Елена Вернер - Купальская ночь
– Костя, там шершни, шершни!
– В воду!
Девушка, не сбавляя скорости, забежала в реку и нырнула, и Костя следом.
Только под водой, с опозданием, ей пришли в голову все мысли наперебой: что шершень своим ядом сбивает с ног, что от укуса можно умереть, что ее тянет на дно стремительно отяжелевший спортивный костюм. Проплыв как можно дольше, так что легкие начало саднить, она вынырнула. Рядом показались Костины глаза – всплыв так, что даже нижняя часть лица осталась погружена в воду, он напоминал аллигатора. С минуту они прислушивались, но гудение уже затихло.
– Ну у тебя и реакция! Я только крикнула, а ты уже тут.
Костя смутился:
– Я просто… испугался.
Она сделала большие глаза:
– Вот это признание!
– Да-да, смейся. Я боюсь ос. У меня на них аллергия сильная, а в нашей больничке… могут и не откачать.
Вдруг каждый из них ощутил, как бархатиста вода по сравнению с остывшим воздухом. Катя быстро высвободилась из намокших вещей, оставшись в купальнике, зашвырнула их на берег, чуть не угодив в угли. И принялась резвиться, вертясь волчком и заныривая на глубину. На нее напала беспечность. Она чувствовала легкость тела, освобожденного от тяжести спортивного костюма, грань теплой воды и обжигающего утреннего воздуха. Взгляд Кости.
По реке стелился туман, негустой, длинными клочьями, или скорее, молочными лентами. Восходящее солнце прошивало их неровными стежками золотой канители, и все вокруг вспыхивало и неуловимо менялось. Откуда-то появилась стайка гусей, они важно гоготали, спускаясь на воду и проплывая мимо, и Катя со смехом брызгала на них. Птицы плыли совсем рядом, перебирая розоватыми перепончатыми лапами, и вполне могли сойти за более романтичных лебедей, о чем не преминула сообщить Катя.
– Смотри, эти лебеди кусаться умеют. А в реке пинка под зад им не дашь.
Катя хитро прищурилась. Она нырнула и открыла под водой глаза. Быстро поплыла, схватилась за Костины ноги и попыталась утащить на глубину. Но он оказался проворнее и подхватил ее на руки. Не выпуская, вышел немного из реки, позволив воздуху щипать ее кожу.
– Пусти-пусти, холодно! – заверещала Катя.
Они снова оказались в воде. Река будоражила кровь, непонятным образом туман оказался внутри головы, и все пошло кружиться.
Костя почувствовал, что сейчас самое время остановится. Иначе эта девушка, такая податливая, с пленительными глазами, безумными губами и черными водорослями волос станет сегодня его личным омутом. Он мягко отстранил Катю.
– Пожалуйста, Костя, ну пожалуйста, – взмолилась она жалобно, и ее тело доверчиво льнуло к нему.
Он сопротивлялся честно, но недолго. И сдался, не в силах больше противостоять ее русалочьей власти. Подхватил на руки, вынес из воды и опустил на расстеленное у костра полотенце.
Катину голову, которая понимала, к чему все идет, разрывали мысли, и ни одну из них она не успевала додумать до конца. Но на всякий случай зажмурила глаза, потому что зрение сейчас только мешало, выхватывая какие-то несуразные мелочи.
А Костины губы отправились путешествовать по ее еще прохладной, пахнущей рекой коже, собирая во впадинках капли воды. И когда капли осушались, на их место приходил жар. А вместе с ним и стыд, и Катины руки уже знали, что надо оттолкнуть, но вместо этого блуждали по литым мужским плечам и гладили их. Она почему-то начала дрожать, даже застучала зубами, и чтобы не показаться смешной в такой ответственный момент, зажмурилась еще сильнее и стиснула челюсти. К щекам прилила кровь, и не зная, что делать с бурей эмоций, Катя смущенно прикрыла ладонью лицо.
– Катерина!
Голос из какого-то другого мира, несуществующего, забытого. Катя даже не поняла, почему Костя отскочил от нее, одновременно прикрывая ее полуобнаженное тело полотенцем.
Перед ними стояла Алена. Руки ее сжимали удочку, так что побелели костяшки, а подбородок мелко трясся.
– Мама…
От поднявшегося в ушах шума крови Катя не могла сообразить, что сказать и надо ли что-то говорить. Костя выглядел растерянным.
Алена нагнулась, подняв с песка мокрую Катину одежду, и швырнула ей:
– Домой.
Потом развернулась и, прямая как жердь, медленно пошла в сторону поселка. Катя нерешительно замерла, прижимая к груди неприятно-холодные вещи. Костя помог ей встать, укутал в полотенце. Она с кривой улыбкой зажмурилась, уткнулась лицом в его плечо, мечтая провалиться под землю. Костя с легким вздохом потрепал ее по руке и подтолкнул в сторону уходящей матери.
Катя нехотя направилась за ней.
Всю дорогу Алена хранила молчание и не удостаивала дочь даже взглядом. Достаточно было и того, что та шла, укутанная лишь в полотенце.
А Катя все готовилась. Она мысленно проигрывала все возможные упреки Алены, и про себя пробовала огрызаться, оправдываться, просить прощения, молчать, разыгрывать оскорбление или раскаяние, пытаясь прикинуть, какая тактика убережет их всех от последствий. И еще было ужасно неудобно перед Костей. Только недавно она чувствовала себя взрослой женщиной, и вот теперь мать гонит ее домой, как нашкодившего подростка.
Чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения, она решила нападать:
– Ты что, теперь следишь за мной? Ты! Как ты можешь?… Ты же такая безупречная…
– Зато на тебе клейма ставить негде.
Катя вспыхнула. Алену прорвало:
– Я думала, ты пришла в себя после нашего прошлого разговора. Думала, ты по крайней мере хоть что-то соображаешь. А ты еще хуже вытворяешь. И это тебе всего семнадцать. А в двадцать мне что, нянек для твоего выводка нанимать придется, чтобы ты хвостом крутила? По мужикам бегала?
– Зачем ты так… Мам…
У Кати совершенно некстати заслезились глаза.
– А я говорю, потому что это не ты. Это не моя дочь, Катя, хорошая, скромная девочка. Это какая-то подзаборная…
– Я не подзаборная! Я просто его люблю!
Алена втолкнула дочь в калитку:
– Давай, ори на всю улицу. Позорище. Господи, за что мне такое наказание… Знаю я, как ты его любишь, видала. И он хорош, видит, что ты безмозглая, и рад попользоваться.
– Нет, неправда! Костя не такой!
– Да что ты в него вцепилась?! – взвыла вдруг Алена. Они оказались в доме, и теперь можно было не сдерживать эмоций. – Кто он тебе такой! Через полгода и не вспомнишь, как звали.
– Вспомню! Я его люблю! И он меня любит.
– Это он тебе сказал? – издевательски усмехнулась Алена.
– Как ты можешь быть такой двуличной? – Катя задрожала всем телом. – Ты же ненавидишь его! Но всегда такая милая, когда он приходит. Зачем? Это такие извращенные представления о приличиях? Не волнуйся, он все чувствует, он же не дурак. Ты его не обманешь! Никакие улыбки не обманут. Что, что он тебе сделал? Лучше бы ты вообще не пускала его на порог! Это же выглядит по-идиотски…
– Ну давайте теперь посмотрим, кто по-идиотски! Мокрая, ободранная, на глазах у всего поселка возвращаешься домой утром! А где была? Да там, под кустом с мужиком валялась. Хорошо еще, что трезвая. А то отец-то у него пьет, и он скоро начнет, вот увидишь.
Девушка не верила своим ушам. Столько злобы, оказывается, хранила в себе мать.
– Откуда? Что он тебе такого сделал?
Алена зачерпнула воды из бидона и припала к ковшику губами. Напившись, перевела дух:
– Я хочу, чтобы ты про него забыла. Чтобы вы перестали видеться. Это все равно обречено на провал, ты что, не понимаешь?
– Это не обречено.
– Он тут, ты там. Будь умной девочкой, оборви это все сейчас, и хватит об этом.
Вот так просто, как будто они обсуждают кино, на которое не стоит тратить время и деньги. Алена направилась в комнату, но Катя преградила ей путь, забежав в дверной проем:
– Нет, не хватит! Ты не имеешь права мне указывать! Я буду жить, как считаю нужным. Он приедет ко мне в Москву, скоро! Он обещал.
Алена засмеялась:
– Забудь! Ты что, думаешь, ты такая незаменимая?
– Он меня любит.
– Милая моя, ему двадцать два года! В этом возрасте его любая баба поманит – и все, ты уже в прошлом.
– Мы поженимся! – с торжеством выпалила Катя, и в глазах ее загорелось превосходство.
– Что? – Алена скривилась. – Когда понадобится мое благословение, ты только свистни.
Все, во что Катя так верила, что считала самым дорогим, разбивалось, рассыпалось в труху и обесценивалось, когда об этом пренебрежительно говорила Алена. В отчаянии девушка выкрикнула:
– А мне не нужно твое благословение, мне вообще ничего не нужно от тебя!
– Завтра ты отправляешься домой, поняла меня? – отрезала мать. – Все, нагулялась!
– Если бы у тебя был муж, ты бы сейчас надо мной не измывалась! Ты же опричница! Ты же хуже тираннозавра! – захлебываясь слезами, кричала Катя.
Алена с размаху залепила ей такую оплеуху, что у той чуть не отлетела голова. От боли и шока слезы мгновенно пересохли. Катя никогда не видела свою мать такой. Глаза у нее были безумны, даже волосы растрепались, сделав ее похожей на ощетинившуюся дикую кошку.
