Феликс Шведовский - По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха
27 октября 1996 г. Снова Нью-Дели. После чистой сельской природы особенно остро ощущаешь загазованность столицы. Как и во всех крупных городах Индии, здесь, чтобы не задохнуться, приходится обвязывать нос и рот платком, который к концу дня становится черным.
А еще – индийский поезд, доставивший нас отсюда в Патну и возвративший в столицу, – о, я буду долго тебя вспоминать! Поезд ощутимо отличается от российского. Это я понял еще перед отъездом из Нью-Дели неделю назад, когда Накамура-сёнин с улыбкой сфинкса сказал нам на прощание, что на железной дороге мы познаем настоящую Индию. Билетов достать не удалось, зато мы были занесены в так называемый «список ожидания» (waiting list). На вокзале я увидел, что этот список представляет собой бесконечную ленту, сложенную в несколько раз и перекинутую через стенд. Попавшие в список имеют право сесть в вагоны. На вокзале выяснилось, что один билет на тринадцать человек у нас все-таки есть, и нам предлагалось всей группой занять место под номером 72. Значит, мы, сменяя друг друга на полке, будем спать в основном в проходах на полу и под лавками. Что ж, после Китая – не привыкать. Мне на какое-то время досталось место под лавкой. Через несколько часов, однако, Тэрасаве-сэнсэю удалось купить у начальника поезда несколько билетов, и хоть их и не хватило на всех, мы смогли уместиться на полках по двое, валетом.
Особенность полок заключается в том, что, когда спинка нижней полки поднимается, превращаясь во вторую, среднюю полку, сидеть внизу можно лишь сложившись, как перочинный ножик.
И все же это был только второй класс. Высший класс вагонов называется «кондиционер» – AC (air condition), а низший, третий класс отличается отсутствием в его названии слова «спальный», которое есть в названии второго – SC (sleeping class). В вагонах третьего класса имел обыкновение путешествовать по Индии Махатма Ганди. Нас же Сэнсэй пожалел…
Несколько часов, проведенных под лавкой, произвели на меня неизгладимое впечатление.
На протяжении всей поездки через вагон протискивались люди с большими металлическими чайниками, ко дну которых снизу крепится переносная печка. Люди кричали «Чай, чай! Пей чай!». По-индийски это звучит так же, как и по-русски. Удивительно вкусный чай на молоке. Мото– и велорикши весь рабочий день питаются только таким чаем, как дети, живущие на одном молоке. Да в жару и не хочется есть. В поезде разносчики часто подают чай в глиняных чашечках. Поскольку глина необожженная, чай надо выпить тут же, а то чашечки протекут. Индусы выбрасывают их за окно, где они разбиваются, превращаясь в кусочки глины и сливаясь с землей.
Когда возвращались из Патны, в поезде опять появились проблемы, несмотря на то, что у каждого в билете было указано место. Оказалось, что в билетах не определен номер вагона. Его надо отыскать в день отправления в точно таких же безумных «списках ожидания». У нас ничего не получилось, и мы сели не в тот вагон. То есть, по сути, снова несколько часов мы стояли. Пока Тэрасава-сэнсэй выяснил у кондуктора, где наш вагон, места в нем были уже заняты, будто бы на том основании, что если место пустует в течение часа, то на нем вправе «прописаться» пассажир из «листа ожидания». Однако между вагонами не везде есть переходы, а дожидаться станции, чтобы за короткое время остановки поезда перебежать из вагона в вагон по перрону, приходится иногда больше часа. Мы физически не могли успеть занять свои места в течение этого злополучного часа. Причем в одну из таких перебежек по платформе Сэнсэй чуть не остался на станции: когда поезд тронулся, ближайший вагон оказался заперт…
И вот до двух часов ночи мы боролись за свои места. Добиться справедливости нам так и не удалось, и опять мы ехали по двое на полке.
Зато мне приоткрылся индийский характер. Это не могло бы произойти без тесного контакта с местным населением на чисто бытовом уровне. Национальная черта поведала мне о себе шепотом, на ухо, как бы передавая некую тайну устами молодого индуса, обратившегося ко мне, когда я был доведен до точки кипения: «Этот человек занял ваше место, да? Вы чувствуете себя задетым? Но киди (кондуктор) просто ошибся и выписал одно место на двоих». Видя, что его умиротворяющий тон не очень-то действует на меня, он покачал головой и с отчаянием в глазах предложил мне половину своего полуместа.
28 октября 1996 г. Утренняя служба в делийском храме Накамуры-сёнина зачастую оканчивается на улице: монахи, продолжая бить в молитвенные барабаны, направляются в сторону расположенного неподалеку холма, вершина которого помнит, что здесь проповедовал Почитаемый В Мирах. Археологи раскопали в этих местах большой камень с письменами царя Ашоки. Теперь над ним сооружен навес, а сам камень закрыт металлической сеткой. Вокруг простирается пустырь, по краям которого образовалась свалка, в ней роются свиньи, чуть поодаль лепятся одна к другой убогие хибарки индийской нищеты – неприкасаемых.
В общем, место не особо почитаемое. Свою буддийскую историю местные жители только-только начали вспоминать…
На холм поднялся вместе с нами и старичок – патриарх буддистов Камбоджи. Он приехал в Нью-Дели на открытие Всемирного Буддийского центра. Этот тхеравадинский монах рассказал нам, что здесь Будда проповедовал Махасотапатана-сутру, или сутру о Дыхании. Она о том, что освобождение, или путь к нирване, достигается внимательностью к своему дыханию, да и вообще ко всему – к своему телу, к своим действиям. Иначе говоря, сиди, когда сидишь, и стой, когда стоишь, а не витай в прошлом и будущем. Живи настоящим.
Камбоджиец все время кутал какой-то тряпкой бритую голову. Видимо, на его родине еще жарче, чем в Индии, и здесь по утрам, при 20—25-градусной жаре, он мерзнет. Насколько же относительны понятия о тепле и холоде!
Учитель представил нас Имай-сёнину – одному из самых старших монахов Ниппондзан Мёходзи, настоятелю храма в центральной Индии, в Варде, где состоялась первая встреча Махатмы Ганди и Нитидацу Фудзии. Три года назад там построили Ступу Мира. Два монаха из нашей «постсоветской» группы (Слава из Киева и Сергей из Донецка) присутствовали на церемонии ее открытия. Имай-сёнин пригласил нас всех в Варду[65].
29 октября 1996 г. На церемонии открытия храма Всемирного Буддийского центра собралось много опытных монахов, у нас появилась возможность учиться не только у Тэрасавы-сэнсэя, но и у тех, кто в свое время наставлял его. Например, в Индии Сэнсэй практиковал под руководством Сюгэй-сёнина – теперь уже старичка, но весьма энергичного и веселого, имя которого переводится как «Добро пожаловать, сакэ». Сакэ – известная японская рисовая водка. Пристрастие этого монаха к алкогольному напитку настолько необычно для японцев, что преподобный Нитидацу Фудзии решил даже отразить это в его имени.
После службы Сюгэй-сёнин прочитал письмо из первого тома собрания сочинений Фудзии-гурудзи, которое начали понемногу издавать в Японии. Чтение старичок нередко прерывал всхлипываниями. Я заметил, что Сэнсэй тоже плачет. Я был настолько поражен, что с нетерпением ожидал, когда Учитель сможет перевести письмо на русский язык. Как оказалось, Сюгэй-сёнин выбрал его специально для нас, молодых монахов.
Письмо было написано перед началом Второй мировой войны. Преподобный Нитидацу Фудзии жил в Бомбее, в соломенной хижине, которую сложил сам. Место было очень грязное. Неподалеку дымил крематорий. Тяжелая болезнь поразила его. Фудзии-гурудзи приготовился умереть… Но на седьмой день он написал иероглифы мандалы «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» и вдруг почувствовал себя лучше. Затем он отправился лечиться на горячий источник в Раджгир. Там мары снова искушали преподобного Нитидацу Фудзии, и он чуть не сжег себя.
Письмо, написанное Фудзии-гурудзи, связано со скандалом, в котором был замешан один из монахов ордена Ниппондзан Мёходзи. Он перед началом очень важной работы попал в крайне неприятную историю и угодил за решетку, о чем стало широко известно. Преподобный Нитидацу Фудзии узнал об этом из японской газеты, опубликовавшей покаянное заявление монаха перед властями.
Фудзии-гурудзи говорит в письме, обращенном к одному из своих близких учеников, что монахи ордена, вероятно, мучимы вопросом, как им отнестись к преступлению собрата, что предпринять. «Ни в коем случае не изгоняйте провинившегося из ордена», – пишет он. Мы не должны уподобляться политикам, которые критикуют друг друга, не обладая собственными моральными качествами[66]. Изгнать – значит объявить себя непогрешимым. Это было бы лицемерием, поскольку в нашем веке никто не свят. Если сравнивать последователей Будды различных времен, орден Ниппондзан Мёходзи следовало бы назвать орденом худших учеников…
Век Конца Дхармы требует от учеников Будды практиковать не столько заповеди, сколько сострадание. Если мы даем клятву бодхисаттвы – спасти всех без исключения живых существ, мы разделяем с ними их судьбу. Точно так же учитель разделяет карму[67] своих учеников. И когда они допускают ошибки, значит допускает ошибки и он. Поэтому не остается ничего, кроме смирения и кротости.
