Виктор Дьяков - Золото наших предков
– Это хорошо… очень хорошо. Мне ведь надо ещё многое успеть вам рассказать… – как-то странно произнёс эти слова профессор, но уточнять не стал, словно торопясь перейти к делу. – Нуус, чем мы закончили в прошлый раз?
– Мы закончили европейскими и русскими скульпторами рубежа 19-го – 20-го веков. И в связи с этим у меня буквально несколько минут назад, по дороге к вам возник вопрос. Из ваших слов получается, что модерн и символизм возникли в русском искусстве тогда же когда и на Западе. То есть можно сказать, что в то время мы не только в литературе и балете, но и в живописи догнали Запад. Разве не так?
– Опять вы обо всём судите с этакой соревновательной позиции, догнали – не догнали, – профессор снисходительно покачал головой. В искусстве такой подход не всегда уместен, хоть я и сам, не скрою, под ваше влияние иногда попадаю и начинаю как спортивный болельщик рассуж-дать. Русский живописный символизм несомненно оригинальное явление и значительное. Для нашей живописи это значение пожалуй сравнимо с тем, которое имело творчество постимпрессионистов для всей европейской. Именно Врубель, Серов, Борисов-Мусатов, «мирискусники» впер-вые в отечественной живописи открыто отстаивали право художника на индивидуальное видение реальности, на обращение к миру собственных чувств и настроений. Именно они подготовили почву для наших абстракционистов. Но… Сергей, я понимаю ваш патриотический настрой, вы, бывшие офицеры, как никто этим отличаетесь, но поверьте мне, если того же Достоевского можно безо всяких натяжек равнять с Бальзаком и Флобером, многие специалисты и у нас, и на Западе его вообще считают крупнейшим писателем всех времён и народов, то Врубель и Серов, при всём к ним уважении, Ван-Гогу, Сезанну и Гогену не ровня. Ещё больший отрыв на рубеже веков был у скульпторов. Майоль, Бурдель и в первую очередь, конечно, Роден не соперники нашим, а учителя, вдохновители таких отечественных ваятелей как Голубкина, Матвеев, Коненков. Та же Елена Мухина… ну автор «Рабочего и Колхозницы», она продолжатель творческой традиции Бурделя. То о чём вы так переживаете, случилось несколько позже. Я говорю о творчестве Кандинского, Малевича и Шагала. Именно они подняли русское искусство живописи на мировой уровень, перед тем как динамику этого развития резко притормозил соцреализм. Но на этом мы остановимся позднее, а сначала нам необходимо «осветить» очень важный период с 1905 по 1914 годы, до первой мировой войны, когда в европейской живописи утвердился авангардизм. Вам надо усвоить такие течения в искусстве живописи того периода как фовизм, кубизм, экспрессионизм, футуризм и творчество наиболее ярких представителей этих течений, таких как Пикассо, Матисс…
9
Шебаршин в очередной раз приехал на новое место. Он смотрел, как готовятся помещения для офиса, шёл в цех, обозначая интерес к тому как рабочие рубят детали с плат, потом шёл в комнату, где располагался Калина.
Калина всякий раз с содроганием ожидал этого момента в предчувствии очередного выговора за то, что не содействовал «поимке» кладовщика, не «прищучил» его при передаче склада. Но на этот раз директор был в каком-то необычном для него, благодушно-расслабленном состоянии. Он вдруг ни с того, ни с сего начал жаловаться:
– Совсем житья нет, Пётр Иванович. Вроде на своей земле живём, а как за границей. И всё эти дерьмократы. Такое впечатление, что в правительстве сплошь евреи, всё только для того и де-лается, чтобы жидьё богатело. Вон Березовский миллиардером стал за несколько лет. Сначала Каданникова использовал, а сейчас аж к президентской семье в доверие влез, лопатой деньги безо всякого страха и совести гребёт. А остальные, Абрамович, Ходорковский, совсем молодые щенки. Власть сквозь пальцы на их махинации смотрит и позволяет прикарманивать целые отрасли, гра-бить страну.
Калина крайне удивился. Директор ещё ни разу не плакался ему «в жилетку», и никогда так откровенно не высказывал своих антисемитских воззрений.
– Но Владимир Викторович, они же всё-таки не украли эти деньги. Это же, как сейчас стали говорить, бизнес. Они его хорошо делали, – возразил Калина, в то же время непроизвольно намекая Шебаршину, дескать, ты-то как раз бизнесмен никудышный.
– Правильно Пётр Иванович. Действительно они не бандиты с большой дороги, они хуже. Они втихаря, без единого выстрела всю Россию своей собственностью сделают. Как Рокфеллеры и Гейтцы Америку, Ротшильды Европу. Вон сколько в Москве кавказских бандитов, целая армия и все вооружены, вроде бы весь теневой бизнес под ними, продовольственные рынки. А евреи без оружия и стрельбы, вполне легально больше их наваривают, во много раз больше. Эта власть, понимаете, власть у них в кулаке, куплена вся ими на корню, – с искренней болью сокрушался Шебаршин.
– Ну, извините… в чём же их преступление, в том что умеют в условиях рынка хорошо делать деньги? Вы же сами говорите всё легально, без криминала. Тут не плакать, а учиться надо, – Калина не испытывал ни страха, ни зависти к еврейским «воротилам». Ведь он и сам ощущал в себе эту способность, «делать деньги». Просто ему нужен был толчок, площадка для старта. Ох, как он сейчас жалел, что вбухал все свои пятьдесят тысяч в квартиру. Если бы на часть этих денег он открыл бы свою фирму…
– Когда учиться? Ведь именно сейчас идёт передел собственности. То, что принадлежало государству расхватывают, приватизируют. Пока будем учиться они станут хозяевами всех наших богатств. Вон, почти вся нефть уже у них. До газа добираются. Для того и существует власть, чтобы эти процессы отслеживать и регулировать. В России капитал должен быть национальным, русским. А у нас… всё на корню…
– Просто мы медленнее раскачиваемся, но и среди самых богатых есть русские. Со временем их больше будет. Вспомните, Владимир Викторович, до революции самые богатые купцы, фабриканты ведь русские были, – и опять Калина как бы не договорил вполне очевидное: а вот после революции такие как твой папаша на их место пришли.
– Да есть, Потанин… успел Норильский комбинат прихватить. До революции говорите? Да вы правы, все эти Путиловы, Рябушинские, Прохоровы, Морозовы… Они действительно русские. А знаете отчего они сумели свои капиталы накопить? – Шебаршин смотрел загадочно улыбаясь.
– Ну, как?… Наверное оттого, что свои дела хорошо вели, – не уловил подвоха Калина.
– Да ерунда, никакой купец, хоть русский, хоть западный в этом деле с евреем не сравнится. Они же любого легко вокруг пальца обведут, этот талант у них с рождения. Евреи любого Путилова ли, Прохорова ли пять раз продали бы и купили, без порток оставили.
– Так ведь не продали же, и не купили, – в свою очередь усмехнулся Калина.
– То-то и оно. А почему? – Шебаршин поучительно поднял палец вверх. – А потому, что тогдашняя власть, царь не позволил. Это ещё с Александра Первого началось, когда евреи только-только из Польши в Россию перебрались и среди них много купцов было. Так вот, они так начали торговать, что русские купцы моментально стали разоряться. Так же как и сейчас, всё культурно, без грабежа, просто крутились, юлили, сторублёвки, как наши купцы, хвастаясь, не жгли, в кор-сеты актрисам их не совали, всё в дело. А до этого их из Европы инквизиция турнула, за то же, торговали слишком хорошо, они и там всех обставили. Видя такое дело, русские купцы к царю с петицией, де заступись царь-батюшка, никакого сладу с жидьём нет, по миру пустят. И дошло до царя, что капитал должен быть национальным, что своих купцов спасать надо, пока жиды всю страну не скупили. И ввёл он черту оседлости, чтобы евреи за её пределы носа не совали. А если бы не это, не было бы ни Прохоровых, ни Морозовых, всем бы жидьё владело. А вот нынешней васти это не вдомёк.
– Это не выход… Сейчас черту оседлости никто вводить не станет. И вообще я думаю не надо нам никаких тепличных условий. Лучше в равной конкурентной борьбе закалиться, опыт приобрести, и не считать себя глупее евреев…
Калина смотрел в глаза Шебаршина, а в голове сами собой рождались мысли: «Это ты погань тупая, евреев боишься, завидуешь им. Всё бы тебе на блюдечке власть преподнесла, как папа-не твоему… чтобы жировал и ничего не делал.»
Уловил, что-то из его взгляда Шебаршин или нет, но он прекратил свои разглагольствования так же внезапно, как и начал, резко сменив тему на свою любимую:
– Боюсь, Пашкова вы упустили. Ещё и из за таких мы несём колоссальные потери. Воровство, его надо выжигать калёным железом, беспощадно…
Пашков отдыхал, что называется, «от души». Он теперь спокойно, со «смаком» мог оценить повышение «качества» их жизни. Не сторонник совместных с женой походов по магазинам, Пашков вдруг впервые в жизни ощутил, какое это удовольствие иметь возможность выбирать и покупать что хочешь, а не то, что подешевле, или то, что имеется. При этом выбирать спокойно без стояния в бесконечных очередях, как при социализме. Квартира быстро заполнялась хорошей мебелью, всевозможной электроникой. За время отпуска были куплены японские видеомагнитофон, музыкальный центр. Сын просил компьютер, и на него отложили тысячу долларов. Расходы в ноябре-декабре получились впечатляющими и всё равно прорехи в семейном бюджете не образовалось, ибо Пашков с лета сделал большой запас радиодеталей и теперь не спеша его реализовывал. На всякий случай пару тысяч долларов положили на валютный счёт. Эти приятные хлопоты постепенно заглушили тревогу, давящую Пашкова с тех самых пор, как он связал свою жизнь с «золотым» складом. Повышение благосостояния способствовало и общему улучшению семейного «климата».
