Александр Проханов - Время золотое
– Приятно узнать, что вы получили художественное наслаждение, Ярослав Аркадьевич. – Губы Чегоданова побледнели и сложились в трубочку, что выдавало в нем крайнее раздражение. – Значит, у оппозиции есть талантливый режиссер. А разве у нас нет талантливого режиссера? Разве вы, Ярослав Аркадьевич, не способны предложить встречную режиссуру? Разве вам нечего нам предложить?
– Ну, отчего же. Я думал об этом. Мы тоже могли бы ответить. Например, народный молебен об изгнании из Москвы Антихриста. По телевизору уже прозвучало, что Градобоев – Антихрист. Так вот, в воскресенье на всех московских церквях звенят колокола, и от церкви к церкви идут крестные ходы с хоругвями и иконами. Они стекаются к проспекту Сахарова, где проходил митинг, и священники кропят заклятое место, изгоняют из Москвы злой дух. Это транслируется на всю Россию. – Все это Купатов произнес не слишком уверенно. Было видно, что театральное действо не до конца им продумано.
Чегоданов язвительно улыбнулся и тихим шелестящим голосом произнес:
– Спасибо, Ярослав Аркадьевич. Это напоминает «Хованщину».
Глава Администрации Любашин, стараясь угадать тайный замысел Чегоданова, чтобы быть созвучным этому замыслу, произнес:
– Не пора ли начать спецоперации, Федор Федорович? Коммунист Мумакин нарушил взятые обязательства, и мы можем опубликовать видеозапись, где он обязуется удерживать партию от радикальных действий. Пускай его растерзают его же коммунисты. Почему бы нам не запустить в Интернет фотографию Лангустова, где он играет в постели с хорошеньким белокурым мальчиком? Не думаю, что это понравится нашему консервативному народу. А Шахес, этот вероломный прохвост, – мы расскажем публике, как его благовидный фонд получает деньги американских евреев и эти деньги идут на подавление русских националистических организаций. Что касается Градобоева, у него есть ахиллесова пята, куда можно вонзить острие. Его любовница Елена Булавина. Ей можно сделать больно, и это заставит Градобоева остановиться? – Любашин произнес все это тихо, потупив глаза, в своем черном облачении похожий на лютеранского пастора.
Клара гневно блеснула лучистым ненавидящим взглядом. Чегоданов уловил ее порыв, гася эту вспышку ненависти.
– Ваши предложения не блещут новизной. Никто не удивится, если у Лангустова в постели найдут козу. Мумакину мы увеличим тайное финансирование его партии на десять процентов, и он улетит с этими процентами в клюве, как цапля с лягушкой. У Шахеса еврейские деньги? А вы хотите, чтобы это были юани? Что касается Градобоева, он только и ждет, чтобы его сделали мучеником. Вместо одной любовницы он найдет другую. К тому же с женщинами мы не воюем. У каждого из нас есть женщина, а значит, ахиллесова пята. – Чегоданов взглянул на Клару, и та ответила благодарным обожающим взглядом. – В наших действиях мы должны соблюдать осторожность. Общество перенасыщено протестными настроениями. Один неверный шаг, и возникнет цепная реакция революции. Нужны нетривиальные системные решения.
– Системное решение есть, Федор Федорович. – Министр внутренних дел Закиров шевельнул плечами, все его звезды ожили. Казалось, сейчас они начнут падать с плеч и разбегаться по столу. – Спецоперации на Кавказе становятся все многочисленнее, и можно, при желании, придать им видимость военных действий. Война на Кавказе, террористические акты в российских городах, в том числе и в Москве, – весомый повод отменить выборы. Мы выиграем эту войну, и вы проведете парад победы в Махачкале или в Назрани. После этого вам гарантирована победа на выборах. – Звезды на плечах министра замерли, он ждал ответа на свое системное предложение.
– Вы хотите, чтобы установки залпового огня разрушили… – со злой иронией произнес Чегоданов. – Вы Махачкалу? Хотите, чтобы все ваххабиты мира примчались на Кавказ из Сирии, Ливии и Ирака? Вы хотите, чтобы «Аль-Каида» обустроила базы на вещевых рынках Москвы? Занимайтесь лучше охраной общественного порядка во время митингов и демонстраций.
Министр уязвленно молчал, и звезды на его плечах обиженно нахмурились.
– Федор Федорович, гарантирую, мы проведем выборы на самом высоком уровне. Восемьдесят процентов поддержки я вам гарантирую. Разве когда-нибудь система «ГАЗ-Выборы» нас подводила? Если восемьдесят процентов кажутся вам недостаточными, добьемся девяноста двух. – Председатель Центризбиркома Погребец невозмутимо смотрел чистыми глазами, проведя белой ладонью по стальной бороде.
– Сергей Артамонович, да будет вам известно, в «оранжевых» революциях тема нечестных выборов занимает главное место. Если вы перестараетесь с вашими процентами, то на улицы выйдет вся Москва. Реальные рейтинги не должны расплываться и тонуть в дутых цифрах. Нужно повысить мою популярность до уровня, при котором ваши надбавки будут выглядеть правдоподобно. Я хочу получить от вас, коллеги, предложения, каким образом переломить негативную тенденцию и выиграть выборы. – Чегоданов сложил губы трубочкой, отчего вместо рта образовался сердитый хоботок, и слова излетали с характерным злым шелестом. – Мне нужны творческие идеи. Мы должны выявить изъяны в наших действиях.
Молчавший все это время личный охранник Божок мерцал синими глазками, которые то смеялись, то превращались в злые красные угольки.
– А я вам скажу, Федор Федорович, отчего ваша кривая ползет вниз, можно сказать, падает набок. Вот вы пригласили обратно Бекетова, доверились ему, дали ему полномочия. Я не стал вас отговаривать, хотя Андрей Алексеевич – человек сложный, ох сложный! Ведь вы недаром его от себя удалили, мы оба знаем, было за что. А вот теперь взяли обратно. Так вот, мои люди сообщают, что Андрей Алексеевич работает на Градобоева. Тайно встречается с ним, снабжает информацией, дает ему идеи. Он, по поручению Градобоева, привел на митинг и Мумакина, и Лангустова, и этого русофоба Шахеса. Вы ему доверяете, раскрываете карты, а он бежит к врагу и выдает секреты. Вот кому нужно сделать больно, и кривая сразу полезет вверх. С «кротами» как обращаются? Шкурки снимают. С предателей надо шкурки снимать. – Божок, смеясь синими глазками, показал, как вскрывают пойманному зверьку брюхо и сдирают мягкую шкурку.
Президент Стоцкий отстраненно, с рассеянной улыбкой, внимал разговорам. Неожиданно встрепенулся в кресле, несколько раз взмахнул маленькой точеной ручкой, прежде чем заговорил.
– Предательство благодетеля – неотмолимый грех! У Данте в центре ада сидит Вельзевул и страшными гнилыми зубами грызет предателя! Предателя надо расстреливать, топить, вешать, как собаку. Бекетов предал Федора Федоровича в самый трудный момент и сбежал. Ты, Федор, опрометчиво его вернул. Доверился ему в этот сложный момент, зная, что он предатель. Среди близких тебе людей нет предателей. Мы верны тебе, готовы жертвовать во имя тебя. Я поклялся тебе в верности и держу клятву. Если бы ты знал, сколько мерзавцев в эти годы, что я президент, подбивали меня стать предателем. Говорили: «Одна твоя подпись, и Чегоданов уходит в отставку, и больше никогда, никогда не встанет на твоем пути!» Я их всех отвергал с презрением. Для меня наша дружба священна. Я служил и служу тебе. Если в тебя станут стрелять, я заслоню тебя своей грудью! – Стоцкий сбивался, размахивал точеными ручками.
Чегоданов пристально смотрел на него и, казалось, взвешивал на невидимых весах эти признания в верности.
– Я бы хотел узнать, сколько людей приходило к Градобоеву на митинг. А также какой у меня рейтинг на сегодняшний день.
Глава Администрации кинулся к телефону и что-то негромко спросил. Повернулся к Чегоданову:
– На Болотной площади было пятьдесят тысяч, а на проспекте Сахарова – сто двадцать тысяч.
Все охнули, Купатов схватился за лысую голову. Министр внутренних дел мучительно сжал кулаки. Божок мерцал красными угольками.
– А рейтинг, рейтинг? – спросил в нетерпении Чегоданов.
– Ваш рейтинг, Федор Федорович, поднялся с тридцати шести до сорока одного процента.
Все изумленно молчали.
– Так что видите, коллеги, кривая моей популярности стала расти, – засмеялся Чегоданов. – Еще далеко до победы, но прогресс налицо. Так что «кроту» не надо делать больно. Не надо сдирать с него шкурку.
Чегоданов поднялся, оставляя членов штаба в недоумении. Удалился в соседнюю комнату отдыха, увлекая за собой Клару.
Лежал на парчовом диване с золоченой спинкой. Положил голову Кларе на колени, чувствуя слабое волнение ее тела, сладостные дурманы ее волос, скольжение ее пальцев у себя на груди.
– Ты заступился за Елену Булавину, возлюбленную Градобоева. Ты благородный, добрый, – говорила она.
– У меня много ненавистников и врагов, – сказал он. – Желая уязвить меня, они могут причинить зло тебе. Народ ненавидел Муссолини и вместе с ним повесил его возлюбленную.
– Меня такой удел не страшит. Я бы хотела лежать с тобой в одном кургане.
