Михаил Липскеров - Белая горячка. Delirium Tremens
Мэн передохнул, показал Медсестре свой коллекционный член и спросил на иврите: «Видала?..» Та помотала головой. Мэн возлег к ней на ложе и уловил так долго ускользавший от него знакомый запах.
– Как зовут тебя, возлюбленная моя?
– Файка, – ответила Медсестра, – проститутка из твоего далекого прошлого. Которую ты впервые в своей жизни поцеловал. И которую ты впервые поцеловал в ее жизни. И я этого никогда не забывала. Поэтому и приходила к тебе, когда ты находился между нашими мирами. Чтобы удержаться в своем.
– А где твой мир? – спросил Мэн.
– В тебе, – ответила Медсестра и потянулась к Мэну. – Меня убили в пятьдесят третьем, во время похорон Сталина. Сначала мусорской конь ударил копытом в грудь, а потом по мне прошло несколько тысяч ног. От меня ничего не осталось. Но я вернулась к тебе. Люби меня, Мэн. Ведь меня никто никогда не любил. Кроме тебя…
Мэн вдохнул запах пудры «Кармен» и познал Медсестру как первую в своей жизни женщину.
И призрел Господь на Медсестру, как сказал, и сделал Господь Медсестре, как говорил. Зачала Медсестра и родила Мэну сына в старости его во время, о котором говорил ему Бог. И нарек Мэн имя сыну своему, родившемуся от него, которого родила ему Медсестра, Исаак, сокращенно Младший…
А потом Мэн по наущению Господа изгнал из дома в пустыню Первую Жену свою с сыном своим Измаилом, сокращенно Старший, от которого потом пошли арабы. Очевидно, что именно вследствие этого события арабы и возненавидели евреев. Хотя, по идее, все свои претензии они должны предъявлять Богу, ибо именно Бог, а не Мэн, виноват в том, что арабы много тысячелетий вынуждены были шастать по пустыне. Так что, ребята из Хамаса, все вопросы к Богу, который, как вам должно быть известно, един и для евреев, и для арабов.
Но это так… размышления по поводу. К данному повествованию они не имеют никакого отношения.
А с Мэном до поры до времени все было нормально. Пас стада, растил сына Исаака, сокращенно Младшего, вспоминал сына Измаила, сокращенно Старшего. И все было хорошо, пока Бог не стал искушать Мэна. То есть потребовал доказательств Мэновской любви к Богу.
– Значит, так, – сказал Бог Мэну, – возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака…
– Сокращенно Младшего, – вставил Мэн.
– Сокращенно Младшего, – согласился Бог, – и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе.
– Господи, – укоризненно сказал он, – тебе же арамейским языком было сказано: «Не вводи нас во искушение», а ты что творишь?
– Все, что можно, я уже сотворил. А делать что-то надо. Вот я и искушаю. А потом тем, кто искусился, отмщаю. Такая у меня на ближайшую вечность работа. Так что давай, чеши. Или ты меня не любишь? А? Любишь – не любишь, любишь – не любишь… Тьфу ты, язычество какое-то… Ну!..
Мэну сильно похужело, но как богопослушный еврей он в компании оседланного осла, двух отроков, сына Исаака, сокращенно Младшего, и дров для всесожжения потащился в землю Мориа.
Палило солнце, Мэн постегивал осла, осел взбрыкивал и елозил под связкой дров, отроки лениво обсуждали сексуальные достоинства осла, Исаак, сокращенно Младший, думал… А черт его знает, о чем думал Исаак, сокращенно Младший. Мэн об этом не знал. Очевидно, потому, что не мог проникнуть в мысли сына. В конце концов, он – Мэн, не Бог, и мысли других людей, в том числе и его сына, ему недоступны. Во всяком случае, Исаак, сокращенно Младший, шел рядом с отцом, сосредоточенно глядя под ноги, чтобы невзначай не раздавить твердой пяткой какую-либо легкомысленную ящерицу.
Наконец Мэн с компанией прибыли в землю Мориа.
– Господи! – возопил Мэн. – Где эта гора, где я должен замочить Исаака, сокращенно Младшего, тебе в жертву?
В словах отца Исааку, сокращенно Младшему, почудилась некоторая угроза, и он попытался ускользнуть. Но Мэн удержал его железной отцовской рукой и опять возопил к Господу на предмет указания нужной горы. И опять Бог промолчал, и опять Исаак попытался слинять. И опять Мэн удержал Исаака, и в третий раз нетерпеливо воззвал к Господу с тем же вопросом. Наверху послышалась какая-то возня.
– Кто это? – позевывая, спросил Бог.
– Это я, Мэн, Господи, – ответил Мэн, потом откашлялся и заорал дурным голосом: – Куды идти-то скажешь, хозяин?.. На какой горе Младшим, то ись Исааком, жертвовать?
– А, это ты, Мэн, извини, я задумался. Ты пришел или нет?..
– Дык! – всплеснул руками Мэн. – Как же мы могем не приттить-то? Чать вы приказали, Господи. А мы уж вас так любим, так любим, что всякий ваш приказ готовы выполнить беспрекословно точно и в срок. – И Мэн неискренне щелкнул пятками.
– Любой приказ?.. – переспросил Бог.
– Любой! – готовно подтвердил Мэн, подпрыгнул в воздух и звонко щелкнул пятками уже в воздухе.
– А если приказ преступный? – поинтересовался Бог.
– Что значит «преступный»? – изумился Мэн. – Мы люди темные, мы не могем знать, какой приказ преступный, а какой нет. Это ты нам уж пропиши сначала. Не укради там, не убий, не трахни кого постороннего. Тогда мы с превеликим удовольствием все в лучшем виде и изобразим. Правильно я говорю, Младший?
Младший, он же Исаак, согласно кивнул головой.
– Вот видишь, Господи. Так где та гора, на которой я должен замочить сынишку, кровиночку мою единственную! – и Мэн стал рвать на себе волосы.
– Не юродствуй, Мэн, – строго приказал Бог и вдруг неожиданно азартно выкрикнул: – Слушай мою команду! Отроков и осла оставь в укрытии, а сам вместе с Исааком, применяясь к складкам местности, выдвигайся к высоте 411.
– Слушаюсь! – выкрикнул Мэн, сделал кульбит, трижды шлепнув пятками, и скомандовал Исааку, приземляясь: – Равняйсь! Смирно! Бегом шагом марш! – и вместе с Исааком, применяясь к складкам местности, короткими перебежками двинулись к высоте 411.
Когда они добрались до вершины, обнаружилось, что они забыли дрова. Исаак поплелся за дровами. А Мэн обратился к Богу:
– Во! Видишь, Господи, как я тебя люблю!
– Увижу, когда ты принесешь в жертву мне сына своего Исаака!
– Да принесу, принесу! – вздохнул Мэн. – Но ведь это, е… твою мать, мой любимый сын, Господи…
– Прежде всего, Мэн, не упоминай моей матери. У меня ее никогда не было. И я об этом постоянно грущу. А во-вторых, какой смысл в жертве, которая тебе безразлична?
– Это так, – поник головой Мэн. – Хотел бы я посмотреть, как бы ты отдал в жертву своего любимого сына…
Бог тяжело вздохнул!
– Может быть, Мэн, ты когда-нибудь это увидишь. Это произойдет. Не скоро, но произойдет. На страшные муки обреку я сына своего. Дабы он, смертию смерть поправ, открыл вам путь в мое царствие. Хорошо сказано, – похвалил себя Бог, – вернешься домой, запиши.
– Обязательно. А какой путь откроет своей смертью мой сын Исаак, сокращенно Младший? – ударил словом Мэн.
После некоторого молчания Бог произнес загадочные слова:
– Ты куда меня ведешь, такую молодую? Я в кусты тебя веду, иди не разговаривай… Не разговаривай, Мэн, не разговаривай…
В это время подошел Исаак с дровами для собственного всесожжения. Мэн уложил Исаака на спину, подмигнул, левой рукой схватил за курчавые волосы и откинул его голову назад. Кадык Исаака нервно дергался, тускнеющие глаза пытались найти глаза отца.
– Не боись, Младшенький, – шепнул Мэн и стал шарить в складках хламиды в поисках ножа.
– Ах ты, Господи, нож-то мы дома забыли! Прости нас, Господи, неразумных, беспамятных… Пропили память-то, вот нож-то и позабыли!..
И тут в протянутой к Богу правой руке появился острый сверкающий нож. Лицемерно-покаянные крики Мэна застряли в глотке.
– Вот тебе нож, Мэн, – проникновенно произнес Бог, – не надо накалывать Господа твоего…
Глаза Мэна потухли. Он посмотрел в глаза сына, потом поднял глаза вверх.
– Прости меня, Господи, – безнадежно сказал Мэн. – Прости и ты меня, Малыш…
И Мэн взмахнул ножом. И когда сверкающий нож уже почти впился в горло Исаака, рука Мэна помимо его воли разжалась, и нож опустился на землю рядом с головой Исаака. А через секунду и совсем исчез. Мэн проглотил всхлип, унял трясущиеся руки и поднял голову к небу.
– Милостив ты, Господи… – выдохнул он в голубое-голубое небо.
– Нет, Мэн, – выдохнул из голубого-голубого неба Господь, – я суров. Я очень суров. Но ты уже доказал мне свою любовь.
– Чем же, Господи? – размазывая по щекам слезы и сопли, вопросил Мэн Господа.
Бог помолчал с секунду, а потом ответил жестко:
– В одно из мгновений, Мэн, ты в мыслях своих уже убил Исаака. Этого достаточно.
Мэн опустил голову и прошептал пустым голосом:
– Я люблю тебя, Господи…
– Я тоже люблю тебя, Мэн, – так же пусто ответил Бог. – Возвращайся к своим шатрам. Возвращайся к племени своему и Жене-Медсестре своей. Верни сына ей, единственного ее сына, ее возлюбленного. Ибо, кроме него, у нее ничего не осталось.
Мэн встал с колен, поднял Исаака, стряхнул с него пыль, отловил отроков, забавляющихся с ослом, и отправился из земли Мориа к шатрам своим, к племени своему и к Жене-Медсестре своей с сыном ее единственным, сыном ее возлюбленным Исааком, кроме которого у нее, вопреки словам Господа, был он, Мэн…
