Николай Беспалов - Три метра над небом (сборник)
В конторе остались мы одни с директором.
– А ты что, Степан Николаевич, тут околачиваешься? Мало дел в мастерской?
– Комбикорма пришел выписать.
– Выписал?
Я головой киваю. Он мне в ответ рукой как махнет. Знай, вали отсюдова, пока цел. Я и побег. Рука у нашего директора тяжелая…
Сенокос закончен. Мне работы прибавилось. Не умеет молодежь технику беречь. Три сенокосилки притащили на тросе. Ремонт надо делать. А директор грозится: «Я вам руки пообрываю».
Это нам-то. Тем, кто косилки поломал, он ни слова. На нас душу отводит.
Жарко и душно нам. Одна радость: в обед жена, у кого добрее. принесет квасу холодного.
Ато и Родион забежит. У того в штанах обязательно фляжка. Тогда совсем ладно. Он все больше о сыне балакает. Понять можно.
Мы с женой погрустили, погрустили и смирились. Выходит, не дано нам иметь детишек…
Июль прет. С ним и первая уборка. Горох поспел. Надо убирать. А у нас еще два трактора стоят без колес. Трактор Яшки после того, как Родион из него добыл свою свинью, какой-то умелец «разул». Снял резину с передних колес.
Директор грозился вызвать из района милицию.
– Я этих варваров найду и им ноги-то пообрываю. Спички вставлю, и бегать заставлю.
Он может. Но, думаю, сняли резину проезжие. Родионова изба на краю деревни. Пса у него нет. Они с женой спят крепко. Условия все. Тяни, что хочешь.
Милиция не приехала. Директор воров не нашел. Не пришлось нам получить удовольствие наблюдать, как воры будут бегать на спичках.
Нам и так весело. Есть у нас настоящий артист. Родители то ли спьяну, то ли по глупости природной нарекли его таким именем, что всем смешно. Абхей он.
(Я потом прочел где-то, что Абхей – это индийское имя, и обозначает оно – храбрый, бесстрашный. Вероятно, родители его смотрели индийское кино. Но это лишь предположение).
Этот, прости Господи, Абхей чего только со своим телом не выделывает. Чисто змея. А еще, стервец, умеет разными голосами говорить. Скажешь ему: «Абхей, скажи что-нибудь по-старушечьи». Он готов. Смеху полные штаны.
Или наша певунья Пелагея. Как начнет петь свои частушки, так хоть стой, хоть падай. Одну скажу: «Едет поезд из Тамбова, буфера белеются. Девки едут без билета на неё надеются». Матерные слова даже мне срамно произносить. А она так и шпарит.
Веселиться, когда уборка начинается, нам некогда.
Как ни чистили мы поля после войны, а железа полно еще. Мины и снаряды те саперы обезвредили. А кто и из наших долбо… Не имею права говорить, кто они. Так эти умники решили вытапливать тротил из снарядов. Рыбу глушить. Одного мы не досчитались в колхозе. Двое инвалидами стали. Давно это было.
Обратно об уборке. Что ни день, то поломка. Скучать нам не приходится. Сын Родиона приехал из района. У него каникулы. А шиш с маслом он не хочет? Отдохнет еще.
Дело быстрее пошло. И дальше бы шло, как по маслу. Так нет.
Случилось то в полдень. Как раз моя жена с фермы ко мне забежала. Жалеет она меня. Покушать принесла.
Отошли мы с ней в сторонку. Сели в тени и кушаем. Молоко и хлеб ржаной. Ну, лук там, картошка с салом. Ничего так обед. Сытный.
Почти все ужо подъели, и тут со стороны ворот крик. Я прислушался. Точно! Родион.
Артиллерия, одно слово.
– Товарищи! – кричит он, – К нам дачники приехали.
Это диво! К нам в глухомань никто из городских не ездит.
Удалось моей жене Родиона усадить. Угомонился он (мы помним, как Степан произносит это местоимение).
– Приехали в нашу деревню, – говорит он, – на машине. И не на какой-нибудь, а на «Волге». Я такую только в кино видал. Женщина молодая и жуть, как красивая. Мужик её солидный. Сразу видать – начальник. Или академик.
Замолчал. Мы с женой ждем. Надо человеку передохнуть. Но он молчит и молчит. Глазами ворочает и молчит.
Первой сообразила жена.
– У нас, Родион, только молоко.
– С вами все ясно. Поспешил я и фляжку позабыл. Баба та беременная. На сносях уже. И чего сюда приехали?
– Глуп ты, Родион, – жена у меня рассудительная, – Тут и рожать лучше. Тут сама природа поможет.
Высказалась моя жена – так и ушла. Дел на ферме невпроворот. Да и у меня нет времени с Родионом балакать.
– Иди к своим дачникам, – он и пошел.
До вечерней зорьки я пробыл в мастерской. Ребята сообразили ужин. Кто откажется? Может быть, кто бы и отказался, но не я.
Вот и вышло, что домой я пришел, когда Луна взошла.
– Жена, дай умыться.
А жена мне кулак в рожу: «Молчи, у нас дачники».
Женщину беременную звали солидно Ольга Игоревна. А её мужика простецки. Иван Иванович.
Жена им уступила самую большую комнату. Белье самое дорогое. Вижу и цветов с клумбы нарвала. Ваз у нас нет. Но и в банке они хорошо смотрятся.
Гости спали, и мы с женой не стали сумерничать. Прыг в кровать – и спать…
Как ни рано просыпается моя жена, а машины во дворе уж и не было.
– Вставай, лежебока. Машины нет во дворе.
– И что? – мне невдомек, что за оказия.
– Так он-то уехал, а её у нас оставил.
– Мало ли. Поехал по делам.
Жена успокоилась и пошла корм моим гусям давать. Такое разделение труда. Она кормит. Я забиваю и ем. Она гусятину не переваривает. Ей бы курятину.
Жена ушла, и тут из комнаты, где дачников мы разместили, голос женский.
– Эй, кто-нибудь. Помогите!
Мне, мужику, несподручно к женщине идти. Зову жену. То ли гуси гогочут сильно. То ли жена глохнуть начала. Но не идет. Хоть тресни.
А дачница уже не кричит. Стонет. Куда денешься? Вошел, а она на кровати лежит. Руки раскинула. Трясется вся.
Скажите, что мне в таком случае делать? Я механик. Фельдшер у нас в соседней деревне. Это пять километров по проселку.
– Чего стоишь столбом? Беги заводи трактор. За фельдшером езжай!
Пять километров мы с Яшкой одолели быстро. Толку-то что? Фельдшер где-то в поле. Выходит, что домой с фельдшером вернулись к полудню.
Женщина родила. Сына родила. А сама умерла. Кровью изошла. А что моя жена могла бы сделать? Вины ей в этом нет. Так и фельдшер сказал.
Долго директор с кем-то из района разговаривал по телефону. Я ждал. Куда мне деваться?
– Сказали, пришлют законника. Если криминала нет, то разрешат захоронить.
– А с ребенком чего делать-то?
– Будем ждать отца. Тот хмырь на «Волге» должен же приехать.
Мы успели закончить уборку яровых, подготовить поля под озимые. А того хмыря так и не дождались.
Человек из района составил какой-то акт и умотал. Мы же деревня Средней полосы.
– Степан Николаевич и Мария Ивановна, данной мне властью записываю мальчика на вас.
К зиме мальчишку мы окрестили. Поп и имя ему дал. Сначала Варламом хотел обозвать. Но жена взъерепенилась.
– Тогда будет он Иваном.
Три десятка яиц, шмат сала. Порося я забил. Тайком от жены сунул попу и литровую бутыль самогона.
Новый год мы с женой встретили счастливые. В избе нашей растет внучок. Такой вот парадокс.
Я уезжал из деревни Связки с десятком картонов пейзажей её окрестностей, с блокнотами рисунков обитателей деревни. Но главное, что я увозил домой, это богатство общения с самобытным мужчиной Степаном и его друзьями. С мужчиной, который на пятьдесят четвертом году жизни «чудесным» образом стал дедом.
Будни
Памфлет
День первый
– Вот ты говоришь, а я что? Я ничего. Мне твои шутки по фигу.
– Вчера дождь был, а сегодня вёдро. Оно, конечно, если так. Но, с другой стороны, все же.
– Они все думают, что так и надо. Пускай, но я так не думаю.
Изба стоит на гранитных валунах, лицом к лесу, сложенная из мореной сосны и крыта шифером. В стороне дровяник и сарай, крыша которого поросла мохом. Избе без малого сто лет, а стоит крепко.
Лес, что за избой, простирается на несколько сот километров: уйдешь в него – и пропадешь. Так и ушел старик неделю назад. До сих пор его нет.
– Ты не думай, я не такая. Это они все полоумные. Я образованная.
– Бредень надо наладить. Рыбы прорва. Ухи хочу.
За избой грохнуло.
– Опять Севка балует. Жопу ему надеру.
– Дитя. Чего с него взять-то. Я рожала, мне и жопу ему драть.
– Родила кобыла жеребца, а ён на одну ногу хромает. Оно конечно, если так. А если иначе, то что?
– Все вы уроды. Кто хром, кто косоглаз. А на уме одно. Блядки.
– Чья бы корова.
Опять грохнуло.
– Оторвет ему бошку-то.
– Язык без костей. Не зря тебя председатель в президиум сажает. Знай, болтай. Сходил бы, поглядел, чего он там грохает.
– А ну его. Хотелка выросла, а ума нет.
Мычание коровы тоскливо и протяжно. Тяжело бедной с полным выменем стоять у жердины.
Баба ушла. В горнице тихо. Сверчок начнет свои рулады ночью.
Тикают ходики. От печи прет духовитый аромат: там томится горшок с мясом. Забили бычка хозяева.
Кто бьет скотину средь лета? Полоумные они. Не далее как вчера он пошел в поле. Косить якобы. А пришел в поле – как сел под кустом, так и просидел до полудня. В полдень кто же траву косит. Он и ушел, так травы и не накосив.
