Елена Харькова - Девочка моя ненаглядная
Григорий подхватил жену и вывел из кабинета.
Тамара Николаевна дрожащими руками попыталась закурить сигарету, но потом резко потушила её о пепельницу и пошла не вслед за плачущей женщиной и её жестоким мужем, а совсем в другую сторону.
Тамара Николаевна вошла в детское отделение, взяла на руки младенца и поднесла его к окну.
– Вон они, твои родители. Видишь, крепыш? Попрощайся с мамой. Она у тебя хорошая.
* * *– Как назовём этого ребёнка? – обмакнул перьевую ручку в банку с чернилами директор дома малютки.
– Ух ты, какой крупный! И толстенький! – усмехнулась медсестра, пеленая малыша в чистые пелёнки. – Да ещё и половина лица коричневая из-за родимого пятна! Прямо на медвежонка похож!
– Будет, значит, Миша, – стал писать в журнале директор. – Ну а фамилию какую дадим?
– Бурый! – ляпнула женщина, и они с директором засмеялись.
– Вот тебе и Мишка Бурый! Будет у нас теперь в детдоме свой медведь!
* * *Иннокентий завтракал за красиво сервированным столом. Он теперь сидел на месте отца – во главе стола. По правую руку от него сидела мама, а по левую – Зинаида, которая теперь уже мало походила на ту простую бесхитростную девчонку из бедной семьи. Весь важный и даже надменный вид Зины говорил о её высоком положении в обществе и большом достатке. Даже дома она теперь ходила при полном золотом параде: с массивными перстнями на пальцах, в тяжёлых вычурных серёжках с сапфирами и с толстой витой цепочкой на шее.
– Платье твоё готово? – спросил Иннокентий, обращаясь к жене.
– Да, Кешенька, вчера у портнихи забрала. Вот только, дорогой, у меня теперь проблема. Под это синее платье у меня синих туфель нет. Ну ничего, надену свои старые чёрные туфли. Надеюсь, они несильно будут бросаться в глаза, – сказала Зинаида, откусывая бутерброд с сёмгой.
– Я тебе надену старьё! Нечего меня позорить! Моя жена должна выглядеть на все сто! Лучше всех! Знаешь, какие уважаемые люди придут на годовщину нашей свадьбы! – отругал её Иннокентий.
Зинаида хитро улыбнулась и подмигнула свекрови.
– Маме тоже не помешало бы купить новые туфли на праздник, – ласково попросила она мужа и потёрлась щекой о его плечо.
Иннокентий развернулся к жене.
– Так это ты меня спровоцировала, лишь бы я вам опять обновки купил? Я же знаю, что у тебя полным-полно обуви разных цветов. Ох, лиса! – ухмыльнулся Иннокентий, ласково потрепав жену за щёку. – Ладно, собирайтесь, поедем. Куплю я вам новые туфли.
* * *Машина подъехала к универмагу. На входе стояла длинная очередь, которая змеилась по площадке перед магазином, не давая машинам припарковаться. Поэтому пришлось оставить «Волгу» в нескольких метрах дальше от универмага.
Вся семья вылезла из машины. Иннокентий пошёл впереди, а за ним шествовали под руку Зинаида со свекровью. Они брезгливо обошли толпящихся в очереди людей и направились к служебному входу.
– Зина! Доченька! – раздался вдруг радостный крик из очереди. – Зиночка!
Зинаида вздрогнула, узнав голос матери. Но она нашла в себе силы не оглянуться и прибавила шаг, чтобы скорее скрыться за дверью магазина. Иннокентий внимательно посмотрел на жену.
– Это не твоя мама там была в толпе? – прищурившись, спросил он жену.
Зинаида постаралась беззаботно улыбнуться.
– Моя мама рядом со мной, – погладила она руку свекрови.
Татьяна Ивановна довольно улыбнулась. Иннокентий тоже. Он оценил преданность жены.
– Кому это вы кричите? – спросила соседка по очереди Нину.
– Это я так… я обозналась…
Опустив голову, Нина вышла из очереди и уныло побрела домой, смахивая покатившиеся из глаз слёзы.
Иннокентий со спутницами прошли в подсобку магазина, где их уже ждал товаровед. Именно здесь, а не в зале на прилавках находились самые лучшие образцы обувного искусства, которые мизерными крохами попадали в нашу страну из-за рубежа. До простых людей эта обувь, конечно, не доходила, а именно из таких вот подсобок магазинов или прямо со складов она продавалась знакомым и нужным людям. Это называлось таким сладким для советского человека словом «дефицит». Вся страна гонялась за дефицитом. И получать его, причём регулярно, было вожделенным желанием любого советского гражданина. А уж кто стоял поближе к «кормушке» (так назывались источники распространения дефицитных товаров), были самыми уважаемыми в народе людьми. Неофициально, конечно. Официально советские люди обязаны были уважать партийных секретарей обкомов и горкомов. Но в жизни гораздо большим уважением пользовались директора, товароведы и заведующие магазинов.
Иннокентий наблюдал за тем, как женщины выбирали себе туфли. И если мама с азартом ребёнка открывала всё новые и новые коробки, то Зина делала это вяло, без интереса. Видно было, что она очень удручена неожиданной встречей с матерью.
– За чем там люди стоят? – спросил Иннокентий товароведа.
– Польские детские колготки завезли, вот народ целый день сегодня за ними и давится, – с презрением ответил мужчина.
– Соберите коробку этих колготок разных размеров. Да, ещё положите туда сто рублей. Вот, держите. И отошлите по адресу… – он посмотрел на Зинаиду. – Вам жена скажет.
– Ничего себе! Шикарный подарок! – присвистнул товаровед. – В честь какого праздника?
– В честь годовщины нашей свадьбы. Пусть люди порадуются! – снисходительно сказал Иннокентий.
Зина ошарашенно посмотрела на мужа и с благодарностью улыбнулась.
Больше они этой темы никогда не касались.
* * *Варя зашла в монастырские ворота и знакомой дорожкой прошла к своей любимой скамейке в саду.
– Здравствуйте, Варвара Петровна! – приветливо улыбнулась ей молоденькая монашка, подметавшая опавшую листву. – Я сейчас матушке Ефросинье скажу, что вы пришли!
Девушка положила метлу и поспешила в кельи. Варя задумчиво проводила её взглядом.
Варя с наслаждением вдохнула слегка пахнувший прелыми листьями воздух и, закрыв глаза, подставила лицо последним тёплым лучам осени.
Только здесь Варя могла полностью расслабиться, отдохнуть душой, ни о чём плохом не думать, не вспоминать горькие события прошлого, не плакать и не бояться будущего. Здесь даже лицо её менялось – свежело, потому что распрямлялись пока ещё едва заметные угрюмые морщинки на переносице и вокруг губ, так называемые скорбные отметины.
Варя давно перестала любоваться на себя в зеркало. Нет, красота её никуда не делась. Наоборот, сейчас лицо Вари, умело подкрашенное, стало ещё красивее, эффектнее. Она стала похожа на породистую роскошную самку, как выражался Григорий. Но эта слишком серьёзная и печальная женщина, которую она видела в отражении, была совсем не похожа на ту юную и беззаботную Стрекозу-вертихвостку, которой Варя была ещё совсем недавно. А это означало только одно – счастливая пора её жизни закончилась.
Вскоре к скамейке подошла старушка в монашеском одеянии и присела рядом с Варей.
– Вот, матушка, возьмите ещё пожертвование на восстановление храма, – протянула Варя деньги. – Помяните опять усопших Александра и моего сыночка.
– Варварушка, вот ты сколько уже ходишь сюда, а всё чего-то стесняешься, – покачала головой монашка. – Ты, голубушка, зайди в храм, подойди к иконе и помолись сама о себе, о родных, сама и усопших помяни.
– Но как? Я же не знаю ни одной молитвы!
– Молитвы написаны мудрыми людьми. Их хорошо бы знать. Но Бог слышит и простые слова, главное, чтобы шли они от самого сердца, – мягко сказала матушка Ефросинья. – Разговаривай с Богом, деточка. И он тебе поможет.
– Бог мне уже ничем не поможет, – угрюмо ответила Варя.
– Вот это ты напрасно так думаешь. Жизнь твоя ещё не окончена. Первую половину своей судьбы ты, Варвара, прошла без Бога в сердце, поэтому и накуролесила с лихвой. А теперь тебе надо открыть Богу свою душу, молиться о прощении. И уже со светлой, чистой душой жить дальше… Подумай над моими словами, деточка, подумай.
Варя глубоко вдохнула свежий осенний воздух.
– Как же хорошо у вас здесь, матушка! Мне здесь так спокойно, так на душе радостно становится! Даже уходить не хочется!
Монашка пристально посмотрела на Варю, но ничего не сказала.
* * *Варвара с Григорием молча ужинали дома. Он недовольно косился на жену и наконец не выдержал.
– Ну и долго будет продолжаться этот траур? – раздражённо спросил Григорий, бросив на стол вилку. – Сколько можно?! Мне надоело твоё постоянно угрюмое лицо, мне надоела эта гнетущая тишина в доме! Я чувствую себя здесь как в склепе!
Варвара молчала и лишь ещё сильнее опустила голову.
– Что ты молчишь?! Скажи хоть что-нибудь! – закричал Григорий.
– Отпусти меня, Гриш, – тихо попросила Варя.
– Что?! – опешил Григорий. – Куда это тебя отпустить? К кому?
– В монастырь! – ответила Варвара и даже слегка улыбнулась.
