Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану
– Я – Никита. А ты?
– Я – Эля.
– Очень приятно, – сказал молодой человек и с удовольствием стал рассматривать Элю. – Ты – красивая, просто издалека сияешь… На фестиваль?
– Да.
– Ты петь будешь?
– Да. А ты?
– Я приехал пока лишь посмотреть. Сам буду заниматься фестивальным движением. Я в Норвегии учусь, в Осло, на музыкального продюсера.
– Здорово.
– А брат твой где? Я видел вас, когда вы регистрировались на ресепшен…
– Брат? – засмеялась Эля. – А вот он, на лестнице завис, рассматривает что-то, он художественная личность…
– Тоже петь будет?
– Нет, он на виолончели.
– Слушай, вас вечером еще никуда не пригласили, после открытия?
– Да вроде нет.
– А давайте в клуб пойдем, я читал, здесь есть такое классное место…
Митя, увидев Элю с незнакомым парнем, нахмурился и подошел к ним.
– Привет, – сказал он.
Парень протянул ему руку.
– Я – Никита, через год буду свой первый фестиваль организовывать. Вот с сестрой твоей уже познакомился. Вечером идем в клуб.
Митя пожал парню руку – мужское братство оно во всем мире братство, это сила! – и страшными глазами посмотрел на Элю. Приехала сюда с ним, тут же с кем-то познакомилась и собралась в клуб? Вот это да! Вот это то, о чем его предупреждал батя. «Имей в виду, сына, красивая девушка – это головная боль. Смотреть на нее приятно, конечно, но придется отбивать ее от толпы других мужиков. Тебе это надо?»
– Нет! – ответил Митя бате, как будто тот мог его слышать. – Нет! Пойдем! – грубо сказал он Эле и взял ее за локоть.
– Мить, Мить… – Эля мягко освободилась от его руки. – Никита нас вместе приглашает, ты просто не понял.
– Ага! – легко засмеялся Никита. – Конечно, вместе! Почему нет?
– Посмотрим, разберемся… – пробурчал Митя.
Что-то ему резко перестало тут нравиться… Как-то он не готов к такому… Он сам – кто? Элин – парень? Нет, нет и еще раз нет. Он сам по себе. А… почему тогда он должен ее отбивать? Вот у этого хотя бы наглеца, так дорого и просто одетого… Это же видно, эта одежда видна… У отца есть такие ботинки, которые он купил еще в Германии, на практике. Им больше двадцати пяти лет, но они теперь попеременно с Митей их надевают на всякие ответственные мероприятия, вот он и сюда эти ботинки привез… Им сносу нет. Они – дорогие. При чем тут ботинки?.. Какие ботинки?.. Стоит, смеется, Элька над ним смеется, да нет, вроде не смеется – улыбается, пусть она так не улыбается, эта ее солнечная улыбка, от которой он тает, тает… Не надо было знакомиться, чуть только он застрял где-то… Продюсер… Может быть, он будет полезен Мите? Нет, он же не будет общаться с людьми, если они полезны, но неприятны… Он – неприятен Мите, он лезет к Эльке! Лезет или не лезет? Ничего не понятно!
Митя, совсем растерявшись, сказал Никите:
– Давай, до вечера! Мы сейчас спешим.
– А куда вы?
– Обедать, в ресторан!
– Здесь отличный ресторан есть, в конце главной улицы, называется Мариенхофф, я в нем сегодня обедал. Попробуйте. Так что вечером… – Никита подмигнул Эльке и протянул руку Мите.
Мите ничего не оставалось, как еще раз пожать руку Никите. Он же не дурак! Он же не глупый ревнивый самец! Он – самец, но умный и независимый. Он – человек мира. Его ждут большие успехи, если он не свернет не вовремя с пути. Женщина может помешать. Он помнит, он помнит батины наставления, он их сто раз повторял, когда батя брал с него слово. Митя – держит – свое – слово.
Митя прокашлялся и посмотрел на Элю. Девушка шла рядом с ним со своей обычной светлой улыбкой. Черт. Лучше не смотреть. Надо смотреть на архитектуру, на других людей, тогда он гораздо уверенней себя чувствует.
– Эль, может, на море выйдем? Далеко море, не знаешь?
– Море? – засмеялась Эля. – А ты не чувствуешь?
– Нет… – замялся Митя. Почему он все время ощущает себя с ней дураком? И ведь не хочется развернуться и уйти, хочется, чтобы она поняла, что он – умнее, он самый лучший!
– Море вон там, в пятидесяти метрах, его не видно за соснами. Я запах чувствую.
Митя втянул носом воздух.
– Свежий воздух и еще пахнет чем-то приятным… – Он запнулся, покосился на Элю и не стал продолжать. Он знает, чем это пахнет, это тот же запах, ее запах, он теперь его ни с чем не спутает.
– По-моему, ты слишком легко оделся. – Эля легонько коснулась пальцем его руки. – Вот, ледяной весь, мураши… Вернемся?
– Нет, я пробежаться могу. Хочешь, засеки время, я за полминуты во-он туда могу добежать, до того забора, давай, а?
– Нет, – засмеялась Эля. – Не надо. Лучше побыстрее пойдем. Вот и море.
Митя замер, остановился, он не ожидал увидеть море так близко.
– Красиво…
– Ты был на море когда-нибудь?
– Был… Один раз на Азовском море, в Мариуполе, но давно, я не помню совсем…
– А я на многих морях была, а люблю больше всего Черное. В Крыму красивее всего. Ты был в Крыму?
– Не-а, батя говорит, там нечего делать.
– В Крыму? В Крыму нечего делать?! – Эля покачала головой. – Ладно. А я вот была на Сардинии, на Кипре, на Крите, в материковой Греции, в Турции, в Египте, в Тунисе, в Эмиратах, в Испании, в Черногории, на Мальте, на Мальдивах, на Майорке, в Италии… м-м-м… где-то еще, забыла… А, ну конечно, еще в Болгарии и в Хорватии, но мне больше всего на свете нравится Крым. Просто мое место на земле.
– Ага, ладно, – буркнул Митя. – Я тоже везде поеду, когда… – Митя покосился на Элю. Говорить ей или не говорить? Потом, будет еще время…
– Здесь совсем другое море. Чтобы увидеть его красоту, надо постараться. Когда волны, очень впечатляет, а в штиль – как большое озеро. Вот как сейчас…
– Нет… – Митя добежал по плотному светлому песку до края воды, остановился. Потом сбросил ботинки, стянул носки, засучил брюки и пошел по воде. – Класс! Давай иди сюда тоже!
– Вряд ли… – Эля поежилась. – Я люблю холодную воду, но не до такой степени…
– Сфотографируй меня, я бате пошлю фото, – попросил Митя. – Вот, возьми мой фотоаппарат и на свой сними, хорошо?
Эля улыбнулась, кивнула и сделала несколько снимков. Море и небо. Просто небо. Небольшие светло-серые облака. И небо серо-голубое. Море, песок и небо. Митя, бредущий по морю, задумчивый, грустный. Вот он обернулся, лукаво на нее посмотрел, что-то хотел сказать, не решился, как часто с ним бывает, опять отвернулся, снова повернулся на нее, прищурился – он плохо видит, не носит очки, которые так ему идут…
Глава 14
– Я хочу есть… Я буду салат и запеченную грудку с грибами, и… свежий сок. Все. Потом чай. А ты?
Эля подняла глаза на Митю, который изучал меню. Он сжал губы, захлопнул меню.
– Я – ничего.
– В смысле?
– В смысле я есть что-то не хочу. Живот болит.
– Ой… – испугалась Эля. – А не подташнивает?
– Подташнивает.
Митя хотел добавить «от голода», но не стал. Вот это называется – приехали. И в прямом, и в переносном смысле. Такого он никак не ожидал. Не может суп стоить четыреста рублей, а горячее блюдо – больше тысячи. Он узнал курс евро и пересчитал в уме. С ума сойти! На тысячу рублей можно купить тридцать пачек пшена. И есть их полгода.
– Мить… – Эля дотянулась через стол и дотронулась до его рукава.
Митя отдернул руку. Ну что она пользуется запрещенными приемами! Вообще не надо его трогать!
– Я ничего не буду, – резко повторил юноша.
– Хорошо. – Эля кивнула официанту, который стоял неподалеку и ждал, пока они выберут блюдо.
– Добрый день! – поздоровался молодой человек на чисто русском языке. – Выбрали?
– Да. Будьте добры, два салата, один с креветками, другой…
– Я ничего не буду! – крикнул Митя и привстал, чтобы уйти.
– Посиди, пожалуйста, немного, – попросила Эля. – Я себе беру, хочу разного попробовать. Грудку и телятину с лисичками, два грибных супа. И чай, большой чайник, с малиной и облепихой.
– Понял, – улыбнулся официант. – Наши фирменные булочки принести? Горячие, с маслицем…
– Конечно, спасибо!
Митя нарочито отвернулся, положил ногу на ногу, достал телефон и стал писать отцу. Хотел выразить свои эмоции матом, но подумал, что, если прочитает мать, они начнут ссориться с отцом. Мать почему-то плохо относится к мату, не ругается вообще и даже анекдоты матерные не любит, хотя сама рассказывает, что на телевидении, в редакции, где она работает, без мата люди не разговаривают. У них такой особый язык – русский матный. И шутят, и ругаются, и обсуждают новости, политику, и поздравляют друг друга с юбилеями, с премиями, и пишут на мате… Но дома мать пытается ввести запрет на мат. Хотя что она может! Все равно в семье все так, как скажет отец.
Батя, – написал Митя. – Здесь пока все хреново. Ты был прав. Хочу есть, но все так дорого… – Митя подумал и стер слово «дорого». Зачем расстраивать отца? Написал по-другому, написал «невкусно». – Съел бы сейчас твою картофельную запеканку. Скучаю о тебе.
Держись, сына, я же тебя предупреждал. Как она, не пристает к тебе? – тут же ответил отец.
