Алексей Лукшин - Семён Светлов

Семён Светлов

Алексей Лукшин

© Алексей Лукшин, 2015

© Галина Крылова, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть первая

Глава I

Чистый, прозрачный после дождя воздух, как увеличительное стекло, выдавливал два новых здания на середине улицы. Около этих зданий, в ярком свете солнца, на фоне старых городских домов, сияла искусственная чистота.

Ровный гладкий асфальт, зелёные проплешины на взбухшей земле газона, вздувшиеся почки немногих деревьев создавали иллюзию прекрасного мира.

Поодаль узкие вонючие улочки разбегались своими кривыми коридорами между старыми покосившимися домами.

На огромной территории, огороженной забором из металлических прутьев, ровными рядами припарковались с десяток машин.

Открылся шлагбаум, и под ним на площадку въехал дорогой автомобиль. Тихо двигаясь, водитель искал, где припарковаться.

Когда водитель выбрал свободное место, автомобиль слегка ускорился и двинулся уверенней, но тут же затормозил. Место было занято стаей расхаживающих по парковке голубей.

Голуби вперевалку ходили, встряхивали головами и вытягивали сизые шеи. Сквозь беззвучный шелест автомобильного мотора, если поднапрячь слух, можно было услышать, как громко стучат птицы своими клювами по асфальту, собирая разные песчинки.

Автомобиль медленно приближался, но птицы не хотели его замечать и мерно разгуливали. Попеременно они вздрагивали, изгибали шеи, не боясь свернуть себе голову.

Железный монстр подъехал вплотную к голубям. Вместо того, чтобы привычно улететь, они лишь нехотя, то один, то другой подпрыгивали и, взмахнув крылами, отступали, уступив натиску непонятного для них существа, не выказывая ни малейшего страха или боязни.

Машина остановилась. Из неё вышел Семён Светлов. Он встал и посмотрел на переместившихся всего на один метр птиц. По очереди переводил взгляд с одной птицы на другую, пока не оглядел всех.

Птицам не помешало соседство автомобиля, так же равнодушно они отнеслись и к нему, человеку, удостоившему их своим вниманием. Они продолжали мирно клевать и тихо поцокивать коготками по асфальту.

В окне второго этажа, в кабинета Семёна, вырисовывался неподвижный силуэт человека, скрестившего на груди руки, который, видимо, тоже рассматривал голубей. Его заворожила эта картина.

Порой взор некоторых наблюдателей невольно приковывает вода или огонь. Так и его взгляд притягивали голуби.

«Стальные нервы, а может, самая непосредственная глупость», – подумал он про птиц.

У него за спиной, в кабинете, стояла сплошная стена табачной дымки. Время от времени сквозняк из открытой форточки шевелил уже не голубое, а мутновато-серое нависшее облако. Спёртый воздух, как призрак, выделывал кренделя, шевелился.

В кабинете кто где сидели несколько человек.

Один из них – краснолицый и упитанный – Алексей Рязанцев. Его налитые щёки, словно половинки спелых томатов, готовые в любой момент лопнуть, ярко горели. Они чем-то напоминали титечки маленькой девушки, выставляющей свои прелести напоказ для подтверждения их присутствия и зрелости.

Когда-то он, бывший компаньон, состоял в одном деле с Семёном. Разногласия, связанные с желанием свободы Рязанцева, увели их от совместного сотрудничества. Необходимость руководства совместными действиями, по соображениям Семёна, являлась потребностью рынка, и нужно было работать не как раньше, по старинке.

Ныне продолжавший работать бок о бок Рязанцев являлся одним из мелких поставщиков работавших у Семёна. В остальном же отношения оставались прежними.

Офис Рязанцева находился в соседнем кабинете. На правах старого друга, долгих отношений и многолетней дружбы Семён с него не брал арендной платы за пользование помещением.

Впрочем, и в работе ничего сильно не изменилось, кроме того, что ушла зависимость и подчинённость первого и пришла ответственность и обязательность второго.

Никаких «завтра» по возврату денег Рязанцев, будучи мелким поставщиком, для Семёна не предполагал, как это бывало раньше. Желаешь дешевле – деньги вперёд. Друзей вполне устраивали сложившиеся взаимоотношения. Теперь они шуточно называли их рабочими моментами.

Тарас, рыжий и коренастый очкарик, на сегодняшний день был компаньоном Семёна. В компании ему принадлежали тридцать процентов акций.

В руководство компанией он не лез, а лишь чётко, как умелый исполнитель, выполнял поставленную задачу. Никаких интриг, закулисных обсуждений Тарас себе не позволял, скорее пресекал всякую возможность обойти шефа с чьей бы то ни было стороны. Ни в какие заговоры со стороны конкурентов не лез, на чужие предложения не покупался. Он хорошо знал дело и, по всей вероятности, считал себя на редкость довольным жизнью человеком, дружественно настроенным ко всему вокруг.

Крупная, массивная челюсть и тонкие губы во время серьёзных разговоров играли определённую роль, придавая ему властный вид, что порой, требовалось в отстаивании общих интересов компании.

Сейчас он просматривал документы, выстукивал карандашом по столу мелодию, иногда вкрапляя меткую фразу своим чётким выговором в общую беседу.

Эдик Светлов, младший родной брат Семёна. Светловолосый и голубоглазый модник. Без вкуса и чёткого понимания краёв дозволенного и недозволенного, чем-то напоминающий Муху-цокотуху из известной сказки.

Его искусственность в поведении воспринималась уже не как порок, а лишь как чрезмерная приветливость и желание угодить даже без повода, если только это не касалось посторонних людей. С ними он менялся до неузнаваемости. Но как любой человек низкого пошиба, он был составлен из мелочей, что и составляло его суть. По признанию деловых людей, подобные вещи быстро распознаются и отвергаются вместе с их обладателем.

По настоянию родителей самоуверенный и бездарный разгильдяй работал в компании брата.

Семён, не споривший с родителями, после долгих уговоров пошёл на уступку в этом вопросе. Взял он на работу и отца-пенсионера, назначив его хоть и маленьким, но директором, который воровал по мелочам на своём же складе, но имел лицо человека высшей порядочности. Зато он мог работать с утра до вечера. Вероятно, что был в этом для него какой-то вполне понятный резон.

Пока на работе в офисе не появился брат, Эдик восседал в большом кресле главы компании, как бы примеряя своё тело с конечностями к той обстановке, которую ему уготовило сиюминутное положение.

Возле окна, как старый холостяк, горевал стул. Возле него стоял Андрей Философ, прозванный так за глаза. Вслух его так не называли. Хотя изредка пользовались для уточнения: «Какой Андрюха?» – «А, Философ!»

Андрей Филосов был закадычным другом детства Семёна Светлова. Ранее судимый, но никогда и никому не рассказывающий об этом. Сейчас он стоял спиной ко всем и смотрел в окно.

К компании, как и к бизнесу, он никоим образом не относился. Кредо этого на вид успешного человека (хотя на самом деле истинное его положение оставалось загадкой) – любая работа, лишь бы не работать. И он с этой задачей справлялся успешно.

В этот самый момент все внимательно, с улыбками развалившись на своих стульях, слушали историю Рязанцева о том как он в составе профессионального коллектива выступал в Греции на Международном фестивале народного танца, на котором собралось около сорока коллективов из разных стран Европы.

– Туристы с острова Левкада и с ближайших окраин стекались вечерами на зрелище, разнообразя собственный отдых созерцанием привлекательных участниц многочисленных коллективах из разных стран.

А ближе к полуночи все участники и участницы, так же, как и все, вытекали на променад вдоль моря и так же шлялись из одного переполненного клуба в другой, сливаясь с местными жителями. Но иногда они одевались в национальные костюмы и были радостно узнаваемы приезжими островитянами.

Рязанцев расположился ко всем слушателям лицом и старательно делился воспоминаниями словно на сцене Театра одного актёра.

– Фестиваль, – словно включил он слушающих вступительным словом и замолчал, представляя в уме ту самую минуту, о которой собирался рассказать. – Вечерние сумерки. Площадь заполнена людьми. Софиты ярче солнца. За кулисами нависло то самое напряжение, когда чувствуешь нутром, как воздух сотрясается от ожидания, от нервов – всё, выход. Следующий. Следующий. – Он закачал головой сожалея, демонстрируя упадок сил. – А мы, – набрал он воздуха в рот, – так напились ночью, – громко, чуть ли не со свистом, выдохнул фразу, – плавно перешли в утро, похмелились, дотянули до обеда и, – он закрыл глаза, словно поставил точку той пьянке, – только после этого легли спать.