Олеся Мовсина - Всемирная история болезни (сборник)
Чёрт, чего там ещё говорят в подобных случаях? Время? Пять минут, я начинаю расслабляться. Он выпил и улыбнулся:
– И знаю, что всё неправда, а всё-таки приятно. И не любишь ты меня, и никакая ты не беззащитная…
Тут у него зазвонил телефон. Я опять напряглась, а Вадим нажал на отбой и пояснил:
– Что ж, теперь моя очередь не отвечать на звонки, – и тут же опрокинул в себя мою, нетронутую порцию водки.
Когда он уснул, я, конечно, не удержалась и полезла в его мобильник, в «непринятые». В момент отправления Мариного поезда Вадиму звонил абонент под кодовым названием Танатос. В записной книжке под этим именем прятался номер телефона моей ненаглядной подруги. Проверять не обязательно, его я помню наизусть. Танатос. Да, с чувством юмора у нас нет проблем. И смеясь, и предвкушая своё торжество, я побежала по кнопочкам дальше, в самый конец записной книжки. Там, как и предполагалось, обнаружилось имя Эрос, под этим именем прятался номер моего телефона.
В ту ночь мне приснилось, как будто я догоняю Данилку, он от меня убежал, вырвался и помчался куда-то по берегу не то озера, не то какой-то реки. И мне его никак не догнать, хоть он и маленький, такой же, как наяву, а вроде бы это уже не Данилка. И вдруг малыш вскакивает на перевёрнутую вверх дном лодку и пытается оттолкнуться от берега и плыть. Я думаю: надо перевернуть лодку, кричу мальчику: стой! Падаю, просыпаюсь, смотрю на счастливо спящего рядом пьяного Максимова и чувствую, что победила. Кажется, победила.
23. Воскресенье
Георгий Максимов:
Несчастный, чья затеряна могила,И тот, кого закрытым хоронили,И тот, кого «с тех пор никто не видел»,Но по инерции считают мертвым,
В один прекрасный день придут. Не знаюОткуда. Может быть, придут для встречиС любимыми. И это будет встреча,Которая оправдывает жизнь.
Что тут поделаешь – законы мелодрамы —Как мусор из кармана за подкладку.Тем более столь древние сюжетыНе нам судить с художественной точки…
Агния:
Этот день начался с обыкновенной крысы.
Я собирала вещички: вечером меня с моими подопечными ожидал переезд на дачу. Днём ещё кое-какие дела, поэтому мне хотелось скорее покидать в сумку майки, шорты и платья, как вдруг несвойственный пустой квартире шорох оборвал мою беготню. Там, откуда я только что вытащила разноцветную кучку белья, в верхнем ящике рыжего комода – сидела она. Заглянув, я сразу взвизгнула и отскочила. Как положено. А ведь видно было: крыса ручная, домашняя, воспитанная, чистоплотная, и не только чисто-, а плотная вообще. Только ничем не объяснимое появление зверя в моём ящике могло вызвать панику, а внешний вид – был вполне ничего.
– Эй, – сказала я гостье, приближаясь и обнаруживая, что, постыдно струсив, держусь за голову. – Эй, ты откуда?
И тут же вспомнила, догадалась, каким ветром несётся в мою жизнь всё сумасшедшее. И сразу почувствовала, как отступает скулящее чувство одиночества, которое всё-таки было после отъезда Мары и которое я упорно не замечала.
– Оболтус? – позвала я, и крыса приветливо заёрзала, расталкивая бельё. – Ну, где твои? Искать пойдём или сами придут?
Я поддела крысу вместе с гнёздышком из ночной рубашки и понесла на улицу. Кажется, мы начинаем понимать друг друга. Раз панибратья сами не пришли, а весточку прислали, значит, ждут от меня какого-то действия. Что ж, Оболтус, будем действовать. В жизни всегда есть место сказке, я опустила серый клубочек на дорожку, и он покатился, помахивая ниточкой хвоста и указывая героине путь.
Оболтус нёсся по тротуару довольно уверенно, без раздумий выбирая повороты. Я за ним. В сказках клубочек иногда становится жертвой злодея, вот и мне всё казалось, что какая-нибудь кошка или собака набросится на моего провожатого. Но ничего не происходило, мы просто бежали, я наступила в лужу и поняла, что обута и одета – японский писатель Абы Как. Хорошо ещё не босиком, усмехнулась сама себе доброжелательно и слегка язвительно.
И вдруг мне показалось – сработал краешек бокового зрения, – что рядом со мной где-то, не то в витрине, не то в окне или в каком-то отражении промелькнуло знакомое лицо. Я не успела понять, кто это, или просто сразу отбросила невозможные варианты. Знала, что это не Айкендуевы, но кто это – всё-таки успела один раз обернуться, никого не обнаружила и помчалась дальше за крысой.
А на грудь наступило жестокое предчувствие. Жестокое потому, что всё равно не могло бы, наверное, сбыться, как бы оно мне ни предчувствовалось. А обманувшее предчувствие – штука довольно обидная.
И всё-таки к чему-то мы должны прибежать. Я тут недавно, весной ещё, села вечером шить себе платье и обнаружила, что иголки у меня слишком маленькие, неудобные. А в магазин идти за новой поздно уже. Решила отложить до следующего дня, сама полезла уборку делать в комнате. Мою пол, и вдруг вымывается взмахом тряпки из-под плинтуса игла, хорошая, точно такого размера, как мне нужна. Мелочь, думаю, а удивительно и приятно. Вот ни раньше ни позже, а именно сегодня нашлась – от прежних жильцов, наверное, мне подарок.
А вдруг я и правда слишком самоуверенна в вопросах интуиции, как говорит Вадим? Он намекал мне, что это даже опасно. И то, что само просится в руки, вырывается, вымывается из-под плинтуса, – надо скромно и незаметно даже для себя обратно под плинтус заталкивать.
Не знаю, только смотрю, крыса моя замедляет ход. Вижу, наклоняется к ней кто-то – кажется, Полиблюд. Как бы вытянуть из этих развесёлых панибратьев, что они обо мне и о моих плинтусах знают и думают. Ведь с чего-то пристали они ко мне, ведь кто-то их ко мне приставил.
– Привет, – говорю я Полиблюду почти разочарованно, а сама ещё всё-таки чего-то жду. Вижу: Канистрат из окна магазина машет, какие-то печенья, сухарики, орешки показывает, рожи строит.
– Многоуважаемая, – в то же время бурно и витиевато раскланивается Полиблюд, – мы прислали за вами своего почтового голубя, дабы пригласить вас, – и сам тоже в окно косит, язык показывает панибрату и на сухарики недовольно морщится.
Короче, они вспомнили, что я когда-то просилась поприсутствовать на озвучании, и решили устроить мне сегодня экскурсию на студию.
– Посмотрите, как мы живём и работаем, на актёров живых полюбуетесь, – приговаривал Полиблюд, убирая смиренного Оболтуса в сетчатый карман своего огромного рюкзака.
Я уже почти уняла своё скачущее сердце и соглашаюсь:
– Только недолго, я вечером уезжаю.
Полиблюд кивает так, как будто давно в курсе, как будто это он меня на дачу повезёт.
– А что вы сейчас озвучиваете? – спрашиваю, а Канистрат, справившись с сухорешками, выплывает из магазина, сдвинув берет на затылок. Интересно, не жарко ему в этом фиолетовом атрибуте?
– «Воскресенье», – говорит.
– Что?
– Фильм, который мы озвучиваем, называется «Воскресенье».
– По Толстому, что ли? – вздыхаю я, опять вспоминая, что одета отнюдь не парадно, не экскурсионно.
– Ну не то чтобы…
– Наше дело – озвучивать ваши мечты, – какие-то они сегодня особенно загадочные, всё перемигиваются, перехмыкиваются.
Мы движемся к остановке, и сначала я замечаю, как из-под земли вырастает Сашина тёмно-зелёная маршрутка. А потом. Потом я слышу, как скрипят тормозами какие-то машины, и какой-то человек в оранжевой рубашке – это я уже вижу – перебегает на ту сторону улицы. У меня падает челюсть и сердце куда-то падает, когда человек добегает и поворачивается к нам в профиль. Если бы не борода – это вылитый Дима, его щека, его нос, его упрямая бровь, его фигура, его дурацкая пружинистая походка.
Значит, этого человека я сейчас видела, из-за него мои мучения и предчувствия. Но почему? Не может быть, чтоб так похож!
Я оттолкнула рукой услужливую Сашкину «Газель» и уже выскочила на полдороги, навстречу машинам. Только чувствую: два панибрата вцепились в меня с двух сторон, клещами впились в мои локти.
– Хозяйка, – шипят сразу оба у меня в голове, а сами молчат.
Человек в оранжевом замедлил бег, но тут мне его автобус закрыл, я попыталась стряхнуть с себя благоразумие Айкендуевых, а они потащили меня за это к дверям маршрутки.
– Дима-а-а-а-а! – заорала я через улицу, через все свои подобные этому сны, через всё своё отчаянье и четырёхлетнюю боль, получилось очень громко.
Оранжевый обернулся, мне ещё раз показалось, что это совсем он, и, секунду поискав глазами, он стал садиться в какую-то белую машину.
Панибратья заталкивали меня в маршрутку, я кусалась, бодалась и только уже внутри поняла, что пешком-то мне его не догнать. Потом была на секунду мысль: что за бред, это не может быть он. Но как похож, и ведь он обернулся на крик.
– Саша, миленький, вон та белая машина…
А он усмехнулся, как будто всё в этом спектакле для него рассчитано по секундам, и, с места взяв, упруго развернул свою здоровенную машину в просвет между встречными. И мы понеслись за оранжевой рубашкой в белых «Жигулях».
