Аарон Шервуд - Байки старого еврея
Самоход
Талантливый человек талантлив во всём. Таким был мой друг, которого я знал с детства. Он отличался необычайным упорством. Как-то раз на озере я обратил внимание, как красиво прыгнул с вышки парень. «Дай мне неделю – и я прыгну даже лучше него», – сказал он. Слово своё он сдержал.
Он имел разряды по боксу, по борьбе, прекрасно стоял на лыжах, чудесно рисовал, лепил. При этом не пил, не курил и умудрялся обходиться нормативной лексикой. Единственным его недостатком было нежелание учиться, ведь ему всё давалось без труда.
Окончив с грехом пополам школу, он пошёл на завод. Мы оказались в одном цехе. Однажды мой друг пропал на неделю. Когда же он появился на работе, то естественно, от него потребовали объяснения. Его ответ, мягко говоря, привёл начальство цеха в замешательство. Между ним и мастером цеха, единственным развлечением которого был ближайший к заводу пивной ларёк, случилась следующая беседа:
– Ты где шлялся?
– Вы знаете, в Эрмитаже была выставка из Лувра!
– Ты чё, всю неделю ходил в Эрмитаж?
– Конечно, разве такую возможность можно пропустить?
Спустя некоторое время Серёга исчез во время рабочей смены. Натурально был человек – и пропал. Нашли его за старым, ещё дореволюционным, станком. Он сидел на ящике и делал набросок.
– Ковригин, вы почему не на рабочем месте?
– Не шумите, посмотрите, какое у него одухотворённое лицо!
Токарь, с которого он делал набросок, был, как говорится, «мастер золотые руки», при этом, как чаще всего бывает, запойный алкаш. Где Серёга нашёл в нём одухотворённость? Не подумайте, мой друг не был, что называется, не от мира сего. Обычный парень. Ну а странности – так это для нас они странности. Вы видели человека без странностей? Примерно так, как я думаю, решило и руководство цеха. Сергей норму выполнял, не опаздывал на работу. Его главной положительной чертой было то, что он не пил. Его «выставочные» загулы, ради которых мой друг мог «задвинуть» работу, происходили достаточно редко, проще говоря, они просто терялись на общем фоне обычных загулов трудовой интеллигенции цеха.
Время шло своим чередом, но однажды Родина вспомнила, что Сергей ей должен, и отправила отдать ей долг, почему-то в Германию. Почему Родину нужно защищать, находясь в другой стране? Об этой странности мы поговорим в другой раз.
Я, конечно, навещал его маму, интересовался его службой. Она читала мне его письма. К слову, за всю службу он так никому, кроме мамы, не написал, хоть и клятвенно обещал.
В один безусловно хороший день, добравшись до своего дома, я ещё в подъезде почувствовал запах сигарет и услышал, как бы это помягче, ненормативную речь. Я поднялся наверх. Дверь моей квартиры распахнута, а из кухни валят клубы табачного дыма и трёхэтажный мат. На кухне мне представилась следующая картина: за столом в углу сидел мой брат, упёршись лбом в лоб моего друга, составляя как бы равнобедренный треугольник. Таким образом они поддерживали друг друга. Серёга, тот самый, от которого я не слышал ни одного нелитературного выражения, говорил матом! В том смысле, что обычные слова служили в его речи исключительно для связки матерщины. Знание, стиль, виртуозность и многоэтажность говорили о том, что и в этом Серёга добился более чем значительных результатов. В силу понятных, как я надеюсь, причин перескажу его повествование своими словами. Мой друг, как несложно догадаться, вещал о своей службе.
Служил он, как я уже говорил, в Германии. Практически вся служба, за исключением считаных раз, прошла в гарнизоне. Перед самым дембелем, уже после приказа, он ушёл в самоволку. В этом не было ничего удивительного, самоход – святое право и привилегия любого деда, если бы не то место, где он находился. Серёга стоял на ступеньках Дрезденской галереи и предавался крамольным, по меркам советского солдата, размышлениям. Он думал о том, что неплохо бы махнуть сейчас в Берлин, в Трептов-парк, посмотреть на «Воина-освободителя». Всего-то пара часов на автобусе. Но эту мысль он отбросил сразу по причине нелюбви к монументалистике. Где Дрезденская галерея и где монументалистика? Лучше найти тихую улочку и посидеть там за чашкой кофе, решил он. Представляете себе картину маслом (извините за затёртый штамп): в кафе на тихой улочке Дрездена сидит советский солдат, пьёт кофе и общается с непроверенной публикой? Эта мысль ему понравилась, но его размышления прервал голос: «Товарищ солдат, вы что здесь делаете? От подразделения отстали?» Перед ним стоял капитан, командир патруля. У него и мысли не возникло, что перед ним самоходчик. Он ловил солдат в различных местах: в кабаках, в обществе девиц не самого тяжёлого поведения, просто пьяных в канаве. Но за всю свою многолетнюю службу он не слышал и не мог себе даже представить, что кто-то добровольно, абсолютно трезвый пойдёт в самоволке в музей. Тем более что солдат сам в этом признался. Серёга искал понимания у офицера, говоря: «Вы знаете, товарищ капитан, нас скоро отправят в Союз, а я за всю службу так ни разу и не был в Дрезденской галерее! Думаю, это мой последний шанс». Потрясённый услышанным капитан стал размышлять. Сначала с полным, как понимаете, правом решил везти его в «дурку», но вспомнил, что в гарнизонном госпитале такого отделения нет. Или отвезти уникального самовольщика к немецким товарищам? А если об этом узнает враг? Такого он допустить не мог – это же политический скандал! В Советской армии солдаты сходят с ума и шляются невесть где, вплоть до музеев! Многоопытный капитан не стал оформлять задержания, а посадил моего друга в машину и отвёз к дырке в заборе, через которую самовольщик благополучно вернулся на службу. Вы спросите: почему командир патруля не сдал солдата в часть? Я думаю, тут был простой расчёт. Во-первых, он не подставил замполита, который вместо культмассовой работы шлялся по гаштетам (пивбарам) и с которого он, естественно, стребует по полной. Во-вторых, он как монопольный владелец этой уникальной истории, безусловно, будет душой компании.
Что до моего друга, то после службы он умудрился увезти невесту у нашего общего приятеля, которая в отместку превратила его жизнь в полный кошмар.
Свадьба
Свадьбы бывают разные. Прежде всего – по большой обоюдной любви, что, как ни странно, не гарантирует крепости уз. Бывают и просто по любви, даже не обоюдной: мол, стерпится – слюбится. И бывают свадьбы по расчёту. У партнёра или партнёрши хорошие связи либо прописка в хорошем городе. Не факт, что подобные браки недолговечны, как и свадьбы, если так можно выразиться, по неосторожности. Это когда перед будущим, несомненно, счастливым – а куда он денется – женихом встаёт гамлетовский вопрос: быть счастливым мужем и буквально сразу же отцом или не быть ни тем, ни другим, но, возможно, сильно покалеченным? И, опять же, не факт, что и этот брак будет скоротечным. Жизнь, знаете ли… А ещё бывает брак во спасение, как побег, как укрытие. Вот о таком браке моя байка.
Служил со мной один парнишка, как и я, из Ленинграда. Как и я, не отличник ни боевой, ни политической подготовки. Оба мы не рвались получить лычки, а старались при случае сачкануть. Служба наша проходила в Кандалакше, за полярным кругом. Население города в основном составляли люди, чудом выжившие в ГУЛАГе, и их потомки. Я это к тому, что «человек с ружьём» особой любовью не пользовался. По этой причине самоволки были практически исключены. Что оставалось делать защитнику Родины в редкую минуту отдыха? Правильно, пить водку. Не знаю причины, по которой от меня, моего друга и ещё нескольких, прямо скажем, разгильдяев решили избавиться. Но однажды нам сообщили о переводе в новую, только что образованную часть. Мы по наивности даже обрадовались, решив, что разнообразие нам не помешает. Везли нас в теплушках, рассчитанных на восемь лошадей. Мы – не лошади, и нас в вагон затолкали сорок человек. Из уважения к чувствам тех, у кого осталось хоть какое-то уважение к Советской армии, я не буду описывать условия нашего путешествия. Скажу лишь, что, по словам знающих людей, заключённых перевозили в более комфортных условиях. Им хотя бы выдавали матрасы, нам же кинули тюфяки, набитые соломой, в таком состоянии, что мы предпочли спать на шинелях и ими же укрываться. И вот на горизонте показалась цель нашего путешествия, город Череповец. Радости нам это не прибавило. Ничего более жуткого за всю нашу короткую тогда жизнь мы не видели. Весь горизонт, от края до края, был утыкан трубами металлургических комбинатов. При этом каждая труба (так было задумано?) дымила своим цветом. Буквально в первые часы пребывания на новом месте мы поняли, какое счастье – ветер, особенно если он дует от города! В эти безусловно счастливые мгновения жители могли насладиться видом солнца! Обычно дым лежал на крышах пятиэтажных хрущёвок. Но ведь были, правда, немного, и восьмиэтажные дома. Как там жили люди? Как-то жили, они были советскими людьми. А советский человек не хнычет, советский человек благодарит: за счастливое, в ядовитом дыму, детство, за заботу о женщине-матери, умудрившуюся в этом дыму зачать.
