Олеся Мовсина - Всемирная история болезни (сборник)
– У вас дома кто-нибудь есть? Взрослые дома? – присела она к мальчишке, стараясь говорить не сердито. Даже ласково постаралась. Он – что называется – тряхнул кудряшками, должно быть, утвердительно.
– Тогда я тебя отправлю домой через дверь, – Надя взяла его за руку и самоуверенно потащила в квартиру. За спиной что-то шуркнуло: это младший вернулся, не желая отстать от брата.
Господи, что мне с вами… Держа в каждой руке по маленькой лапке, Надя представила себе физиономию мужа. Но на полпути младший вдруг заупрямился, воткнулся в ковролин столбиком, уголком, застопорив движение, а в прихожей заурчал телефон. Она услышала громкое «алло» Поля и его внезапно тихую следующую фразу. Так понижают голос, может быть, не в расчёте на то, что соседняя комната не услышит, но скорее всего совсем без расчёта, подсознательно, на всякий случай. Так может женатый человек вдруг заговорить с девушкой, которая ему, конечно, нравится, ещё вовсе не собираясь скрывать от супруги содержания беседы.
Надя отмахнулась от облачка идиотской фантазии и поволокла своих молчаливых гостей в прихожую. Поль, не отрываясь от трубки, недобро взглянул и сунул реплику в её сторону:
– Мне сегодня раньше, собирайся, если поедешь со мной, – и снова исчез в телефонном разговоре.
Надя плечами пожала: двух невинных созданий в белых колечках волос, сбежавших с полотен какого-нибудь Лувра, муж, кажется, не заметил.
– Это ваша квартира? – спросила она у малышей. Ни с соседями, ни с расположением окон и квартир она ещё не успела познакомиться.
Старший сказал да, младший сказал нет. Усмехнулась: кому верить? На вид одному три, другому – пять. Ладно – и позвонила. Третьему, открывшему дверь, было около семи, Надя по белым кудрям и синим трусам поняла, что попала туда.
– Твои братья забрались к нам на балкон, – улыбнулась она старшему мальчику. – Кто-нибудь из взрослых дома? Я бы хотела предупредить…
Третий ангел молча развернулся и пошёл в комнату. Надя завела своих подопечных в квартиру и остановилась в прихожей, ожидая встречи с их родителями. Малыши сразу дунули вслед за братом, а Надя, неловко топчась, стала осматриваться. В глаза ей тут же бросились полочки для детской обуви и вешалки для одежды. Над каждой полочкой большими яркими буквами было написано имя хозяина: Поль, Жан и Пьер. Интересно, – сначала подумала она, – обычно маленьким детям наклеивают разные картинки для удобного различения. А здесь имена. И тут уже обратила внимание, ещё больше удивляясь: дальше по всему коридору были разбросаны игрушки: машинки, мячики, кубики – и на каждом предмете то тут, то там можно было прочитать одно из трёх имён малышей. Жан, Жан, Пьер…
А Поль, наверное, младший, – с неожиданной грустью подумала Надя, нежно коснувшись спинки велюрового щенка, сидевшего на полочке под зеркалом. На белом ухе зверя красовался след синего маркера: Поль.
И вдруг она спохватилась: имена-то!
И потом ещё удивилась: светильник в коридоре в виде рыбы. Большая чешуйчатая жёлтая тварь с прозрачным светящимся брюхом. Причём неспокойная такая, вертится над головой, и даже показалось – рот открывает.
И уже услышала из собственной квартиры – мужа призыв:
– Надин, где ты?
Понимая, что вряд ли удастся поговорить с родителями ангелов, Надя шагнула с предупредительным возгласом:
– Мальчики, закрывайтесь, я ухожу, – шагнула и заглянула.
В одной комнате сидел в позе лотоса старик, вполоборота к окну и – то ли спал, картинно задрав подбородок, то ли медитировал на тиканье часов. В другой комнате обнималась и старательно целовалась какая-то парочка – совсем непохоже на многодетных родителей. Вообще-то квартира оказалась полна народу, но никто внимания на Надю не обращал.
– А ну вас, – сказала она сама себе и зачем-то дёрнула при выходе за ниточку выключателя. Рыба беспомощно шевельнула плавником и погасла.
– Представляешь, – жаловалась она мужу, смеясь, уже в машине, – самое странное, что имена у них ваши. И разница в возрасте примерно такая же: два-три года.
– Ладно, чего уж там странного? – мрачновато парировал Поль. – Обычные французские имена. Ну совпадение, конечно. Вот если бы… – и замолчал, якобы увлёкшись дорогой.
– Кто тебе звонил? – мягко попробовала постучаться Надя, как бы изнутри его мысли, а не с праздного парадного подъезда.
– Да это Луи, – неохотно приоткрыл своё окошко Поль, вгоняя старенький «рено» в зеркальное брюхо Дефанса.
Четвёртый месяц Надя работала в этом районе Парижа, а всё привыкнуть не могла. Такой сладковатый, меленький ужас, как будто надела очень красивые, но чужие – на три размера – притом лакированные сапоги. Больная фантазия фантастов детства, какой-нибудь незнайка в солнечном городе, у которого крыша едет от крутящихся крыш. Подвесные стеклянные тоннели, самодовольно бликующие небоскрёбы, винтовые спуски-подъёмы и ещё один шарообразный кинотеатр. Кто мог подумать оттуда, из России, что Париж может быть и таким?
Ну вот, а Луи, собственно… Это был новый сотрудник мужа. Не то помощник, не то заместитель, не то секретарь. Надя не очень-то разбиралась. Видела, кажется, только раз, да и то из машины, невнятно.
– Он диссертацию пишет, – недобро усмехнулся Поль, втискиваясь на парковку и, как всегда, задевая впереди и сзади стоящие машины. Этой нарочитой небрежности автопарижан Надя уже не удивлялась, хотя и отмечала ещё каждый такой поцелуй бамперов мысленным «Опа». А вот к чему было сказано насчёт диссертации и чем грозит учёная степень Луи семейству Деррида, осталось невыясненным. Одинаково шустро и машинально Поль выскочил из машины, всхлипнул дверью, пикнул сигнализацией, чмокнул жену – и был таков. Видимо, правда спешил.
А Надя направилась к своему торговому центру, где и работала на третьем этаже в ресторане. Официанткой, практикуясь в языке и в ожидании лучших времён. Обходя говорливых чернолицых мальчишек-уборщиков, вспомнила, что так и не домыла на балконе пол. Солнышко отразилось во всех зеркалах соседнего здания и осчастливило внезапным блеском людей на эскалаторе. Жизнь уже вовсю кипела в Дефансе. У соседей весело кружились разноцветные тарелочки.
Да, Надежда Игоревна, грустить не приходится.
К тому же ещё эти тарелочки. После блуждания по блестящим лабиринтам и аркам Дефанса ребятам страшно есть захотелось.
Пока Тимуры изучали разговорник в поисках лукового супа, Маша впала в очарование этого кулинарного хоровода. Стоят на движущейся ленте разноцветные тарелочки под прозрачными крышками и едут себе друг за другом: красные, зелёные, синие, жёлтые, фиолетовые. Каждый цвет – своё блюдо; садись за столик, что хочешь выбирай, когда оно мимо тебя проплывать будет. А потом расплатишься, предъявив пустую тарелочку. Маша умилилась и даже полезла в сумку за камерой – туристка в ней проснулась. Но позвали Тимуры. Срочно! Они нашли в меню соседнего ресторана и луковый суп, и настоящее французское крем-брюле и – боже! – седло барашка с кровью. Маша немножко так по-французски могла, поэтому ребята всегда её вперёд выставляли.
Официанточка с крашеным разноцветным хвостиком на затылке, перебирая корочки меню на разных языках, лукаво улыбнулась:
– What language d’you prefer?
– English, – отважно выставила Маша улыбку «мечта инфака».
– And Russian, – буркнул Тимур.
– А я почему-то так и подумала, – довольно хихикнула хвостатая с лёгким, но приторным южнорусским акцентом. – Выбирайте, ребята, щас всё сделаем.
Надя быстро отправила с заказом какого-то мальчика, а сама присела рядышком, вожделенно ловя глаза соотечественников.
– Смешно вам? Думаете, меня ностальгия мучает? Нет уж, у меня здесь всё хорошо, я уже почти дома. Но вот как увидела его, – она кивнула на Тимура, – сразу захотелось прильнуть к плечу: «Макаревич, миленький». Вам говорили, что вы похожи на Андрея Макаревича?
Тимур смущённо поёрзал и усмехнулся.
– Вы тоже похожи, но меньше, – продолжала выплёскивать Надя недельный запас русских слов. – Вы ведь близнецы?
– Близнецы, – хором кивнули Тимуры.
– Давайте знакомиться. Меня Надя зовут, а вас?
Ребята переглянулись, потом вздохнули и одинаково печально улыбнулись, как будто исполняли давно осточертевший, но необходимый обряд.
– Я Тимур, – сказал один, тот, что был больше похож на Макаревича.
– И я Тимур, – сказал его брат.
– А я просто Маша, – склонила голову Маша в ответ на изумлённо выстреливший Надин взгляд. И, понимая, что так не отвертеться, постаралась объяснить как можно проще! – Родители у Тимуров хорошие, но странные. Это папа придумал сыновей одинаково назвать. Говорит, хотел надо всем нашим обществом посмеяться, чтобы людей и особенно все организации в ребус вогнать. Чтобы никто понять не мог: где тут один Тимур Николаевич Сахнов, а где второй. Чтобы все с их документами путались, ошибались, мучились, плевались. Получилось не очень смешно: ребята сначала дико страдали. Потом привыкли.
