Владимир Исаев - Смотрящие вверх (сборник)
II
Из всех предложений Василий согласился на председателя городской Думы. У остальных было слишком много обязанностей, да и народ был с этими структурами слишком дерзок и бесцеремонен, хоть и по-своему: зачем получать по соплям и сверху, и снизу? А в Думе начальствовать – хорошо.
Василию понравилось сразу: жизнь потекла совсем другим ручьём. Да что там ручьём – дико фонтанировала! Сиюминутно последовали изменения в привычках и вкусах, причём по всем фронтам сразу. Василий иногда порывался спросить у мэра про того, кто дал команду – но побаивался. Не надо портить то, что есть.
Щёлк!
А на допросе сразу по-хорошему не получилось: следователь решил не терять время на уговоры и, отоварив Василия несколько раз табуретом, предложил чистосердечно сознаться ещё и в четырёх кражах, которые сантехник, понятное дело, не совершал. Но они были, и сидеть за них кому-то надо, иначе – несоответствие в отчётности.
Василий пытался было отказаться, но в его адрес поступило столько пожеланий и, самое печальное, действий, что будущего без признания в совершении этих краж, практически не существовало. Поэтому уже через два часа допроса он мирно лежал на бетонном полу карцера с отбитыми почками. А его чистосердечное признание в четырёх кражах, не считая дебоша в магазине, было аккуратно подшито к делу.
Василий почему-то пытался вспомнить лицо человека там, в магазине, но звон в голове от недавних прикосновений табурета постоянно мешал сосредоточиться.
Щёлк!
Очередное собрание депутатов закончилось в сауне, за городом. Василий, как главный народный избранник, и здесь был первым: всё только высшего сорта: женщины журнальной наружности и белый чудный порошок окутывали его с ног до головы. В этот раз ему показалось, что порошком он явно злоупотребляет, но останавливаться почему-то не хотелось. А сегодня ещё что-то уж совсем приятное поднесли, хотя на вкус и напоминало стиральный порошок, но-о-о…
В глазах, как в тумане, постоянно мелькала чья-то шляпа: «Хорошо ли тебе, Василий?» – спрашивала она и, по-хулигански подпрыгивая, убегала вдаль.
– Да-а-а, – Василий медленно закрыл глаза и, взмахнув руками, словно крыльями, полетел.
Где-то далеко внизу оставалась сауна, дача, город…
Вдруг бывший сантехник вспомнил, что не умеет летать: он опустил руки и побежал босиком куда-то вверх по такому мягкому и красивому облаку.
Щёлк!
– Что с этим делать? – сержант лениво поковырял сапогом у Василия во рту.
Кровь, словно получив негласное разрешение левого полицейского ботинка, потекла тонкой струйкой на бетонный пол карцера.
– Мда-а-а, перестарались немного, – следователь уныло смотрел куда-то вдаль. – Сам знаешь, что делать. О несчастном случае доложу лично. Работай!
Василий смотрел на следователя, картинно устроившись на потолке. Он первый раз за несколько месяцев облегчённо вздохнул: ушла боль, и теперь даже менты вызывали только сочувствие и сострадание.
Бывший сантехник посмотрел на небо: да, пожалуй, туда.
Игра закончилась. Василий ушли…
Часть III. Разговор
– Иногда две части – это одно, а иногда одно – это две части! – человек в чёрной шляпе сидел на куске счастья и улыбался. – Ваня! Хромой! Василий! О, и снова Василий! Кого я вижу!
Чёрная шляпа, сделав оборот, плавно окружила летящие фигуры.
– Добро пожаловать! – он дунул на облако, и оно растянулось, приобретая форму лавочки. – Присаживайтесь!
– Василий, – с интригой в голосе шелохнулась шляпа возле уха бывшего сантехника, только что покинувшего карцер, – так мы и не договорили с тобой в магазине: что же ты понял? Ты не рассказал, а интересно, знаешь ли.
Василий поёрзал на непривычной скамейке:
– Ну, раз уж такие дела… – Василий нагнулся к его уху. – Как-то, зайдя в церковь, я вдруг осознал, что если человек составляет из души и тела единое целое, то он нерушим.
– Но тем не менее, Василий, вас двое, – он печально вздохнул, поправил шляпу и продолжил: – При жизни человека постоянно раздирает надвое: хочется богатства и роскоши, но чтобы спрос был как с нищего. Правильно, Вася? Или, например, когда тело хочет водки и проституток, а душа – Бога и сострадания… А уж если при этом побеждает бутылка с проституткой – вот это и есть моя работа. Моя радость. Моя жизнь, если хочешь. Мой смысл. Раньше была такая забава… или казнь… хотя какая разница? Так вот, привязывали жертву к двум коням и обжигали их раскалённым железом. Безумные от боли животные разбегались в разные стороны и разрывали жертву… Похоже, да, Василий?
Шляпа довольно покачалась:
– Ой, Ваня, Хромой, вы, кажется, собирались к Свету, – кислая улыбка пробежала по лицу, выражая то ли боль, то ли наслаждение. – Пропуск есть?
– Какой пропуск? – хором спросили сидящие на лавке.
– Да я уж и сам забыл, как он выглядит. Давно не видел, очень давно. А вот как его не получить, могу показать. Он поймал облако и раздвинул в разные стороны – получилось что-то вроде экрана, на котором, как в тумане, стала появляться обшарпанная кухня:
– Иди сюда, маленькая тварь! – пьяный отец, держась за стол, пытался встать. – Я кому сказал!
– Ма-ма-а-а! – она бежала по коридору, бежала и кричала. Коридор превращался в бесконечно-бездонный колодец: она падала и кричала, кричала и падала…
– Хватит орать! – муж повернулся на другой бок и захрапел так, что от звуковой волны и перегара занавески задёргались в тихой истерике.
Холодный пот лился ручьём: сколько лет прошло, как он умер, а ужас остался… Скорей бы утро!
– Ты опять пьёшь!
– Да.
– Ты загубил мне жизнь! Отец угробил детство, а ты, придурок, – всю жизнь! И зачем я за тебя замуж выходила?!
– Отстань, мне надо идти.
Дверь захлопнулась. Она села на пол и заплакала.
– Доча, ты пьяная?
– Ну, мам, мы немного выпили, праздник же!
– Ты хочешь закончить, как твой брат, в тюрьме? Или как папа – нажраться и умереть в канаве?!
– Мам, тебе лечиться надо.
Дверь захлопнулась. Она закрыла глаза и прислонилась к стене.
– Товарищ директор, вы пьяны, вас жена дома ждёт, что же вы делаете?
– Я сказал: иди сюда! Повышение зарплаты нужно тебе или мне?!
– Да убери ты свои руки, урод!
– Да пошла ты к чёрту!
Дверь захлопнулась. Она побежала прочь.
– Вот и погода такая же, – она шла, почти бежала. Ветер пытался рвать одежду и выл, как стая волков. На рекламных щитах, словно порванные паруса, болтались растрёпанные баннеры.
Реклама. Это то, что нужно тебе, но ты не понимаешь зачем.
По радио передали штормовое предупреждение. Но она шла. Ветер в лицо: казалось, что вся природа, люди, столбы и деревья шли против, хотя и навстречу.
– Почему так?! – она кричала в лицо поднявшейся буре, но слова тонули в безумном грохоте: вот слетела крыша с одинокого ларька! Вот пошатнулся и упал столб, а вот…
Ух-х-х!!! – что-то большое и тёмное вдруг потушило свет, и сразу стало тихо…
– Что писать в заключении?
– Напиши, как было: смерть наступила в результате падения рекламной бочки с названием «Любимое вино моей женщины» с крыши винного магазина.
– Ты гляди, как не повезло-то.
Два санитара закрыли двери морга и пошли пить кофе.
– О, дочка, проходи! Стаканчик налить?
– Привет, отец… Ты и здесь пьёшь… Хотя… Да пошло оно всё, наливай!… Устала я…
– Что-то долго тебя не было: ездила куда?
– Да, задержалась… там… Надеюсь, тут полегче будет…
Она взяла стакан и махнула без закуски.
Человек в чёрной шляпе поднёс ещё две бутылки: «Сдалась, родная… столько страданий… И на последнем шаге – всё-таки моя!»
– Да-а, с пропуском прямо беда в последнее время у людей… Так что, Хромой, Иван, понятно, о чём я? – он взмахнул шляпой, и облако исчезло, оставляя вонючий запах серы.
– Понятно…
– Кто ещё не понял: пропуск – это отсутствие зла, ненависти. Вы и сами понимаете: всего того, сделанного вами, что теперь может тянуть вниз. Добро же тянет вверх, к Свету, – раздался громовой голос и заставил посмотреть всех вверх.
Некто в шляпе заёрзал:
– Так, давайте прыгайте, мужики! Тогда всем станет ясно – кто куда. Я, конечно, буду ждать внизу. Там, где очень тепло. Даже могу сказать – жарко. Ну, а если не встретимся, то уж не обижайтесь, я сделал всё что мог, – он криво улыбнулся собственной шутке и мгновенно исчез.
Сколько времени прошло, неизвестно: то ли секунда, то ли вечность. Некто в дорогом костюме смотрел вверх: маленькие облака тихо проплывали над головой; внизу же, под ногами, мигая ярко-красными огнями, потрескивали угли.
– Ничего, подождём. Время есть, – успокаивал он сам себя, нервно барабаня пальцами по шляпе.Жизнь предметов
Бесконечность, или лысая башка
Каждый день я дважды прохожу мимо заводского общежития. Ну как – заводского: давно уже выкупленного и проданного тем же жильцам, но по совершенно другой цене – приватизационной. Но не в этом дело, короче. Дело в том, что из окна на третьем этаже (общий коридор, видимо) постоянно торчит лысая башка и курит. Дождь ли, жара ли, снег, утро, вечер…
