Николай Беспалов - Три метра над небом (сборник)

– Если все так, то ещё ничего. А то все, кто как. Как черт им на душу положит. Бога позабыли.

– То-то ты, баба, часто молишься, я погляжу. Мясо спрело уже, а ей хоть кол чеши.

– Оно так, может быть, но все же. Молока много. Куда девать-то?

В избу вбежал мальчишка лет пятнадцати.

– Жрать хочу.

– Это что же такое?! Родители горбатятся на полях и на ферме, а ён целыми днями по лесу шлындрает и хотя бы ягодку в дом.

– Оно конечно, но дитя жо. Ему гулять хочется.

– Баба она и есть баба. Я в пятнадцать лет уже пахал.

– На дядю ты пахал. Мой батя в лес ушел, а ты пахал тута.

– Жрать хочу.

– Жри.

Взрослые ушли из избы. И мы уйдем вслед за ними. Нам воспитание не позволяет смотреть в рот парня, жующего мясо безвременно убитого бычка.

– Оно, конечно, бычка-то нет, но и Машке жевать надо. Где сено? Сено у нас в голове. Оно, конечно, молодой была и глупой. Кто за такого пойдет кроме дуры.

– Вёдро. Рыба так и прет. Пойду на речку. Ушицы хочется. Полбу жрать надоело.

Река недалече и тропка к ней пряменькая, вся в лопухах и крапиве. По бокам кусты малины, но она отошла. Собралась было давеча баба по малину пойти, но по пути встретила товарку – и куда там ягода. У них, то есть у баб, как? А как на собрании – лишь бы языком болтать. Благо он без костей. Без малины осталась баба. А ей что? Ей это по фигу. Малец вырос, носом не хлюпает. А сама, если сопли зимой, то в баню.

– Оно-то конечно. Если свой дом, что казенный, можно и на реку пойтить. Рыба так его и ждет. Рыба тоже дура. А корова пускай от голода подыхает.

– Нет сладу с тобой. Как была пилой, так и есть пила.

– Тебя перепилишь, как же. Об тебя все зубья сломаешь. Зеркало разбилось, а то поглядел бы, на кого похож стал. Жрёшь, жрёшь а все в говно переходит.

– То-то ты зато прешь вширь, как на дрожжах. Скоро в избу не войдешь.

Время идет, скоро солнце скроется за лесом. Голод заставляет обоих вернуться в избу. Так ничего и не решив: ловить рыбу или нет, косить сено или нет. Они к избе, а из неё пулей сын их.

– Куда побёг?

– К тетке Клаве, к её корове быка привели.

– Оно-то, конечно. Дело житейское, но, однако, как-то срамно дитю на такое смотреть.

– Мне-то все равно, но Клавкиной корове не один бык не подойдет. Как и ей нет пары. Двоих в могилу свела, а дитя не нажила. Все в срам да в срам.

– Оно-то конечно, но что-то ты её избу не обойдешь. Кобель. Стыда нет.

– Печь остыла. Мечи на стол.

– И где дед наш шляется. Восьмой день пойдет, как в лес ушёл.

– Не пропадет твой дед.

– Оно-то, конечно. Грибы и ягоды в лесу есть.

Мясо бычка, тушеное с картошкой, остыло, тонкий слой жира покрыл жаркое. Молоко остывает на скамье у окна. Косой свет заходящего солнца осветил икону в красном углу. Откуда-то из-за реки доносится звук мотора трактора. Пашет поле тракторист.

– Остыло, в рот не полезет.

– Оно-то, конечно. У него ничего в рот не лезет без самогонки. Оно-то, конечно, ему лишь бы зенки залить и в койку к бабе под бок.

Замолчали. Хорошо-то как стало! Не ко времени застрекотал сверчок.

Помолчали, помолчали и она сказала так.

– Оно-то, конечно, с самогонкой и сухарь пирогом покажется.

Встала и ушла. У неё, как у самодержца – алкоголь исключительно в её ведении. Гонит самогонку муж, а распоряжается она. Пошла за самогонкой не для того, чтобы мужа ублажить: самой кусок в горло не лезет.

Как оно водится: после выпивки мужика потянуло на разговор, а женщину, естественно, в постель. И не спать вовсе.

– Они мало о нас думают. У них-то все есть. Им-то что? Они в столицах живут, им-то что.

– Оно-то, конечно, они в корыте не моются. У них водопровод в доме и уборная не на дворе. Оно-то, конечно.

Наконец-то, мнения их сошлись. Вот что значит классовая солидарность. В остальном они оставались на антагонистических позициях. Ему подавай ещё самогону и дай возможность высказаться по поводу действий начальства, где бы оно, это начальство, ни было. Тут, в селе, в райцентре ли или в столице. Когда-то была тут церковь. Теперь хлопочут некоторые люди о том, чтобы её заново отстроить. Тоже тема для разговора. Но баба и есть баба: ей бы бока отлеживать, да под бок этот мужика, что потверезовей, подложить. Лишь бы уложить рядом, а там она уж постарается.

– Тут думай не думай, дела хреновые: пахать не на чем. Скот кормить нечем.

– Оно-то, конечно, особливо, если мужик о рыбалке только и думает. Корова баснями сыта не будет. Бычка скушаем, а как зимой жить будем?

На дворе совсем стемнело, ребенка нет. Но это обстоятельство совсем не волнует родителей. Сева к тетке Клаве забежал, она не обидит. Она вообще никого не обижает, а наоборот – всех привечает. А чего не привечать, если есть чем. Соседи о ней так и говорят:

– Наша Клава своей жопой может покрыть хоть пяток мужиков.

Мясо из горшка съедено, бутылка опорожнена. Разговор тихо затух. Так тухнет костер, если в него дров не подбрасывать.

В отдалении прогудел локомотив. Потянул состав цистерн на Север. Все им, финнам мало. Так и сосут, так и сосут. В дальней стороне села забрехал пес.

– Это у Марка пес брешет.

– Тебе-то что? Оно-то, конечно, ты у нас главный сплетник. Хуже бабы.

– Дура. Информация великая сила. По радио вчера сказали, что человек состоит из воды на девяносто процентов.

– Оно-то, конечно. Но ты состоишь на все сто из самогонки.

Так сказала, и пощупала свой живот.

– Глупости это городские. Было бы так, как бы мы жили. Потекли бы и все.

– Говорю, глупая ты баба. Севка пропал, пащенок.

– Каков пес, таков и пащенок. Если бы не фурункул, ты бы тоже навострился на рыбалку-требалку.

Смеётся женщина заливисто, озорно.

В шестнадцать лет отец ей сказал.

– Хватит тебе, девка, на лавке сидеть. Все при тебе, пора и замуж идтить.

Девка в рев. Насмотрелась она, как мать в замужестве живет. Корова – и та лучше. Но отец как сказал, так и сделал: сразу после уборки урожая (это было пятнадцать лет назад) привел её к дояру Феде, а тот вывел из сарая его, будущего мужа. В семнадцать она родила, ей бы ещё рожать, да муж её молод и силен был. Ударил так, что повредил ей внутренность какую-то. Её даже возили в райцентр.

– Пойди, погляди.

– Где глядеть-то. Село спит. Людей будить.

Равнодушие и лень глубоко засели в народе. А чего ему, народу, беспокоиться? Все едино за него решат, как ему жить. Говорят, у нас демократия. То есть власть народа. А где он народ-то?

– Пойду во двор.

– Дыми курилка.

До армии он не то что не курил, он и спиртное в рот не брал. А как попал в войска, то тут и начал дымить. А как не курить, если табак выдают. Сигареты крепкие, и сначала он кашлял. Но попривык и втянулся.

Опять пес залаял. Непорядок в селе. Кто-то шурует по сараям да лабазам. Повадились дезертиры лазать по селам. Жрать всем хочется. Было бы ружье – подкараулил бы и пристрелил. Кто их хватиться? Нет, ружье-то у него есть. Патронов нет. А ружье без патронов не ружье. В таком случае дрын и то лучше.

Вылезла полная Луна. Нахально осветила село. Красиво! Как в театре, только тут все вживую. Мужик в театре был один раз.

Их взвод повели в Саратовский академический драматический театр имени И. А. Слонова. Он и не только это запомнил, прочел тогда, что этот один из старейших театров в России учредил какой-то Франц Осипович Шехтель. А чего с еврея взять-то? Все они торгаши. А этот выбился в купцы Первой Гильдии.

От света Луны у него озноб по коже. Вернулся мужик в избу: там сверчок вовсю стрекочет и жена рулады выводит. Не дождалась женщина мужа. Синдром апноэ в конце концов приведет её к смерти, но пока она храпит и храпит. Поглядел мужик на распластанное тело женщины – комок к горлу подступил, успеть бы обратно во двор выйти. Успел.

Скоро и он угомонился, перед тем, как заснуть, проговорил четко:

– Как проснусь, уделаю бабу по самое нихочу.

Мужчина не храпел, и это несмотря на то, что курит. Выходит, дело не в курении, а особом строении носоглотки. Умно? А то, как же. И мы не валенки.

Сева вернулся в избу, когда соседский петух встрепенулся и закукарекал. Своего петуха баба зарезала ещё весной. Такие они хозяева.

Уходил из отчего дома мальчик Сева, вернулся мужик Всеволод. Тетке Клаве всего-то двадцать пять годков, а вдова. Мужа её придавило бревном на лесопилке. Он лежит, поперек тулова придавленный, и ничего, не кричит, а только своими голубыми глазами вращает и просит: «Братцы, дайте покурить». А как дали, он одну затяжку сделал и Богу душу отдал. Не успел муж Клавдии ребеночка оставить. От другой бабы имел дитя, а с ней нет. Что-то в Клавином организме не так работает.

Теперь в избе полный набор – муж и жена, их сын, сверчок и тараканы.

Закончился день буден.

Второй день

Над лесом нависли тучи. Обычное явление природы. Но не для сельчан, которые намереваются запастись сеном на зиму. Какая косьба в дождь. Дождя пока нет, но народ уже не то чтобы сильно расстроен, но особой радости не выказывает. В дождь и в лес не пойдешь – вымокнешь, а грибов не наберешь. На реку также нет смысла отправляться. Рыба лучше барометра чувствует давление воздуха и уходит в глубину.