Маша Трауб - Современные рассказы о любви. Адюльтер

– Ну что тут остается? Неизвестно, подвезут ли продукты сегодня, на ужин играть – это низко, мы не республика ШКИД, в конце концов, поэтому предлагаю: кто проиграет, тот пойдет прямо к Лидии Кузьминичне и попросит ее научить вязать мочалки. Есть другие варианты?

Их не было. Лишайников от души улыбнулся – он же не играл, а Ужвалда ахнул и прикрыл рот ладошкой. Лидия Кузьминична, эта сварливая сестра-хозяйка, посвящала свой досуг на работе тому, что занималась изготовлением вязаных мочалок. Она вязала их на спицах из искусственных веревок, которыми перевязывались коробки, поступающие в больницу. Мочалки у нее выходили мохнатые, щетинистые и грозные, из кармана у нее постоянно высовывалась какая-нибудь одна, иногда случайно выпадала. Ужвалда как-то такую мочаль обнаружил на полу, когда шел в процедурный кабинет, и долго сидел на корточках, смотрел на нее, даже потрогать боялся. Он признался потом Фоме, что принял мочалку за шкурку какого-то свирепого маленького животного, сбросившего ее на ковре их коридора.

И вот теперь ему грозило общение с Лидией Кузьминичной и ее мочалками. В случае, если он проиграет, конечно. Кувалда приказал солдатам своей черной армии не пощадить живота своего, попросил короля и королеву, от всей души попросил, встряхнулся и сделал, вслед за Фомой, свой первый ход. И на шестнадцатой минуте черные выиграли. Решительно и бесповоротно. Все посмотрели на Фому, потом на Ужвалду, потом опять на Фому. И бросились поздравлять победителя. А Фома решил, что Ужвалда обрел свою профессию. Но быстро об этом забыл, потому что впереди его ждали мочалки…

Лидия Кузьминична считала полотенца. Мочалка, нитки и спицы были спрятаны в надежном месте, и Фома, собравший всю свою любезность в кулак и знающий, что за ним наблюдают, долго и, казалось, напрасно объяснял, что ему очень скучно и хочется занять свое время каким-нибудь полезным рукоделием.

– Научите меня, пожалуйста, Лидия Кузьминична, я себе одну мочалочку свяжу, и это меня другим человеком сделает, вот увидите. Я на мир по-другому сразу засмотрю, честно-честно…

– Ой! – низким голосом сказала Лидия Кузьминична вдруг, и подсматривавшие Сергуня, Кувалда и Лишайников бросились по коридору врассыпную, решив, что Фоме настал конец. Но Лидия Кузьминична села в полотенца и растроганно продолжала: – Слушай… Это ж ты такой противный был, потому что у тебя любимого занятия не было, рукоделия для души… Да милый мой, да приходи, научу, конечно, на всю жизнь пригодится…

Она долго смотрела уходящему Фоме вслед, а Фоме было и неловко, и удивительно. Теперь даже вязание мочалок не смогло бы поколебать его веру в людей.

А на следующий день Фоме к обеду подали суп с мухой. Кувалда все никак не понимал, почему так долго и громко смеется его товарищ. Наконец Фома повернулся к нему, поднял палец кверху и сказал:

– Вот, Кувалда, вот она, правда жизни. Вот. Ты к ней всем лицом, а она к тебе…

– Ты, это…

– Что «это»? Ты знаешь, что случилось? Диалектика, сын мой, и ничего не попишешь…

– Чего? – Кувалда наворачивал свой суп быстро и благодарно.

– Посмотри: или я старею, или мудрею. – размахивая ложкой, разглагольствовал Фома.

– Почему?

– Странный вопрос. Ты видишь, да, что произошло? А я не погнался за скандальной известностью и вместо того, чтобы наорать на кого следует, попытаюсь сейчас докопаться до причины мушиного летального исхода, потому что человек как человек больше всего и проявляется в любви к меньшим братьям. Так?

– Так, – подтвердил Ужвалда, вылизывая тарелку из-под супа.

– Вот, – продолжил Фома. – А выводы самые неутешительные: по всей видимости, муха страшно комплексовала на тему неуверенности в себе, в результате чего в одной из критических ситуаций – в данном случае – в полете над кипящей кастрюлей – она полностью потеряла контроль и… И все – вилы. Контроль потеряла, понимаешь, Кувалда?

– Да.

– Комплексовала же она из-за невозможности реализовать мотивированное поведение – хотела есть, но боялась свариться, – говорил Фома и очень нравился самому себе как философ. – На базе чего у нее, вероятно, развился невроз, что и привело к известным последствиям. А еще возможно и то, что у нее были некоторые опасения, что она окажется неспособной реализовать важнейшие устремления – нажраться, или окажется несостоятельной при предъявлении ей тех или иных требований. То есть и яблочко съесть, и жопку не ободрать. Ты меня понимаешь?

– Конечно, – ответил Ужвалда, доедая свое «второе».

А Фома продолжал, глядя то в остывший суп, то в глупые глаза Ужвалды.

– Вот. Но скорее всего, она пыталась прогнозировать ситуацию, но недостаток информации не позволил ей все полноценно проанализировать, а в результате – неосознанное чувство тревоги, смешиваясь с надеждой на положительный исход, увеличило силу отрицательных эмоций. В общем, инфаркт она себе заработала исключительно из-за своей дурости. Все могло быть иначе, но ее мушиный мозг не допустил осознания информации, противоречащей представлению мухи о своей личности. Ее мне искренне жаль, но все равно, Ужвалда, в мире есть еще много прекрасного. Вот, а ты говоришь, мочалки вязать…

– Давай, я твой суп съем, – предложил Ужвалда, вклиниваясь в поток сознания Фомы.

– Этот, с мухой?

– Ага.

– Ты что, Кувалда, хочешь, чтобы я подумал, что ты дикий?

– Почему это? – спросил Кувалда, обрадованный, что разговор перешел на реальную почву. И тут же подтянул тарелку Фомы к себе.

– Есть насекомых – это низко. Ну, не то что низко. Не питательно, что ли… – сказал Фома и задумался. Он вспомнил, как сам хотел поймать и съесть комара.

– Питательно. Мясо, – сказал Ужвалда, профессионально вытаскивая из тарелки муху двумя пальцами.

– Ну она же… Падаль. Она в суп упала. Или… вдруг ее специально подбросили? – предположил Фома и подумал, что он сам себе противоречит.

Пока он думал, Ужвалда съел еще один суп и примерялся скорбным взглядом к остывающему «второму» Фомы.

Фома посмотрел на него, протянул свою тарелку и погрузился в размышления.

И пришла за ним Лидия Кузьминична и посадила его в кастелянской на стул и стала учить вязать мочалку. Лицо ее теплело, а Фома ковырял спицами в жестких нитках, путался, и его мысли были очень разными.

Верная Брыся не заставила долго себя ждать. Всего лишь через несколько дней раздался ее звонок, Вика подхватилась и приехала к Брысе в больницу, несмотря на то, что до начала ее рабочей смены оставалось всего чуть больше часа.

Брыся встретила Вику у входа в больницу. Она курила на ступенечках – ведь на улицу опять вернулось лето.

– Вика, знаешь, чего Заурбеку не хватало? – сразу спросила она. – Ординарца! Да, представляешь? Мучился он, бедный, грустил. А папенька его, добрый человек, догадался, приехал и дядьку привез. Теперь ему спокойно – а дядька за ним ходит. Все как дома. Дядька хороший, помог мне ребенка нового с педикулезом принять, подержал, успокоил… И я тебе сразу позвонила.

– Спасибо, – сказала Вика и посмотрела так пронзительно, что Брысе стало не по себе.

– Я эту девочку специально для тебя в боксе мариную, – сказала Брыся, кинула окурок в урну и открыла дверь.

Но Вика задержала ее:

– Стой. Ответь мне со всей прямотой русского врача: ты веришь в чудесное исцеление от вши?

– Верю, – ответила Брыся и снова удивилась Викиному пафосу.

– И я верю. Раз у меня ничего с транспортировкой не получается, придется вошек своим ходом до больницы доставлять. Ты меня понимаешь?

Брыся подумала, что все-таки плохо знала Вику, и сказала:

– Пойдем.

Несмотря на то что врачи еще были в отделении, Брыся вместе с Викой заскочила в бокс, схватила бледненькую худосочную девочку, сидящую там с заплаканными глазами, и через десять минут Вика, незаметно улыбаясь, уже выбежала из детской больницы. Ее волосы блестели на ярком солнце, до работы было еще сорок минут, а через два дня планировался выходной.

А любовь к шахматам начала набирать обороты. Фома попросил друзей найти побольше журналов про шахматы и привезти ему в больницу. Ужвалда бросился читать их и скоро уже легко решал все шахматные задачи, с нескончаемой радостью отвечал на все вопросы в журнале. Фома не выиграл у него ни разу, просто ни одного разочка. Ужвалда напросился даже на партию с заведующим инфекционным отделением – и тоже выиграл. Ему ничего не оставалось, как играть с самим собой и с журналами, потому что достойных противников ему не было.

Фома понял, что это серьезно, а сам продолжал учиться вязать мочалки, потому что Лидии Кузьминичне понравилось его учить. Время летело незаметно, и вот Фома отпраздновал ровно полтора месяца со дня своего положения в стены больницы.