Сергей Минаев - Дyxless 21 века. Селфи
– Бред какой-то! – Макс пожимает плечами.
– Ну сделай мне одолжение! Тебе же это ничего не стоит!
– Ладно, – отмахивается он, – напиши на бумаге название наркотика, который нам с тобой продали в «Марике» летом 1997-го. На дне рождения Богдана.
– Договорились, – согласно киваю я, вытаскиваю из бардачка ручку и отрываю от пачки сигарет крышку. – Вот на ней и напишу.
Макс некоторое время уныло смотрит то прямо перед собой, то на вход в магазин. Выдыхает. Бросает на меня короткий взгляд, вытаскивает ключи из зажигания и открывает дверцу.
– Сигареты оставь, – прошу я.
Время как желатин. Дрожит, местами прогибается, но не движется. Я завяз в нем. Кажется, я физически ощущаю каждую секунду. Его нет уже пять, семь? Минут? Часов? Дней?
Курю одну за другой, весь салон в дыму, и я периодически машу перед собой руками, чтобы не потерять видимость. Движения скованны. Руки липкие. Кажется, я не дым разгоняю, а свою собственную потную панику. Мысли одна хуже другой. А вдруг он не в магазин пошел, а сразу санитаров вызвал и ждет за углом? А вдруг он к нему подошел и рассказывает, что встретил на улице маньяка, как две капли воды похожего «на тебя, Володь»? И сейчас они спустились вниз, смотрят на меня через витринные стекла и вызывают ментов. А вдруг они вместе…
Стоп. Хорош. Отпустили. Выдохнули. Окно. Окно лучше не открывать. Сидим. Ждем…
Вздрагиваю от стука в стекло. Поворачиваюсь. Вашу мать.
– Опускаем стекло, опускаем, – говорит с той стороны тощий как жердь, несуразный гаишник.
«Главное – не выходить из машины, – шепчу я, – главное – сидеть здесь».
– Да? – Я опускаю стекло.
– Сержант Дробилов, …ское отделение. Знак не видим?
– Какой знак, простите?
В последнее время я столько знаков вижу, ты бы знал.
– Шутим все, да? Знак «стоянка запрещена» висит в трех метрах. – Он машет рукой куда-то в сторону Мясницкой. – Документы ваши.
– Я… я не водитель, – говорю.
– Ну хватит врать-то, – кривится сержант, – я ж видел, как вы на пассажирское сиденье только что перелезли.
– Я? Я никуда не перелезал, чего вы…
Не получается подобрать слово, во рту немедленно пересыхает.
– Так… – Мент сует голову в салон, пристально смотрит на меня. – А че такой дымина-то? Из машины выходим!
– На… на каком основании?
– Я ща тебе покажу основания. Из машины вышел! – Мент достает рацию. – Седьмой, ко мне подойди, у нас тут водитель в хлам укуренный.
– Вы с ума сошли?! – взвизгиваю я.
– Так, из машины вышел, ща поедем на экспертизу, посмотрим, кто из нас куда сошел.
– Вы не имеете права! Я не за рулем! У меня… у меня даже прав нет! И… и документов!
– Конечно, – лыбится мент, – у вас, таких, никогда документов нет. Вышел из машины, тебе говорю!
«Макс, ну где же ты, а? Господи, ну ГДЕ ЖЕ ТЫ?!» – медленно вылезаю из машины, воруя у сержанта секунды. Краем глаза вижу, как из магазина выходит Макс, замирает и опрометью бросается к нам.
– Вон он! – кричу я сержанту. – Вон водитель!
Сержант оборачивается в сторону магазина, суровеет лицом. Резко встает мне за спину.
– Вперед пошел! – со стороны Лубянки к нам движется его напарник.
На ватных ногах двигаюсь вперед. Вот, собственно, и все. Наркоман без документов. Еще какую-нибудь кражу пришьют. Этим доказывать что-то посложнее, чем собственную нормальность Максу…
Макс догоняет нас. Подбегает к сержанту. Я слышу будто сквозь сон что-то про «водителя», «документы» и еще фразу: «Рядом стой». Это, видимо, мне.
Прихожу в нормальное состояние уже в машине. В каком-то дворе. Сигарета тлеет в его пальцах практически до фильтра. Макс уткнулся головой в руль. Мычит какую-то мелодию.
– Ну что, может, еще раз сбегаешь, сверишься? «Твикс – две палочки! Какая тебе по вкусу?» – делаю пальцы ножницами, как в рекламе.
– «Марика», – тихо говорит он. – «Марика»… бумажку… давай.
– Мел, Макс. И еще лекарство какое-то горькое. – Вытаскиваю из кармана сложенную трубочкой записку. Передаю. Он медленно разворачивает, долго читает.
– Хватит?
– Как звали того парня, что нам тогда это продал? – отворачивается он к окну.
– Помело. Катя Помело. Это был не парень, Макс. Это была девушка. А потом мы поехали к тебе, и у тебя пошла носом кровь, а я бегал вокруг и щелкал тебя на «полароид», пока не приехала твоя будущая жена, а потом…
– ХВАТИТ! ХВАТИТ! ВСЕ, ХОРОШ! – орет Макс, швыряет записку на «торпеду» и выходит из машины. Вылезаю следом. Некоторое время молчим.
– Так не бывает, понимаешь? – Макс смотрит на меня безумными глазами и отчаянно жестикулирует. – У него ВСЁ ТВОЕ: жесты, мимика, фразы, постановка головы. Повороты. Ужимки эти идиотские!
– Понимаю.
– Он ничем не отличается, Вова. Он вообще копия…
– Копия, – согласно киваю я, – я тоже сначала думал, что не бывает. А потом… что было потом, я тебе уже рассказывал.
– И что теперь со всем этим, – обводит он двор руками, – делать?
– Я не знаю, – шепчу, – я не зна-ю.
Ничего
Больше не было встреч, на которые нельзя было опаздывать, писем, на которые следовало немедленно отвечать. Исчезли сроки сдачи текстов, запросы на интервью, приглашения в эфиры. Неделя теперь не делилась на до и после съемок, а зарядки телефона хватало не на восемь часов, а дня на четыре.
Я стал много читать. Выуживал из недр интернета всевозможные статьи о психиатрии и казусах человеческого мозга. Прочел о человеке, который всюду видел жуков и вылечился только после того, как доктор открыл ему «страшную тайну»: жуки в самом деле везде, только видят их избранные. Пациент – один из них, но об этом стоит молчать, чтобы не разглашать государственную тайну.
Еще был человек, который думал, что он жираф. Не помню, чем закончилась его история, – кажется, ему просто нашли жирафиху.
Я познакомился с различными вариациями монотематического бреда. Например, иллюзия, при которой человек убежден, что его друзей или близких заменили двойниками, называется синдромом Капгра, по имени человека, который впервые описал случай своей пациентки, убежденной, что ее близких похитили и заменили двойниками, чтобы завладеть ее имуществом. Существует еще синдром Фреголи, который наблюдал у своей пациентки чешский доктор Арнольд Пик. Пациентка была убеждена, что больницу вместе с населявшими людьми заменили на точную ее копию.
Эти случаи объясняются травмой головного мозга или трудностями самоидентификации, при которых пациенты игнорируют любые свидетельства, идущие вразрез с выстроенной ими псевдореальностью.
Но ни одну из многих описанных историй примерить на себя мне не удавалось. Травм у меня не было, а реальность придуманного мира, в котором у меня был двойник (если допустить, что я его придумал), мог засвидетельствовать Макс, видевший нас обоих. Можно было предположить у нас обоих психоз, в котором мы верили в существование двойника. Но для того чтобы получить такой результат, необходимо было слишком долго и беспробудно пьянствовать.
На одном из якутских форумов, где обсуждали последствия и угрозы встречи с двойником в реальной жизни, я наткнулся на понятие «Бэрэтчит» (по-якутски – «идущий впереди»). «Бэрэтчит» – это мистический двойник, встреча с которым является знаком о грозящей опасности. По преданию, двойник-бэрэтчит принимал все удары на себя, тем самым отводя от оригинала все дурное. Мой бэрэтчит, напротив, перевел все дурное на меня.
Чтение подобных статей довольно быстро наскучило. В конце концов я решил, что, постоянно читая подобное, можно на самом деле сойти с ума. И навсегда отъехать в мир бэрэтчитов и ребят, сроднившихся с синдромами Капгра или Фреголи.
Отсутствие необходимости ежедневно прилагать к чему-либо хоть какие-то умственные усилия и масса свободного времени привели меня к открытию второго аккаунта в фейсбуке с «левым» именем (с первого я строчил гадости Двойнику, пока тот меня не забанил).
Ежедневно поглощаемые тонны говно-информации за короткое время сделали меня подкованным в экономике, новой городской культуре, но особенно – в политике. Информация так же быстро поглощалась, как и перерабатывалась в «творчество». Подобно домохозяйке, я начал делиться с «городом и миром» своими рассуждениями на любые темы. Ничто не ускользало от моего внимания, от последнего клипа «Tesla Boy» до столкновений в Секторе Газа. Число подписчиков росло, моими постами все чаще делились «друзья». Появились постоянные комментаторы, почитатели и, конечно, ненавистники.
Ведение собственного блога начисто убивало желание писать длинные тексты. Переживания, чувства, эмоции, на которые прежде требовались главы и огромные временные затраты, теперь влегкую разменивались на пару абзацев, написанных за двадцать минут.
Еще появилось ложное ощущение востребованности. Время от выхода книги до получения обратной связи, как правило, составляло неделю. Реакция на короткий пост занимала мгновение. Иногда казалось, что первый «лайк» или комментарий возникал спустя секунду, после того как я нажимал кнопку «публикация».
