Денис Драгунский - Нет такого слова (сборник)
Жалко, что в последние его годы я бывал у него совсем редко.
Юрий Александрович. 2 коллекционер и бессребреник
Про корейскую войну он рассказал такую подробность: нельзя было произносить вслух воинские звания. К сержантам и младшим офицерам обращались по фамилии, а к старшим офицерам – по имени-отчеству. «Товарищ Слувис! Василий Николаевич велел выпустить два звена истребителей, выполняйте».
Он очень широко общался. У него за столом собирались актеры, ученые, родственники, друзья детства, океанологи, которые привозили ему раковины со всех концов света. Художников, правда, не было. Потому что они считали Слувиса… ну, как бы это сказать… как бы средневековым мастером, который работает в строгих рамках канона. Его поразительные камеи и декоративные кубки не претендовали на новизну, на открытие. Это были античные профили, изображения мифологических героев, повторение вечных высоких образцов. Пространства для своей игры почти не было. Он делал вид, что ни капли не страдает из-за этого.
Слувис, бывало, увлекался новыми друзьями. Но все проходило по одной схеме:
– Слушай, я тут познакомился с неким Сережей Петровым… ты знаешь, это уникальная личность, это… это просто сейчас таких не делают, это просто какое-то живое ископаемое… благородный, честный, добрый… просто… (и тут голос Слувиса прерывался) просто настоящий… (из-под очков выкатывалась слеза, и голос превращался в шепот) настоящий бессребреник …
Я сочувственно вздыхал. Проходил месяц-другой. Я спрашивал:
– Да, кстати, как там этот ваш Сережа Петров?
– Пропал куда-то, давно не звонит, – небрежно говорил Слувис и быстро переводил разговор на другую тему.
Проходил еще месяц, я снова спрашивал о благородном бессребренике Сереже Петрове. Слувис мрачнел и наливался краской:
– Слышать о нем не желаю! Это такая мррррррр-разь!!! – орал он.Речь шла либо о крупном обмане при расчете, либо о мошенничестве при обмене раковинами. Они, кстати, встречаются довольно дорогие, даже среди рядовых, не уникальных. Каури разновидности “Gloria maris” стоит, как нынче принято выражаться, от двух тыс. у. е. А размером – в пиджачную пуговицу. Само же коллекционирование раковин имеет совершенно банальный глубинно-психологический смысл. Когда я поведал об этом Слувису, он, против моего ожидания, не стал отмахиваться и спорить, а потер руки и захихикал: «То-то меня к ним ужасно тянет!»
Но если без всяких таких шуток – он любил любить. И его любили. Обо всех своих женщинах он говорил нежно и признательно. Его последняя жена была совсем молодой, когда они встретились. Они прожили прекрасных двадцать пять лет. Или даже больше.
Юрий Александрович. 3 вдруг неожиданно и странно
Среди друзей Слувиса был выдающийся советский физик N. Они когда-то жили в одном дворе. Правда, N был постарше.
Несмотря на все свои регалии (академик, лауреат премий и орденов кавалер) и должность (высокий научно-руководящий пост в одном очень-очень секретном институте), он вел жизнь безалаберную и многоженскую. Возил в авоськах картошку «ужасно неприспособленным и житейски беспомощным» великовозрастным детям своей возлюбленной, носил раздерганную пыжиковую шапку и пальто нараспашку, ездил в основном на метро и любил выпить. И вообще был просто очарователен.
Он был ровесником А.Д. Сахарова и рассказывал про него интересные вещи.
Они учились на одном курсе. Сахаров на первом же занятии по физкультуре подошел к перекладине, повис на ней и свалился. «Все сразу решили – гений, раз не может подтянуться. Хотя подтянуться он, скорее всего, мог», – сказал N.
N говорил, что Сахаров был великий физик, гениальный инженер-изобретатель, но столь же бесподобный научный интриган. По рассказам N, письма Сахарова к Евгению Забабахину, который в Челябинске параллельно с Сахаровым делал водородную бомбу, полностью сбили конкурента с толку и вывели его из игры. Особенно если учесть, что эти письма Сахаров ухитрялся пересылать ему в обход всех служб секретности.
Вынесем за скобки оба подвига Сахарова – ядерно-оружейный и гражданский. Они неоспоримы.
Но тем занятнее подробности жизни.Над рукописями трястись? уходи и не оглядывайся
В начале восьмидесятых я сочинял пьесы, и четыре из них были поставлены. Правда, довольно смешно: на «настоящей» большой сцене в Москве только одна, и та – инсценировка. Еще одна на настоящей большой сцене, но в Софии. Две другие – по подвалам, как это случалось в то время. Одну из «подвальных» поставила модная режиссерша, а играли там Евгения Уралова (та, которая главная героиня в фильме «Июльский дождь») и замечательный Олег Вавилов.
Беда была в том, что Женя и Олег служили в разных театрах, им было трудно найти совпадающие свободные вечера, поэтому представлений было очень мало.
В этой пьесе был особый драматургический ход: герой и героиня ни разу не говорили друг другу ни слова, хотя общались весьма горячо. Но – как бы через третьих лиц. Разговаривая с другими людьми по телефону, но с расчетом, что находящий(ая)ся в комнате муж(жена) услышит и отреагирует. И он(а) реагировал(а) – брал(а) трубку и звонил(а) как бы по своим делам, но говорил(а) нечто, рассчитанное на реакцию собеседника. По-моему, это было сделано достаточно ловко. Сюжет в пьесе развивался стремительно, выяснялись все новые и новые обстоятельства, и все кончалось гибелью героя.
Потом я в очередной раз закончил один этап жизни и перешел к другому. И, помимо прочего, сложил в мешок и вынес на помойку несколько пьес, каждая в нескольких экземплярах.
А лет через десять мне звонит один режиссер-документалист и говорит, что хочет попробовать себя в жанре телеспектакля. А ему несколько человек рассказывали, что у Д.Д. есть оригинальная, лихо закрученная (и много других приятных слов) пьеса на двоих. Он говорит:
– Я хотел бы для начала ее прочитать. Как бы это сделать?
– Никак. Совершенно невозможное дело… – И объясняю ему ситуацию.
– Даже экземпляра не оставили? Ну, вы даете!
Даю. Вернее, давал. Дал когда-то. А что теперь сделаешь?Если будет нужно ледяное время
Дочь простого служащего, она с детства оказалась у самого подножия властной горы. Так получилось – жила в одном дворе со всем Политбюро. Однажды утром вышла, как всегда, в школу – а во дворе тишина и пустота, ни одной машины у дубовых подъездов. Дворник объяснил:
– Сегодня ночью взяли всех врагов народа.
Во время войны была на фронте – и в штабе, и на передовой. Шагала между вмерзшими в реку трупами немцев. Март, начинало таять. Сырой ветер шевелил невесомые светлые волосы мертвых врагов, стоящих во льду вертикально.
После войны училась в театральном институте у великих режиссеров и актеров. Какие люди, какие репетиции, какие спектакли, какие обсуждения!
О, московская богема конца сороковых – начала пятидесятых, ее красивая лихая молодость: это отдельный длинный роман!
Работала в театре, была премьершей, ездила на зарубежные гастроли. Вместе с главным режиссером бывала на официальных приемах, знакомилась с президентами, королями и диктаторами.
Потом семья, дети, внуки, племянники.Кто-то умер. Кто-то уехал. Пропал, замолчал, исчез. Она осталась. С ней осталась куча писем, приглашений, программок, книг с автографами. Кипы фотографий. В гостях у короля Фарука. В студии Питера Брука. На занятиях у Михаила Ромма. Около хижины дяди Тома…
Ей восемьдесят лет. Она часами сидит на диване, прикрыв глаза. В голове туман и поволока. Ей кажется, что она – это русло ручья, по которому течет время. Холодное, до ломоты костей. Как листья по воде, уплывают имена, встречи, разговоры.
Она все время зовет к себе внука, показывает ему книги и фотографии. Специально готовится к таким беседам. Рассказывает медленно и долго, чтоб ничего не упустить.
Внуку некогда. Вообще-то он вежливый мальчик. Но однажды срывается:
– Да пойми же ты! – кричит он. – Это не интересно! Это никому не интересно!
Выходит и громко идет в свою комнату.Но, устыдившись, возвращается, останавливается перед ее дверью: – Ба! Но ты ничего, ты зови меня, если будет нужно .
Три года правила личной гигиены
Она не брала деньги без спросу. Она экономила. Ее новый как бы муж был человек безалаберный и щедрый. Все время совал ей купюры: «Поезжай на такси, купи себе что-нибудь красивое, пообедай в ресторане». У него водились деньги, и он их не считал. Он не был богатым – она поняла это очень скоро, – но по сравнению с жизнью в ее родном N-ске это было, что называется, небо и земля.
Она ездила на метро. Покупала красивые вещи на распродажах. Обедала в дешевом кафе. За месяц удавалось выгадать тысяч десять-пятнадцать.
Она посылала их в N-ск, любимому человеку. Он был режиссер и театральный художник. Талантливый и непризнанный. Они тайком переписывались – из интернет-кафе. Она знала, что все равно к нему вернется.
