Наталья Горская - Сайт нашего города (сборник)
Трудно здесь найти компромисс, поэтому неизбежно возникают столкновения между разными поколениями, которые были воспитаны на разных подходах к педагогам и педагогике, по-разному росли и развивались.
В нашей школе до розог, конечно, не доходило, но некоторые учителя любили драться указками. Школьный завхоз делал их по несколько штук на учебный год. Особенно лютовала у нас англичанка Римма Анатольевна и ломала эти указки об учеников чуть ли не каждый день. С её уроков дети иногда выходили с разбитыми носами и оттопыренными ушами а ля Андрей Миронов в фильме «Бриллиантовая рука». Мы были несказанно рады, что в нашем классе никто не изучал английский, а были только «немцы» и «французы». Поначалу некоторые из нас роптали по этому поводу, потому что англоязычные фильмы уже начинали вытеснять отечественный кинематограф, и мы уже пристрастились к культуре англосаксонской цивилизации. Это выражалось в том, что советские подростки любили писать разные надписи на английском где только можно. Они пестрели чудовищными ошибками, например: J lova yow или вовсе что-нибудь немыслимое, как oll raight. Учителя только посмеивались над нашей ущербной тягой к заморским примочкам. Но спросить у Риммы Анатольевны, как надо правильно писать то или иное слово, никто не отваживался.
Иногда идёшь во время уроков по коридору мимо классов иностранных языков и слышишь из-за дверей кабинета немецкого чёткую речь:
– Ist das Wetter heute gut? Das Wetter ist schön!
– Je veux visiter cette ville. J’aime les livres, – мелодично доносится из кабинета французского языка.
– Ты щас у меня кровавыми соплями-то умоешься, подонок! – льётся звонкий голос Риммы Анатольевны из кабинета, где изучают язык великого Шекспира.
Римма Анатольевна ненавидела тапки-шлёпанцы. В школе шла борьба с этим видом обуви, потому что проводились постоянные строевые подготовки, марши, линейки и так далее. А в тапках «ни-шагу-назад», как называл шлёпанцы наш военрук, маршировать было затруднительно.
Мы шли под грохот канонады,Мы смерти смотрели в лицо,Вперёд продвигались отрядыСпартаковцев, смелых бойцов, —
горланили ученики чуть ли не каждую неделю. Дежурные по школе даже могли отправить домой за «нормальной обувью» – тапками с закрытой пяткой. Но у мальчишек за учебный год вырастала нога, и они начинали стаптывать задники тапок, отчего те превращались в шлёпки.
Как-то на уроке английского ученик сидел в «недопустимо фривольной буржуазной позе» нога на ногу и раскачивал стоптанной тапкой. Нервная Римма терпела-терпела, даже можно сказать, крепилась, но вдруг подскочила к нему, сорвала с его ноги злосчастный тапок и отшлёпала им ученика прямо по лицу! Да так, что у того из носа брызнула кровь. Но англичанку это не смутило, она схватила ученика за шиворот и, открыв его лбом дверь, порекомендовала ему привести себя в порядок за пределами класса. Вообще, она любила открывать дверь лбами учеников. Садистка!
Говорили, что её муж был каким-то испытателем и погиб при испытании чего-то там, поэтому нам иногда было жалко эту инфернально красивую властную женщину с горящими глазами, высокой башней из волос на голове и трудным характером. Её некем было заменить, она владела тремя языками, и в случае болезни преподавателей немецкого и французского, подменяла их. Однажды наша немка Августа Карловна приболела и сказала, что следующее занятие проведёт Римма Анатольевна. Мы слёзно умоляли её не болеть, тогда она заявила, что заболеет обязательно, если хоть кто-то не приготовит домашнее задание. На следующий урок она пришла вся замотанная в шарф, но к окончанию занятия почти выздоровела, потому что даже безнадёжные двоечники отвечали на «пять». Вот какой мощный стимул задала она нам в лице Риммы Анатольевны!
Надо заметить, мы не были ангелами и отлично понимали, что выучить нас чему-либо – занятие не из лёгких. У нас не было иллюзий и самообмана по поводу своего поведения. Как и все дети, мы любили проказничать, и конечно же орали в случае чего классическое «я тут ни при чём». Но в глубине души отлично понимали причину гнева преподавателей. Гнев был не тот, что можно наблюдать в современной российской школе. Учителя редко вымещали на детях плохое настроение, не унижали требованием денег на ремонт класса, потому что было больше уверенности в жизни, а все школы финансировались государством. Сейчас, когда результаты труда советских людей стоят в руинах, а у государства нет денег ни на школы, ни на достойную оплату труда учителей и родителей, чтобы те могли оплачивать обучение детей, в умах и сердцах накапливается много злобы. А ребёнок всегда был и остаётся самой удобной мишенью для вымещения этой хронической озлобленности…
«Как же мне изобразить курильщицу Измайлову? – думаю я в пионерской комнате. – Она, вообще-то, хорошенькая».
– Ну что это такое? – склонился над моей карикатурой вечно недовольный всеми и собой в том числе, как и положено творческому человеку, Лукрецкий. – Прямо реклама сигарет! А надо создать отталкивающий образ, чтобы другим неповадно было.
– А как?
– Ой, да очень просто! Чего она у тебя, как Мэрилин Монро стоит в манящей позе? Надо нарисовать её как-нибудь пострашнее, что она курит и давится ядовитым дымом, вся больная, нечёсаная, над грязным унитазом.
– Над каким унитазом? Скажут ещё, что у нас туалеты не моют. И она не в туалете курила, а на пожарной лестнице.
– Да не важно! – терял самообладание талантливый Генка. – Надо создать отталкивающий образ, а как ты это сделаешь – не имеет никакого значения. Посмотри на плакаты, как там контра изображена, – он указал на плакат про бегство Колчака из России. – На самом деле людей с такими рожами не бывает, но они созданы художником для усиления негативного эффекта, а ты портретное сходство копируешь. Не пойдёт это для карикатуры. Думай, как создать негативный образ! Да, главное, не забудь изобразить, что у неё уже нет комсомольского значка.
– Ничего себе задачка, – бормочу я. – Понятное дело, когда надо нарисовать значок, а тут надо изобразить его отсутствие. Причём такое, чтобы бросалось в глаза.
Из угла пионерской комнаты на меня печально смотрит одним глазом Фридрих Энгельс. Он попал сюда после столкновения с нашим классом в прошлом году, когда учительницу математики Галину Павловну внезапно вызвал с урока однокурсник её сына и сообщил, что весь их курс забрали в армию. А его не взяли, потому что он уже отслужил, зато теперь ездит и сообщает родителям, чтобы они не волновались за сыновей. Галина Павловна принялась горько плакать, а потом побежала в учительскую куда-то звонить.
«Цветы жизни» остались без присмотра. Цветам не терпелось чем-то себя занять. Раньше во всех классах висели портреты вождей мирового пролетариата. Они соседствовали с Пушкиным и Горьким в кабинетах литературы, с Иваном Павловым и Сеченовым в классе биологии, с Евклидом и Декартом в классе математики, где мы остались без присмотра учителя. Портрет Энгельса, где был изображён приятный мужчина средних лет с чудовищно не идущей ему огромной бородой, висел соблазнительно низко.
– Слушайте, а давайте ему фингал нарисуем, – как бы невзначай предложил главный заводила класса Андрюшка Ромашкин.
– А чем? – оживился ещё кто-то.
– У меня есть фломастеры! – с готовностью откликнулась Ленка Панина, потому что фломастеры были только у неё, и ей не терпелось хоть как-то их продемонстрировать. – Чешские! Папа купил, он у меня в Праге был по работе.
Сказано – сделано. Нарисовали сыну фабриканта зелёный колоритный синяк на весь правый глаз. Хотели ещё чего-нибудь пририсовать, но Ромашкин сказал, что в живописи главное – умеренность. Тут вошла Галина Павловна с потерянным видом и ничего не заметила. Она продолжила урок, но постоянно прикладывала платочек к красным глазам и несколько раз делала ошибки в написании уравнений.
Надругательство над ликом одного из основоположников Научного Коммунизма заметили в следующем классе, который пришёл на урок алгебры, и где учился воинственный Председатель Совета пионерской дружины школы Димка Виртанен. Быстро вычислили, какой класс мог это сделать.
– Вот они, голубчики! – вошла к нам на третьем уроке с хищной улыбкой Маргарита Филипповна. – Дети, давайте вы сразу скажете, кто это сделал.
– Чего? У кого? Да где? – стали мы изображать из себя дурачков.
– Вы прекрасно знаете, о чём идёт речь, – холодно произнесла наша железная леди. – Кто изуродовал портрет Энгельса? Что за ребячество! Вы должны отвечать за свои поступки. Кто это сделал, я спрашиваю? Серебряков, что ты можешь сказать?
– Я ничего не видел, – пробухтел председатель нашего пионерского отряда.
– Ерёмина, может быть ты что-то знаешь? – спросила завуч старосту класса Свету.
– Я ничего не знаю, – растеряно ответила Света.
Стукачей в школе никогда не любили и даже жестоко карали. Когда одна восьмиклассница выдала зачинщиков побега своего класса с последнего урока, её затащили в мальчишеский туалет и несколько раз макнули головой в унитаз. Даже зуб выбили при этом.
