Елена Вернер - Ты – моя половинка
На собственной шкуре она испытала это в рейсе Омск – Москва. Самолет попал в турбулентность, когда Инна еще была на ногах. В мгновение ока она оказалась на полу, больно ударив коленку и вцепившись в кресло руками. Стюард Миша помог ей перебраться в кресло и развел руками, мол, сама виновата, предупреждали.
Однако ради этих минут, когда горело благословенное табло, Инна и летала. Самолет, громко гудя турбинами, взмывал ввысь, оставляя землю далеко внизу. Даже если на земле было пасмурно и холодно, там, над облаками, над всем миром, пылало солнце. Все терялось в бескрайней синей пустыне. Это так напоминало Инне когда-то увиденное ею из воды реки – та же безмятежность и невыносимое торжественное великолепие.
Теперь Инна часто чувствовала покой даже в дождь. Ей нравилось думать, что дождь и ненастье – это только здесь, на земле, будто понарошку. Ведь есть высший, «верхний» мир, где всегда отличная погода, и сам разреженный воздух, сквозь который видно на сотни километров, вселяет умиротворение, которое есть в небе и которого нет на земле.
Стюардессы, сидя на местах, довольствовались минутами отдыха и болтали без умолку. Инна редко поддерживала их болтовню, чаще смотрела в иллюминатор, каждым сантиметром кожи ощущая трепет и наслаждение.
Но гасло табло, и работа брала свое. В туалет тут же выстраивалась очередь, а стюардессам нужно было развозить соки и воды, а потом и обед. Наступал конфликт интересов номер два, теперь уже заметный обеим сторонам, но преодолеваемый все так же: невозмутимой улыбкой очаровательных девушек в форме. Тележка была тяжелая, проход узкий, и приходилось катать ее туда-сюда. Самые голодные пассажиры требовали еды, менее голодные долго не могли решить, что именно предпочитают: курицу, рыбу или мясо. Периодически нужно было заглядывать в список спецпитания, которое некоторые заказывали за 32 часа до рейса. Инна только вздыхала. Спецпитание готовили в Лондоне, а потом доставляли в аэропорты Москвы. Кошерные, вегетарианские, диетические, диабетические блюда – голова шла кругом. Ситуация осложнялась и тем, что люди часто менялись местами, кому-то хотелось ближе к проходу, кому-то к иллюминатору, и в итоге владельцев спецпитания приходилось искать по всему салону.
Были и другие сложности. Иногда попадались пассажиры из разряда «Обслуживайте меня, я вообще-то на самолете лечу», кто-то хамил, относился как к прислуге. Инна не имела ни права, ни желания ответить. В такие моменты она находила в себе достаточно гордости и выдержки, чтобы не сорваться. В конце концов, именно хладнокровием и славились ее сестры по профессии. Это хладнокровие пригождалось в каждом полете. Инна улаживала супружескую ссору, успокаивала расплакавшегося малыша и совершала еще десяток-другой незаметных подвигов, пока шасси снова не касались земли. Правда, совершенно терялась, когда надо было разговаривать с китайцами на английском: не получалось разобрать ни слова.
Несмотря на кутерьму, Инне нравилось. Родившись под знаком Весов, она считала воздух своей стихией. Воздух – но не ветер. Это единственное, что выводило ее из равновесия в новой профессии: ветер, разрывавший в клочья пространство любой взлетно-посадочной полосы, любого аэропорта мира. Она с самого детства недолюбливала ветер. Даже теплый, он пробирал ее до костей и вносил какой-то непонятный разлад в душу. На первых порах в своей авиакарьере Инна пыталась, соответствуя требованиям, убирать волосы в идеальный узел на затылке, но не спасали никакие заколки, шпильки и невидимки. Злой ветер вытаскивал их из темных локонов, прическа рассыпалась, и волосы взвивались вокруг ее лица змеями.
Что ж, если нельзя избавиться от ненавистного ветра – она избавилась от волос. Теперь, вместо гривы ниже лопаток, голову Инны обрамляло короткое дерзкое каре. Знакомые сошлись на том, что ей это очень к лицу.
– Ммм, ты прямо парижанка! – заявила Юленька, увидев ее новый стиль. – Или у тебя «аман франсэ»[10]?
Нет, никаких любовников у Инны не было. Да и когда? Она часто уже не знала, куда сейчас летит. Барнаул, Иркутск, Красноярск, Благовещенск, Страсбург, Краснодар, Женева, Санкт-Петербург, Мюнхен, Франкфурт, Дели, Копенгаген… Благодаря знанию языков ее сразу же поставили и на международные рейсы тоже. Частенько времени между прилетом и отлетом было совсем мало.
– Ну что, девчонки, пойдем подышим заморским воздухом? – как-то раз предложила стюардесса Маша, с которой Инна прилетела из Москвы.
Они спустились по трапу. В Москве только что, каких-то четыре часа назад, была уже поздняя осень, а тут, в Стамбуле, еще поднималось от бетонных плит взлетной полосы мягкое летнее тепло. Заходя обратно в самолет, Инна привычно взглянула на часы: на стамбульской земле она простояла одиннадцать минут. «Привет Паоло Коэльо», – усмехнулась про себя девушка.
Но выдавались и другие дни. Когда экипаж ночевал где-нибудь за границей в ожидании обратного полета. Тогда Инна, несмотря на валящую с ног усталость, выбиралась в город. Достопримечательности ее не интересовали, только лица. Казалось бы, лиц в ее жизни и так предостаточно, чуть не полторы сотни за один рейс. Но она все равно не могла себя заставить не смотреть. Ницца, Барселона, любой город мира – везде она бездумно бродила по улицам и вглядывалась в лица людей, будто старалась найти кого-то… и не находила.
Все получилось до смешного банально. Дороти забеременела. Их отношения продолжались всего два месяца, и Марсель, естественно, оторопел от такого известия. Но ребенок – это не проблема, на которую можно закрыть глаза, и от которой можно избавиться, это живой человек. Поэтому других мыслей у Марселя даже не возникло: он предложил Дороти пожениться.
Дороти Тревел нравилась Марселю. Англоканадка, а по факту типичная американка, она действительно оказалась очень самостоятельной и по-американски независимой. Видимо, ситуация с беременностью и ее немного вывела из равновесия, но Дороти старалась держать марку.
– Тебе вовсе не обязательно жениться на мне, Марсель, милый, – сощурилась она в ответ на его предложение. – Мы же взрослые люди. Эта ситуация… полностью моя вина.
Марсель расхохотался:
– Ну, я там тоже принимал участие!
– Да, и очень значительное, – улыбнулась Дороти. – Тем не менее я пойму, если ты не…
– Знаешь? Я хочу на тебе жениться, – проговорил Марсель. – И я рад, что у нас будет ребенок. Я тебя люблю.
Эти слова, сорвавшись у него с языка, оставили едкий серный привкус.
– Ты самый удивительный человек на свете, Марсель Моран. И мне очень повезло, что я тебя встретила, – с дрожью пробормотала Дороти и, обняв Марселя за плечи, поцеловала.
Благодарение Господу, Дороти не стала затевать пышных торжеств, они тихо расписались в мэрии. Свадебного путешествия тоже не последовало, в самом разгаре была работа над путеводителем по Африке и изданием романа. Дизайнер несколько раз правил макет обложки, пока новоявленная мадам Моран не была удовлетворена.
Свою квартиру в Торонто она сдала внаем и переселилась к Марселю. Дороти писала новый роман, хоть и жаловалась периодически на скуку: мужа не было дома до вечера. Рядом с этим невысоким, крепко сбитым мужчиной с удивительно красивыми и мудрыми глазами ей жилось очень комфортно. Он безропотно сносил ее капризы и вообще оказался на редкость покладистым. Только вот в свои мысли жену не посвящал. Впрочем, она не очень и стремилась узнать, о чем он думает.
– Нам неслыханно повезло, – мурлыкала порой Дороти. – Издатель и писательница, чем не идеальный союз?
Марсель обычно в ответ на это думал, что он-то, положим, все-таки издатель путеводителей, а она автор любовных романов, так что союз можно найти и совершеннее. Но молчал. На его взгляд, самой интересной из увиденных в жизни пар являлись режиссер Тим Бертон и его супруга Хелена Бонэм-Картер. Мало того что режиссер нашел себе в жены актрису, которую снимает в своих фильмах. Главное, что Хелена Бонэм-Картер сама по себе, с этими огромными таинственными глазами и тенями под ними, была воплощением страшноватого мира фильмов Бертона, порождением его стиля. Если бы этой женщины не существовало, режиссеру пришлось бы ее выдумать. Но он ее просто встретил. Так, наверное, и другие пары, настоящие пары – носят в себе знак, отличительную черту своего предназначения друг другу.
«Впрочем, возможно, это просто мой сентиментальный бред, – остановил себя Моран. – Ведь режиссер и актриса – люди публичные, их истинная жизнь скрыта от обывателей типа меня… А там – кто знает…»
Дороти сидела дома, пока он пропадал в офисе. Они как-то чересчур быстро перешли от стадии влюбленных к статусу супругов, и пыл, не успев разгореться в полную мощь, уже угасал. Дороти часто бывала в дурном настроении, наверное, сказывалась гормональная перестройка или еще что-то… Жаловалась, что вдохновение дремлет, что ребенок пинается в животе, что постоянно тошнит, что соседка вчера укатила на лифте, не дождавшись ее, входившую с улицы. Марсель часто спрашивал себя, в беременности ли дело, ведь эту женщину он, по сути, и не знал даже. Какая она в жизни? Не в кафе, где они провели пару свиданий, не в постели, не в парке Нотр-Дам-де-Нэж на воскресной прогулке, а в жизни. Такие мысли он старался отгонять прочь и заваливал себя работой еще больше.
