Алексей Лукшин - Семён Светлов
Андрей недовольно цыкнул.
– Я настроилась. До операции и после. От него словно душа отошла. Он неконтролируемый стал. Всё как будто назло делает. Нянчусь, говорит, с тобой. Жизнь я ему испортила. Не даю пожить, как хочется.
Он слушал исповедь любящего и отвергнутого человека. Правду. Самую настоящую горькую правду.
– Думаешь, потеряли его?
Маша кивнула.
– Тогда наберись терпения. Озорничать начнёт.
Она заплакала и неожиданно для Андрея сказала:
– Приедем, пускай хоть она придёт к нему. Последние часы скрасит.
Она хотела хоть как-то ему помочь, но что могло измениться? Андрей возразил:
– Не надо. Если он осознает, что происходит, не будет о ней вспоминать. Если не осознает – не захочет, чтобы она его видела таким.
– Уже всё равно, – вздохнула она.
– Жаль. Очень жаль. Из всех возможных вариантов он выбрал худший, притом с опозданием. Сгубил жизнь ни за что!
Глава IV
Кабинет врача был огромен. В нём повсюду: на полках, на подставках и тумбах – стояли горшки с цветами и несколько пальм. Пышные и кустистые, жидкие и куцые, но все зелёные, в самых разных оттенках, от синего и фиолетового до багряного с жёлтым. Всё, кроме растений, казалось здесь случайным.
Познакомившись, Андрей и врач решили разговаривать друг с другом на «ты», по-приятельски. Один выглядел моложе, другой старше своих лет. С полчаса беседовали, потом разговор перешёл к волнующей обоих теме. беседа не перешла к волнующему предмету. Врач заговорил первым:
– Удивительно и непонятно. Твой друг заставил не одного меня решать задачу о его болезни. Обычно сознание людей работает быстро, лишь бы спасти жизнь. Он наблюдал, словно посторонний человек, за тем, как прогнивает нога. Всё, что с ним происходило, никаким образом не повлияло на сознание, будто он не понимал, чем это грозит. Коллеги испытали шок. Я начну писать научную работу по этой теме. Интересно описать процесс: как болезнь повлияла на жизнедеятельность и работу мозга. Скорее она отключила некие рецепторы.
– А хочешь историю?
Андрею стало скучно, когда врач от понятных вещей перешёл к абстрактным и медицинским понятиям. А сидеть с умным видом и делать вид, что слушаешь, не было настроения.
– Какую?
– Человеку на большой палец ноги наступил один самый настоящий гомосексуалист. Без очереди пройти захотел. Куда уж они там выстаивали, я не знаю. Почернел ноготь. Дали больничный, ему понравилось. Врач рекомендовал ампутировать палец с почерневшим уже ногтем. Он раздумывал, долго раздумывал. Согласился наконец. А ему: «Нет, дорогой! Уже по голяшку ампутировать необходимо». Его опять в долгие раздумья потянуло. Прошло время – он согласился. А ему снова: «Нет, милый! Пора выше колена резать. И срочно». Теперь он меньше думал, чем обычно. Но согласился. На этот раз взяли анализы и говорят: «Поздно, мил-человек. Уже обеих ног тебя лишать надо, дорогой! Если жить хочешь». Не стал он думать и согласился. Спасли жизнь человеку.
На столе стояла пустая пепельница. Взяв со стола пачку сигарет, Андрей показал её, спрашивая глазами: «Курим?»
– Да, конечно.
Доктор ждал продолжения.
– Так он захлебнулся. Пьяный в стельку залез принимать ванну. Эпопея с ногами длилась два с половиной года. Почему он тянул? Причина та же.
– Что думаешь по этому поводу?
Андрей ответил своими словами, так, как понимал:
– Ориентир верный исчезает. Иначе человек о смерти начнёт думать, много думать. Хотя плохого в этом нет. Мозг отказывается о смерти размышлять, поэтому человек не имеет возможности правильное решение принять. Окружающие считают его здравомыслящим, а он таковым уже не является. Им бы за него решение принять. Но они лишены такого права, – он умолк. – А знаешь, что в этом случае примечательного, в той истории с пальцем, в чём самый ключевой момент? – вернулся он к истории и вопросительно глянул на врача: продолжать или нет.
Врач удивился вопросу, подложил руку под подбородок и, сделав серьёзное лицо, принялся слушать.
– Этот человек больше всего в своей жизни ненавидел гомосексуалистов. Терпеть их не мог. Судьба.
После этих слов у него на лице появилась улыбка.
– Что мы всё о серьёзном да о серьёзном?
Врач не оценил шутку: «Хорош юмор!» Снова глянув на Андрея, испытал микрошок. Видимо, этот взгляд подействовал на Андрея.
– Мой друг… Всё?
Врач сразу понял всю критичность, прямолинейность и жёсткость произнесённого.
– Да, – врач выдержал паузу.
Лицо Андрея словно надело маску безучастности и потеряло всякую эмоциональную окраску.
– Но теоретически можно: очистить кровь, химиотерапию провести, вскрыть лёгкие, чистку сделать. Опять же всё в комплексе. И только теоретически. Можно раскромсать человека вдоль и поперёк, но вернуть к жизни невозможно. Я уже совершил чудо, когда сделал первую операцию. От него, – он не называл почему-то по имени больного, – только и нужно было – следовать моим рекомендациям, в случае малейшего изменения или ухудшения срочно сообщать мне. Он наплевал на всё. Я не могу себе объяснить, почему. Вот задача. Чьё влияние так сильно воздействовало?
Он взял со стола свой медицинский колпак, стряхнул с него пыль, которой не было, разглаживал, подворачивал, расправлял.
Молча покурили.
– А может человек верить, что с ним ничего не случится? Со всеми может, а с ним не может? А он сам или же с чьей то подачи уверенно так считал?
Эта версия тоже имеет право жить. Далёкий от медицины Андрей спрашивал, сопоставляя факты и пытаясь найти отгадку.
Ведь могло так оказаться, могло. Почему люди, каждый день ведущие борьбу за жизнь, люди, через руки которых проходят тысячи больных, люди, чей опыт основывается на знаниях, на точных знаниях организма человека, молчат лишь потому, что их не спрашивают?
Но вот он спросил, как маленький ребёнок, а ответа не получил.
Каждый имеет своё мнение о происходящих событиях. Но лишь немногие могут правильно оценить эти события. Большинство же людей, искренне веря в свою исключительность, никогда не уступают чужому опыту, а тем более здравому предположению.
Разочарованный, Андрей вернулся в палату. Сел на стул рядом с другом. Дремавший Семён проснулся. Заметив Андрея, кивнул ему и улыбнулся. Увидел поодаль жену, застывшую, как мумия, не выражавшую никаких эмоций. Она тупо, бессмысленно уставилась в одну точку на стене.
– Маш, что врач? Говорила с ним? Когда разрешает домой?
Она посмотрела на него, не поворачиваясь, и с тем же, ничего не выражающим лицом ответила:
– Хоть завтра. Уколы можно дома поколоть. Как будешь готов дорогу перенести. Я жду твоего решения.
Её безучастность была только видимостью. Она поняла за эти дни, что она является и жертвой, и героиней. Кем она только не является. А главное – не является, кем должна быть: женщиной для мужчины. Своего мужчины. Для мужа она сейчас жертва, в глазах окружающих – героиня, в своих глазах – жена, за столько лет усвоившая правило: ни шагу назад.
– Может, брату брякну? Туда-обратно мотнётся. Можно попросить на моей машине. Педали переделали. Я его подменю. Правда, – он решил признаться в часто одолевавшем недомогании и потере сил, вполне приписывая это операции, – долго не смогу. У тебя права есть? – спросил он и посмотрел на жену.
– С собой! – на всякий случай произнесла не то вопрос, не то ответ. Ей лень было отвечать.
Она оценила состояние мужа, в голове которого уже был одному ему понятный мир. И ложь вокруг него. Ложь, примиряющая его мир со всеми окружающими.
Она не могла проникнуть в его голову, не могла знать, о чём он думает.
«Он понимает ли, что он первый и последний мужчина у меня, думал ли когда об этом? Стыдно признаться: хочу мужика. Здесь, перед живым ещё мужем. Он лишил меня девственницы. А вот момент настанет и как? В кино и видела. Жизнь прошла. Кто бы знал, что вот так буду сидеть в палате с мужем и думать о таких вещах. Свобода, скоро свобода. Вдова. Всё же лучше, чем разведёнка».
Голос мужа вновь вернул к действительности.
– Какого чёрта ты молчишь? Надо собираться.
– Врач считает, что лучше сделать обезболивающее, снотворное добавить – и в путь. Так ты гораздо легче перенесёшь дорогу, – решила она сказать полуправду.
– Ты с ума сошла?
Вмешался Андрей:
– Нет-нет, правильно, – сказал он, твёрдо настаивая и уклоняясь от серьёзного разговора о болезни. – Сел в машину. Уснул. Поехали. Проснулся – дома.
– Ты так думаешь? – медленно (не подвох ли?) переспросил он, размышляя о чём-то.
– Не сомневаюсь. Бабушку у знакомого перевозили. Пикнуть не успела. Глаза открыла – ах, дома.
– Так чего ждём? – Семён, радуясь тому, что так легко решилась проблема отъезда, заторопил события.
Андрей успокоил друга:
– Документы на выписку готовят. Формальности. Что, первый раз?
