, о душе. А я не могу, об этом все мысли. Я не могу понять, почему мы все, весь народ, оказались такими слабыми? Ведь таких врагов побеждали… французов, немцев. А эти… почему так боимся, уступаем во всём? Ведь и в Армии, и здесь в «зоне» то же самое. Неужто нам с детства туфту гнали, что русские народ храбрый, великий. А на деле… У нас в полку десять дагестанцев сумели роту на колени поставить… всех, и старослужащих, и салаг, все их боялись, работали вместо них, наряды тащили. Здесь, в зоне «опущенные» могут быть кем угодно, только не кавказцами, они все за своего вступятся, но «опустить» не позволят. Глядя, на всё это я уже не верю, что наши предки могли побеждать и турок и татар, и весь Кавказ завоевать. Сейчас всё наоборот, бьют и унижают нас, везде, безнаказанно оскорбляют наших женщин, матерей и мы ничего не можем сделать в ответ. Как до войны доходит, как в Чечне, так что то можем, а вот так, в мирное время совершенно беззащитны… – больной помолчал. – Вы наверное думаете, что за дурь ему в голову взбрела перед смертью? – Николай с трудом изобразил некое подобие улыбки.
– Нет… но то, что вы совсем не похожи на тех, кого мне приходилось исповедовать, это факт. Я не могу сразу ответить на мучающие вас вопросы. А вот почему они ставят вас в тупик вполне понятно. В вас нет истинной веры, и оттого вы не можете без колебаний отличить истину от лжи.
– Вера? Что вы имеете в виду? То, что я не ходил в церковь?
– Нет… всё сложнее. В своей исповеди вы упомянули слова вашего подельника про то, кого можно грабить не опасаясь ни мести, ни отпора. Он перечислил греков, украинцев, чувашей, мордву… Ведь он, сам того не ведая, назвал только православные народы.
– Не знаю… я в этом не разбираюсь.
– То-то и оно… Все эти беззащитные почему-то оказались православными. Вам это не кажется странным?
– Я не знаю… – интерес к словам священника словно подпитал больного, его голос окреп.
– В прошедшем веке мы слишком часто совершали вселенские грехи, нарушали господние заповеди. Народы, совершившие такие грехи и не покаявшиеся исчезали с лика земного. И над нами, всеми православными висит такая опасность. Но чтобы покаяться, надо сначала осознать те грехи… свои, отцов, дедов. Но не только в покаянии спасение. Вы воочию убедились в нашей всенародной моральной слабости. А причину слабости вы пытались уяснить?
– Нет… то есть я пытался, но не нашёл для себя ответа.
– Если бы большинство наших людей мучились этим так же как вы… вопросом, почему мы такими стали? Мы бы нашли путь к спасению души народа нашего.
– Батюшка, я всё-таки так и не пойму в чём наш… этот вселенский грех… В том, что многие перестали верить в Бога, порушили церкви?
– Это уже следствие того большого греха. Он в том, что народ наш сотворив себе кумиров, подменил ими Господа в своём сознании. Человек не может без веры, если он не верит Господу, значит верит Сатане, его ставленникам.
– Ставленникам… это вы Ленина имеете в виду?
– Как именовать лжебога не имеет значения… ему нельзя поклоняться как Богу. Это самый тяжкий грех. За это кара постигла египтян, римлян, византийцев-ромеев и другие, некогда великие народы, чей след истёрся в Истории.
– Но почему тогда Бог допускает такие грехи?
– Бог не вмешивается в дела людские, он наблюдает куда идут, чем живут люди… народы и воздаёт по делам. За правду прибавляет, за неправду… Нам надо много молиться, работать и делать добра, чтобы добро пересилило то зло, что мы творили, поддавшись чарам сатаны… Только не надо думать, что мы, ныне живущие, к тому злу не имеем отношения. Потомкам не уйти от ответственности, отцы, дети и внуки это одно целое.
– Ну, хорошо, мы грешили… а эти, которые сейчас нас унижают, вытесняют… они что праведники?
– Сын мой, гордыня и озлобление тоже тяжкий грех. И те малые народы, что избрали это оружие во взаимоотношениях с нами, впадают именно в этот грех. И дело тут не в том, что они какие-то особые, или плохие. Они борются за своё место под солнцем, за будущее своих детей и считают себя совершенно правыми… также как и наши предки после семнадцатого года. А то, что это они делают за счёт кого-то… это они грехом не считают… Мы должны осознать, что дело не в них… Вообще наша судьба не зависит от армян, азербайджанцев, чеченцев… также как она не зависит от американцев, или немцев. Она зависит от нас, всё дело только в нас. Это мы, потеряв веру, предав Бога, стали бессильными, разобщёнными, не чтим родителей, не защищаем братьев, сестёр, православных соседей. Мы настолько слабы, что даже не можем противостоять одурманенным гордыней и злобой маленьким народам, противостоять их бытовой агрессии. И если мы не обретём веру, не вернёмся в лоно Бога… мы тоже исчезнем.
– А эти… злые, гордые… они на наших землях поселятся?
– Не думаю… они ведь не верой сильны, а ненавистью, да крепостью семейно-клановых уз – это временный источник силы. И у них без истинной веры нет будущего.
– Так что же тогда будет… если мы?… – Николай рывком приподнял голову с подушки и вопросительно смотрел.
В изолятор, бесшумно приоткрыв дверь, заглянул врач, но увидев, что больной и священник увлечённо беседуют, тут же вновь осторожно прикрыл.
– Надо думать не о гибели… даже в отдалённой перспективе, а верить, что мы прозреем, покаемся, и с именем Господа вновь обретём силу. И вам, сын мой, тоже не о смерти думать надо.
Николай уже не мог держать голову на весу, он бессильно откинулся на подушку, продолжая неотрывно смотреть на священника, словно боясь упустить его из виду даже на секунду. Отец Никодим достал из складок рясы белоснежный платок отёр лоб и быстро перекрестился. Прочитав немой вопрос в глазах Николая он улыбнулся:
– Признаюсь, я не был готов к такого рода разговору… но с Божьей помощью…
Больной вдруг часто заморгал, будто собираясь заплакать. Впрочем, слёзы у него так и не появились, но он заметно разволновался.
– Батюшка… вы… я… спасибо… жаль, – Николай словно лишившись последних сил уже не мог прямо держать голову на подушке и уронил её вбок.
– Вам плохо!? – забеспокоился священник.
– Нет, нет… напротив, – упадок сил длился лишь мгновение, – мне давно не было так хорошо… покойно… Только обидно… что всё это… слишком поздно. Не знаю если бы я не умирал… наверное и исповедоваться бы не захотел… Верно говорите… гордыня, а если проще, по нашему, дурость. Все мы такие, задним умом… или как я, перед смертью, умнеем.
– Всё в руках Господа… за неправду он убавляет, а за правду прибавляет, – не забывайте от этом, – священник поднялся со стула. – Я бы мог призвать вас молится во спасение, оставить у вас тексты молитв, но думаю, это вам сейчас не нужно… главное, что у вас в душе…
Отец Никодим вновь оказался в колонии, через несколько месяцев, когда ветры гоняли по улицам степного города снежные вихри. Несколько заключённых выразили желание креститься.
После исполнения обряда, священник долго искал глазами среди тюремной администрации врача. Наконец узрел его. Поздоровавшись, спросил:
– Вы помните, летом я был у вас в больнице… я исповедовал умирающего заключённого?
Врач отреагировал мгновенно:
– Как же, как же, помню… Вы знаете, невероятно, но он выжил… да-да…
Сердце отца Никодима учащённо забилось и если бы… Он бы наверняка пал на колени, и воздал хвалу…
– … Попраны все медицинские постулаты. Я показывал коллегам снимки его лёгких до и после. Не верят, говорят это снимки разных людей. За такое короткое время невозможно такое преображение. Чудеса! Он уже почти два месяца как выписался. Часто вижу его, он же под постоянным наблюдением. Сейчас такое впечатление, что он и не болел совсем. На работу уже ходит, надеется на досрочное. В последний раз когда приходил, послушал я его и говорю, кажется дорогой, в моей помощи ты больше не нуждаешься… Если хотите могу посодействовать, что бы вы могли с ним встретиться?
Отец Никодим покачав головой отошёл от, казалось, не собиравшегося умолкать врача. На лице священника была запечатлена не мирская удовлетворённость. Он не сомневался, что Николай и в его помощи больше не нуждается.
Примечания
1
ДОС – дом офицерского состава.
2
Двухгодичник – Офицер, выпускник гражданского ВУЗА, призванный в Армию на два года.
3
Учебка – учебное подразделение, сержантская школа.
