Виктор Дьяков - Взорванная тишина (сборник)
5
Наутро сын опять выглядел усталым.
«Ничего, недолго уж», – подумала про себя Анна Ивановна, а вслух поинтересовалась делами внука и снохи.
– Всё нормально, – буркнул в ответ сын и стал готовить мать к завтраку: помог вставить ей искусственные челюсти, отрегулировал поднимающееся изголовье кровати.
После завтрака пришла инструктор по лечебной гимнастике. Анна Ивановна опять нехотя и безуспешно пыталась вытянуть больную руку вверх… А вот «пионерка» так увлечённо принялась делать упражнения для своей ноги, что не прекратила их и после ухода врача.
– До тех пор буду делать, пока не вылечусь! – громко возвестила она.
Она не прекратила упражнения, и когда в палату пришёл её сын… Вдруг возник грохот, вызванный падением тела с койки… Потом Анна Ивановна услышала плачущий мужской крик:
– Мама… мамочка!! Помогите… вызовите врача… быстрей!
– Что там? – спросила Анна Ивановна, когда её сын, побежавший на крик, вернулся.
– С кровати упала… головой об пол… с упражнением этим… перестаралась, – ответил он взволнованно.
Противоположный угол палаты, тот где лежала «пионерка», Анна Ивановна различала плохо. Там мелькали белые халаты и слышалась дробь торопливых шагов.
– Мама… мама! Не покидай меня! – продолжал кричать сын «пионерки», выбегая вслед за каталкой, на которой куда-то спешно увозили его мать.
– Что это он… вроде по-русски, а как нерусский кричит? – спросила Анна Ивановна.
– Наверное, фильмов с дословным переводом насмотрелся. Так по-английски кричат, когда кто-то близкий умирает, – пояснил сын.
Потом пришло известие – «пионерку» срочно оперируют… А ближе к обеду в палате появилась сестра-хозяйка и сняла с её постели простыни, наволочку и пододеяльник… Смерть «пионерки», ещё утром такой бодрой и полной сил, очень сильно подействовала на Лизу:
– Господи… что же это? Она же почти здоровая была? Как же так… неужто ничего нельзя было сделать, ведь здесь же больница, врачи, – в глазах осунувшейся за эти дни Лизы стоял ужас.
– Ну и что, что больница… Разве это больница. Раньше начальников лечили, теперь богатых. А нас вот ни тогда, ни сейчас… Надо ж, и здесь без очереди успела, – мрачно отозвалась Анна Ивановна.
– Они нас должны… Мы же всё жизнь на государство работали… – растерянно пыталась стоять на своём Лиза.
Сын сходил к лечащему врачу и вернулся о чём-то задумавшись.
– Володь, чего ты? – спросила его Анна Ивановна.
– Да так… Тут такие лекари… вон почти здоровую угробили, – без энтузиазма ответил сын. – Слушай, ма, я тут с докторшей поговорил… в общем высказал ей, что они всем больным одно и то же лечение назначают: капельница, таблетки да ещё физкультура эта. Говорю, не может же у всех всё одинаково быть, ведь инсульт инсульту рознь. А она мне, если хотите, чтобы вашу маму конкретно лечили, необходимо сделать компьютерную томограмму. Как ты на это?
– Что это такое?… Да ну её, бестолку всё… – Анна Ивановна закашлялась, и сын тут же приподнял ей голову.
– Да ты не беспокойся, это совсем не больно. Тебя датчиками к компьютеру подключат и все твои болезни выявят. После этого уже станет ясно как тебя лечить. Может, тебе вовсе не то надо, что прописали. И кашель твой совсем мне не нравится… А они наобум лекарствами пичкают.
– Дорого? – тихо спросила Анна Ивановна.
– Что дорого?
– Этот самый компютер.
– Да ты не беспокойся об этом.
– Не надо, Володь, не тратьтесь… без толку это.
Но сын не придал значения возражениям матери… Пришла дочь, и была проведена как обычно гигиеническая обработка тела Анны Ивановны… Потом брат и сестра вышли в коридор и о чём-то стали совещаться.
– Лиз, а Лиз… это дорого… компютер этот? – обратилась Анна Ивановна к соседке.
– Точно не знаю… Моим тоже предлагали, но у них сейчас совсем денег нет.
– Не… мои рубахи посымают, а заплотят… Эээх… и умереть по-человечьи не могу…
Сын попрощался до завтрашнего утра… Анна Ивановна смотрела на него и тоже прощалась… Сын не заметил слёз в глазах матери, а, может быть, просто отнёс их на счёт её застарелой глазной болезни…
После ухода сына, дочь завела свою обычную ободряющую «песню»:
– Ну что мы сегодня такие кислые?
– Сестру… Катьку не забудьте позвать, – вдруг слабым голосом напомнила Анна Ивановна.
– Куда… сюда, что ли? – не поняла дочь.
– Как хоронить будете.
– Ты что, мам, опять за своё?
– Замолчь, Лидка, слушай меня… В церкви отпойте… из моих денег заплатите, там хватит… А компютер не надо… я и так…
Анна Ивановна закашлялась. У неё ещё имелись внутренние силы, чтобы воспротивиться приступу… но она не стала бороться, наоборот старалась кашлять сильнее, помогая удушью. Потом «покатило» само, как водяной вал от прорыва плотины – кашель всё усиливался.
– Мама, мама!! Сестра… скорее!! – кричала дочь, пытаясь поднять голову уже задыхавшейся матери.
Последнее, что увидела Анна Ивановна, лицо дочери в слезах и шприц в руках медсестры. Укола она уже не почувствовала…
Необычная исповедь
– Это блажь, конечно, но ведь жить-то ему осталась неделя… ну от силы две, – искренне сокрушался тюремный врач, крупный, рыхлый, поминутно отирающий платком потную шею – вентилятор почти не освежал, а зарешёченное окно «дышало» жарким уличным воздухом.
– Совсем никакой надежды? – напротив врача, с другой стороны стола, хаотично заваленного всевозможными медкнижками, историями болезни, рентгеновскими снимками… сидел священник в полном облачении. Среднего возраста, среднего роста, средней комплекции… Если бы не ряса, крест на груди, бородка клинышком, внешне совершенно не примечательный. В отличие от врача он, во всяком случае внешне, стойко переносил жару, ни разу даже не отерев лба.
– Абсолютно. Как говорят в таких случаях, медицина бессильна. Процесс зашёл слишком далеко. Лёгкие у него слабые и обратился он поздно, да и, сами понимаете, возможности наши, увы… Жалко, парень вроде не плохой, не рецидив, первая ходка у него, по глупости с какой-то мелкой бандой связался, – продолжал сокрушаться врач. – И режим не нарушал никогда, а тут, как нашло на него. Хочу исповедоваться и всё. Мы сначала не реагировали, думали пошумит, да кончит. А он сильнее, забузил, суп на пол опрокинул, ругается. Усмирить хотели, да передумали, и без того чуть живой… Вот и решили вас побеспокоить.
– Каждый человек имеет право на исповедь, – произнёс священник и встал со стула. – Я готов, куда идти?
Для исповеди лучшего места чем изолятор не было. Больной лежал в нём один. Врач на всякий случай стал убеждать священника, что вероятность заразиться почти равна нулю, ибо процесс разрушения лёгких нетрадиционен, умирающий почти не кашлял и не выделял мокроты…
– Даже если бы он болел чумой, я бы всё равно его исповедовал, – спокойно, буднично прервал уверения доктора священник, направляясь в изолятор.
– Эээ… батюшка, надо бы халат одеть, – не очень уверенно сказал тюремный эскулап.
– Это обязательно?
– В общем да… – врач явно колебался.
– Я бы хотел без халата. Он должен видеть моё облачение…
В изоляторе, маленькой чистой, белой комнате было сравнительно прохладно. Стерильно-чистым, только бледно-жёлтым казался и человек лежащей на койке. Эта зловещая желтоватость особенно отчётливо проявлялась на ввалившихся щеках, тонкой кадыкастой шее и крупных костистых ладонях, лежащих поверх тёмно-синего «солдатского» одеяла. Неровно остриженная наголо голова казалась непропорционально большой в сравнении с очертаниями его явно «усохшего» тела. Глаза больного горели нездоровым лихорадочным огнём, как бы являя собой последний очаг жизни в этом обессиленном болезнью теле.
– Здравствуйте, сын мой… Вы хотели исповедоваться?
Когда священник входил в палату, больной даже не повернул в его сторону головы, неотрывно глядя в потолок. Когда же повернул… В его глазах читалось искреннее, неподдельное удивление. Видимо он, всё-таки, не верил обещанию администрации, что к нему, простому зеку, «мужику», «доходяге», вызовут священника с «воли».
– Вы… вы настоящий? – голос оказался слабым, и, казалось, больному приходилось тратить слишком много сил, чтобы произносить слова.
– Я отец Никодим, священник прихода, к которому территориально относится ваша колония.
– Вы будете меня исповедовать… правда?
Священник грустно улыбнулся.
– Как вас зовут?
– Николай.
– Вы крещённый?
– Да… меня маленького мама с бабушкой окрестили… в тайне от отца. Он у меня партийным был.
– Хорошо сын мой. А за что осуждены?
– Разбой, грабёж… в общем отпетый бандюга, – с сарказмом поведал больной.
– Зачем на себя наговаривать, сын мой, – священник дал понять, что он кое что знает. – Вы, наверное, хотите покаяться в содеянном?
