Марьяна Романова - Дневник Саши Кашеваровой
– Так, Лерка, – я толкнула ее в бок, так что она чуть с кровати не свалилась. – Я не понимаю, ты пришла, чтобы рассказать о том, как я сама устроила себе неприятности? Лучшего друга зовут не для этого. А чтобы он сказал, какая ты хорошая и какие все козлы. Это же закон жанра.
– Сорок лет, ума нет. Ладно, выкладывай.
Я начала рассказывать, и чем дальше продвигалась, тем круглее становились ее глаза. Как у совы из юмористических роликов на ютюбе. Любовь – это область, которую мы за годы дружбы так и не поделили. В том смысле, что Лера тоже любит дышать полной грудью, тоже находит радость в приключениях, но в целом вектор ее устремлений всегда лежал в сторону семьи. Причем не панковской семейки, которую иногда ухитрялся создать кто-нибудь, вроде нас самих. Семью, в которой пара ведет себя как оставшиеся без родительского присмотра подростки, – никаких компромиссов и обязанностей, каждый делает что хочет, к холодильнику магнитом пришпилен график мытья полов, который все равно никогда не соблюдается, каждый вечер перед телевизором поглощается килограмм попкорна, появление любовников-любовниц одобряется вслух, даже если в глубине души плакать хочется. Много секса, много гостей и театрально обставленное расставание после первого же кризиса. Нет, Лера мечтала о доме полной чаше, о мужчине, настолько идеальном, что по законам статистики вероятность его встретить стремилась к нулю. Поэтому и говорила она пред сказуемое. Но мне все равно становилось легче, хотя я предпочла бы, чтобы она проявила эмпатию и перешла на мой язык.
– Тогда я не понимаю, в чем проблема. Ты его любишь, он тебя. Ну да, женат, такое бывает. Я понимаю, если бы жена была беременная, тут впору пришлись бы муки совести.
– Да, ты и правда не понимаешь…
– Я была уверена, что ты начнешь жевать сопли по поводу того, что он тебя бросил.
– Знаю.
– Что же ты собираешься делать, Кашеварова?
– Как что? Наслаждаться предоапокалиптическим покоем.
3 июня
Недавно поучаствовала в обсуждении: правда ли, мол, что умные несчастливее глупых. Мне кажется, что все не так прямолинейно, потому что слово «умный» – все-таки неоднозначное. Миллионер, с нуля создавший империю, безусловно, человек умный. Но и распиздяй-бессребреник, который целыми днями сидит над Кантом, – умный тоже. Стоит ли ставить знак равенства между «умом» этих двоих?
Лично я делю людей на три условные категории.
Есть люди, которые просто потребляют – необязательно в низменном смысле слова. Они могут вообще ненавидеть шопинг, но потреблять искусство, впечатления, других людей. Они относятся к жизни в целом как потребители. Потребителей можно встретить хоть в двухчасовой очереди в Пушкинский музей, хоть в паломническом туре вокруг горы Кайлаш. Распознать потребителя элементарно: рассказывая о чем-то, он, как правило, просто сообщает сведения: «Прочитал нового Пелевина! Это потрясающе, сильно!»; «Был на Маврикии. Там красивые рассветы, а в ресторане нам подавали суп из плавника ската». Потребители скучны, глупы (хотя нередко оказываются способными получить хорошее образование и сделать карьеру) и счастливы. То есть счастливы, если их потребительские амбиции соответствуют потребительским возможностям.
Вторая группа – аналитики. Они анализируют и рефлексируют. У них внутри – целый склад с миллионом полочек, на которые они педантично раскладывают все впечатления. По моему опыту, именно об аналитиках говорят – «горе от ума». Аналитик нуждается в аргументах и платформах, поэтому, как правило, он образован и начитан. Привычка аналитиков разводить реальность по полюсам, сравнивать, обобщать мешает им быть счастливыми. Аналитикам, как правило, удобнее жить в некоей системе координат, а не в открытом мире. Эта система может быть более или менее строгой, но она всегда есть. И в этой системе есть полюса «добро» и «зло». В целом группа «аналитики» умнее, чем группа «потребители», однако и среди них есть деление на касты. Более умные аналитики ставят собственную личность в выбранную ими систему координат. Они рефлексируют, анализируют свои эмоции и отношения с другими людьми, не делают себе скидок, часто не вполне себя любят, охотно рефлексируют и депрессируют. Те аналитики, что поглупее, собственную личность ставят вне системы координат или в центр оной (тогда получается «все, что есть я» – это хорошо, «все, что не есть я» – это плохо). Аналитики не бывают счастливы почти никогда.
Третья, самая малочисленная, группа – «синтетики». Это люди, которые не нуждаются в системе координат, но причина тому не беспринципность, а умение видеть мир в целом. Им удалось выйти за рамки анализа и научиться синтезировать. В их картине мира не существует полюсов, потому что в каждой вещи они умеют видеть ее противоположность. Это восприятие действительности распространяется и на окружающий мир, и на собственную личность. Такие люди живут в согласии с собой, они никогда не сравнивают себя с другими, их чувство собственного достоинства существует само по себе, а не зависит от внешних обстоятельств. Эти люди умны и счастливы.
Моя реальная проблема – прострация, которая периодически (да что уж там, часто) случается. Я могу зависнуть в этом состоянии на дни. И тогда время идет быстро, а я успеваю в лучшем
случае что-нибудь почитать. В то время как в «активной» фазе горы могу свернуть – пру как танк, не вижу преград, быстро вхожу в состояние «все само плывет в руки». Как сделать так, чтобы активная фаза была ежедневным форматом, а прострация случалась лишь изредка и только когда я сама отпускаю ее на волю. В итоге мое бытие поделено на горение и пепел, второе уравновешивает первое, но мне бы так хотелось уметь быть огнем каждый день.
4 июня
Сегодня в кафе, за обедом, видела сценку, одновременно веселую и грустную. Веселой она была для зрителей, а грустной – по своей сути.
Веранда, что-то около трех дня, обычное сетевое кафе на Покровке. Малолюдно. Входит мужчина – хорошо сохранившиеся «под шестьдесят», несколько нелепый, растерянный, в какой-то дурацкой рубашке, с каким-то странным портфелем – едва ли он может считаться настоящим городским сумасшедшим, но путь по этому вектору уже начат, он говорит слишком громко и своим «Добрый день!» словно обращается ко всем посетителям, и он жестикулирует, и озирается, и спрашивает: «А куда мне лучше сесть?» – тоже как будто бы у всех, а не у официанта.
И вдруг из-за одного столика ему навстречу поднимается брюнетка. Хорошо сохранившиеся «за сорок», вполне милое лицо несколько портит выражение сильно подведенных глаз – нервный поиск. Нервный поиск хорошо идет к возрасту «март-апрель», к свежести, жадности, одурению от вкуса первой крови, жажде охоты. И дурно сочетается с «октябрем» – это выражение лица и красавицу способно сделать жалкой, а брюнетка-из-кафе красавицей не была. Тональный крем, румяна, джинсы, сумка с блестючками. И она поднимается и говорит: «А садитесь ко мне!»
Мужчина удивленно на нее таращится. «Как это? – и после небольшой паузы: – А кто же будет платить?» Настороженный такой вопрос, который тоже простителен «марту», но подобно волшебному заклинанию уничтожает «ноябрь».
Брюнетка не смутилась.
«Ну, могу я заплатить», – сказала она.
Мужчина оживился – толи его возбудила перспектива заполучить халявный обед, то ли обрадовала заинтересованность немеркантильной женщины. Он сел за ее столик. Они весело начали знакомиться, а когда я уходила, уже вовсю дружили.
Так и не поняла, что это было… мотив женщины. Голод? Отчаяние? Он ей кого-то напомнил? Просто такая нетерпимость к одиночеству, что для борьбы с ним сгодится любой производитель слов?
Ну а мне – сами знаете – только повод дай для экзистенциальной грусти.
5 июня
Ластилась, спрашивала – как здоровье, дела,Почему не звонишь – из гербария, из-за стекла.Знаешь, а я все та же… почти скала,Поросшая мхом и обветренною травою…Вчера под утро снилось, что я умерла,А в полдень проснулась – нехотя, но живою.(Правда, устала, словно и не спала.)Жизнь чаще радует. Ветер в ушах, долги,На языке – медовый аккорд нуги,В подругах все реже золушки, чаще – яги,Путь мой довольно скучен, хотя и долог.Вторники бешеные, бешеные четверги,В пятницу вечером – сорок минут психолог.Я к нему иногда захожу промывать мозги.Рио на пальцах, под кожей – вечная мерзлота,Некогда томный изгиб усталого рта,Пахнет и пеплом, и мускусом нагота.Была у врача – недоброй красивой женщины,
Говорю ей: похоже, беременна. А она: ни черта.Начинаю идти, наконец отдаюсь движениюИ возвращаюсь домой, привычно пуста.Слышала, у тебя собаки. А у меня – нет собак.Зато я курю гашиш и курю табак,Добавляю в некрепкий кофе дрянной коньяк,И суббота летит в никуда, летит вверх тормашками.На горизонте, как сахар, тает в пыли Судак.Август дождливый бежит по спине мурашками,А в остальном у меня все – опять никак.Ты иногда звони, ты говори мне слова,Я буду их слушать и чувствовать, что жива,Буду смеяться в ладонь и всплакну в рукава.Будем болтать с тобой вечнозелеными буддами —В идиллии воображаемого родства.А за окном – такси, каблуками, простудами,С боку на бок переворачивается Москва.К сожалению, я в этом городе на века,Впереди нет дороги, а за спиной – рюкзака,Люди вспархивают, засыпают, их жизнь коротка.Я же стою и стою первозданным воином —В центре недосягаемого ледника —Вечным, непотопляемым и неуспокоенным.…И за тобою подглядываю.Исподтишка.
8 июня
