Наталья Горская - Сайт нашего города (сборник)
Приближался праздник Победы, и нам поручили взять интервью у ветеранов Великой Отечественной войны, какие проживали в городе и его окрестностях, чтобы потом с их слов написать рассказ о подвиге в годы войны. Это было очень ответственное задание, поэтому Генка счёл своим долгом дать такое напутствие:
– Поменьше лирики, побольше героизма. Помните, что «в наши дни писатель тот, кто напишет марш и лозунг», поэтому «уберите этот торт».[14] Надо так написать о подвиге, чтобы всякий прочитавший захотел бы повторить его! Понятно?
– Ага, – ответили все, а Инна Бородина из параллельного класса спросила:
– Гена, а можно напечатать мои стихи о мае?
– О Дне Победы?
– Нет, просто о мае, о весне…
– Нельзя! Вы мне весь выпуск запорите своей весной! – Генка в сердцах хлопнул дланью по столу. – Хватит «тинтидликать мандолиной, дундудеть виолончелью»! Я же сказал: побольше героизма. «В испытанье битв и бед с вами, что ли, мы полезем? В наше время тот – поэт, тот – писатель, кто полезен». Ясно? – и он для пущей выразительности сжал кулак, словно у него в руке было знамя или штык, и потряс им.
Мы только вздохнули в ответ: «Надоел ты со своим героизмом, старый дурень».
Нам с Инной поручили посетить ветерана Вишневского Михаила Васильевича, который жил далеко от школы в Боярышниковом переулке на другом конце города, где я никогда не была. Мы разделились на группы по два-три человека, чтобы не скучно было. Все старались выбрать адреса тех ветеранов, которые живут поближе к ним, поэтому Генка придумал тащить жребий. Кому-то выпало ехать в соседнюю деревню, куда ещё неизвестно, когда идёт автобус и идёт ли вообще. Кому-то – счастливчики! – совсем рядом с домом, а нам достался Боярышников переулок.
Ко Дню Победы вспоминали ветеранов и начинали их посещать. Сами ветераны тоже приходили в школу на уроки мужества, как их тогда называли. Эти люди были очень бодрые и подтянутые, хотя многим в то время уже было под семьдесят. Тимуровцы помечали их дома маленькими звёздочками. Мальчишки выпиливали эти звёздочки на уроке труда, а девочки раскрашивали красной краской.
Великая Отечественная в те годы представлялась нам каким-то сплошным парадом под бодрые звуки марша и солдатские частушки. Позже эта помпезность куда-то улетучилась, и теперь та война в воображении выглядит большой незаживающей до сих пор раной с кровоточащими рваными краями, которая расширяется дальше и втягивает всё новые поколения. И только сейчас начинаешь понимать, что в годы той войны произошла настоящая катастрофа, трагедия, оправиться от которой уже невозможно.
С ветеранами же очень интересно было общаться. С людьми вообще крайне интересно общаться, но, когда человек жил в другую эпоху, интересно вдвойне. Тогда превращаешься в одно большое ухо и вешаешь его на гвоздь внимания.
Они все разные, хоть и объединены общим словом «ветераны». Некоторых трудно было разговорить, потому что они воспитывались в условиях, когда за одно только слово человека могли поставить к стенке. Мы сами-то были не очень разговорчивыми. Просто тогда ещё не вышли из возраста неугомонных почемучек и обожали расспрашивать взрослых обо всём на свете.
В прошлом году нам выделили двух замечательных стариков. Они пришли в класс после приёма боевых ста грамм на братском захоронении, поэтому охотно с нами разговаривали.
– Какое у вас было оружие? – осаждали их наши мальчишки, которые целыми днями не вылезали из школьного тира. – Пистолет-пулемёт Дегтярёва, Шпагина или Судаева или же автоматическая винтовка Токарева? А правда, что Версальский договор ещё в девятнадцатом году запретил Германии производить пулемёты? Где больше ёмкость магазина: у «Томпсона» или немецкого эМПэ-сорок? А правда, что «Шмайссер» сконструировал не Хуго Шмайссер, а Фольмер и Гайпель?
– Ух ты! Я вижу, вы тут время зря не теряете, – засмеялся один ветеран и обратился к другому: – Сергеич, ты посмотри на этих милитаристов.
– Нда-а! – ответил тот, хитро улыбаясь. – Вы нас прямо за академиков принимаете.
– Ну расскажите, ну пожалуйста! – упрашивали мы, чувствуя, что эти люди не из тех, кто умеет только нравоучения молодёжи читать. – Мы никому не скажем.
– О-хо-хо! – ещё больше развеселились ветераны. – Да мы и не помним уже, что там у нас было за оружие.
– Не правда! – не отставали мы. – Как же можно такое не помнить?
– Трофейные автоматы были, – наконец сдался первый, а другой толкнул его локтем в бок.
– Немецкие?! – ликовали наши мальчишки. – «Вальтеры» или «шмайссеры»?
– эМПэ-тридцать восемь.
– Ого, ничего себе! А как они к вам попали?
– Очень просто: в бою.
– А до этого что у вас было за оружие? Винтовка Мосина? Какого образца?
– Да никако… Дети, вы задаёте недетские вопросы, – вдруг сделали серьёзные лица ветераны. – Нам сказали провести у вас урок мужества, а вы сами можете старикам допрос провести.
– Ведь так интереснее, а то мы уже сто раз одно и то же слушаем! – орали мы.
– Ну, хорошо. Образец винтовки точно не скажем… Нам на семерых одну винтовку выдавали, а немцы были до зубов оружием завешаны, поэтому из каждых трёх наших солдат в первые дни войны выживал только один. Тогда ещё актёр Борис Чирков пел в военном киносборнике: «Десять винтовок на весь батальон, в каждой винтовке – последний патрон». Так и воевали. Поэтому и отступали так далеко, а немцы по нашим пятам шли и выкашивали мирное население. Тогда ещё повсюду висели плакаты: «Товарищ, бей врага! Оружие добудешь в бою!» Вот мы и добывали. После боя вылезешь, соберёшь, у кого что осталось, а потом из этого чего-нибудь сварганишь. Помнишь, Сергеич?
– Угу.
– А какая у вас была плотность огня? – спросил наш умник Валька Мочалкин.
– Ха-ха-ха! – совсем подобрели ветераны от детской наивности и боевых ста грамм вкупе с жарким майским днём. – Ой, дети, о чём вы спрашиваете? Раньше за такие вопросы могли… Короче говоря, это – военная тайна.
Мы приуныли, но они через какое-то время, сказав обычные слова о патриотизме и верности делу Ленина, видимо и сами соскучились по живому диалогу с молодым поколением и снова стали выдавать то, что раньше не принято было говорить о той страшной войне.
– Только треть нашей армии на начало войны имела ПэПэШа. Войны-то не ждал никто. Не было времени на обучение, да и командиров не было, которые умели солдат грамотно в бой вести. Нам дали какого-то мальчонку необстрелянного, так он в первом бою и погиб, – разговорился первый ветеран, а второй всё так же молчал. – Почему Александр Матросов на амбразуру бросился? И таких случаев сотни были. Потому что люди до отчаяния доходили, ведь голыми руками воевали! Солдаты волна за волной бросались на приступ, пока гора трупов не забивала все огневые точки противника, и только тогда по телам убитых проходили остальные. Немцы захлебнулись в нашей крови, потому что ни у кого не было столько жертв, как у нас! Жертв, не считанных никем, кроме родни… Ну да ладно, не надо вам о таких вещах слушать.
– Надо! – требовали самые наглые из нас.
– Вот я вам прочитаю цитату из знаменитого тоста Сталина в июне сорок пятого года на приёме в Георгиевском зале Кремля в честь Парада Победы, – сказал неразговорчивый ветеран «Сергеич», доставая из кармана журнал «Вопросы военной истории» и надевая очёчки: – Так, где это… А, вот: «Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего – русского народа. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас и моменты отчаянного положения. Иной народ мог бы сказать: «Вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь! Мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой». Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа!». Хоть теперь и говорят, что Сталин – тиран, а всё ж таки признавал свои недочёты.
– Разве можно прощать такие «недочёты», когда гибнет столько людей? Только забитый раб будет радоваться, что тиран выпил за его изрядно подорванное таким бесчеловечным отношением здоровье!
Мы недоумевали, потому что наше поколение учили совсем другому, и нас пока ещё не коснулась мода на христианское всепрощение и смирение перед «данной Богом властью». Поэтому очень хотелось мести, когда око за око и зуб за зуб. И даже хотелось не зуб за зуб, и не два зуба за зуб, а все тридцать два с каждого врага!
– А вот Конфуций говорил, что «посылать людей на войну необученными, значит, предавать их», – выдал Валька Мочалкин.
– Мы ещё и не такое можем простить, – ответили ветераны. – Ну, ничего. Теперь к власти пришли совсем другие люди, которые будут гуманно и справедливо относиться к нашему народу и разумно организуют жизнь в стране.
