Денис Драгунский - Нет такого слова (сборник)
Обедать приходили две девочки. Москвички, мои ровесницы или чуть помладше, очень надутые, с косичками бубликом и строгими мамами. Мамы заставляли их есть наперегонки. «Смотри, Лена! Катя уже доедает второе, а ты еще с первым не справилась». Девочек от этой гонки примерно через раз рвало. Сегодня – Лену. Завтра – Катю. Которая обгоняла, та и выдавала все обогнатое на серую застиранную скатерть. Это было противно. Еще противнее было, что эти мамы говорят «первое – второе». Мы дома всегда называли еду своими именами. Борщ, бульон, рассольник. Котлеты, рыба, курица.
С нами отдыхала девица лет двадцати. Я с ней дружил, мы вместе поднимались на гору по руслу ручья. У нее на носу были прыщи. Она их мазала белой пастой. Называлось – «паста Лассара». Я стал брызгать в нее водой во время купания. Она закричала: «Нельзя, нельзя, ты мне смоешь всю пасту Лассара!» Но я почему-то брызнул в нее еще раз. Она сказала: «Я с тобой больше не разговариваю!» Ладно, думаю, завтра помиримся. А назавтра к ней приехали знакомые парни. Вот уже все перезнакомились, и кто-то меня зовет в подкидного поиграть. А она поджала губы и громко говорит: «Я с ним не буду играть в карты, я с ним больше не разговариваю!» Парни захохотали. Я не понял, почему они хохочут, но почувствовал гордость. Ощутил свою значимость. Совсем взрослая девушка «со мной не разговаривает».
У хозяйки был муж, отставной офицер. Подполковник Мартынов. Он стирал белье для всех жильцов. Голый до пояса, жилистый, в белесом тропическом шлеме, усиками и очками похожий на Киплинга, он деревянными щипцами вынимал простыни и дамские трусики из огромной старинной стиральной машины. А потом выжимал их между резиновыми роликами и складывал в таз. Развешивать не входило в его обязанности.
Был бы я прилежный советский писатель семидесятых годов, я написал бы длинную пляжно-искандеровскую повесть. А критика нашла бы в ней подтекст и протест. Но это время прошло. Ну и хорошо.
Скромное обаяние повседневности Санкт-Петербург, 2007, 27 октября. 14:30
Выхожу из метро «Площадь Восстания». Прохожу сквозь строй раскрашенных девиц. Черные губы, зелено-золотые веки, трехдюймовые ногти. Серебряное напыление на волосах. Красные сапоги со стразами. Колготки в сеточку. Несмотря на прохладу, голые пупы с пирсингом.
Отчетливо слышный шепот:
– Мужчина-а-а-а… Хотите отдохнуть с девушкой?
Я не удерживаюсь от брезгливой гримасы.
Иду дальше.
Рядом со мной шагает молодая женщина. Понимающе вздыхает.
Смотрю на нее. Простое, но изящное драповое пальто. Ботиночки – не новые, но красивые. Короткая стрижка. Шарфик, беретик, самая простая сумка на плече.
Мы встречаемся глазами. Она легонько улыбается и осуждающе косится в сторону размалеванных путан: вот, мол, дрянь какая в нашем прекрасном Питере. Я киваю в ответ.
Она негромко говорит:
– Мужчина, хотите отдохнуть со скромной, интеллигентной девушкой?
Гримасы социализма классовое чутье
Вспомнил историю, рассказанную Аллой (Алисой Григорьевной) Нагибиной. Дело было в конце семидесятых. Нагибин жил барином: всегда на даче, картины-камины, гости-приемы и все такое. Но по продуктовой части в стране становилось все слабже и слабже, и он это непосредственно ощущал. Раздобыть для гостей что-нибудь вкусное и деликатесное данному писателю было негде. Хотя он был всенародно знаменит и очень богат.
Книги Нагибина раскупались моментально. На его повести, опубликованные в журналах, читатели библиотек записывались в очередь. А богат он был потому, что писал сценарии. «Председатель», «Директор», «Чайковский», «Красная палатка», «Дерсу Узала». Три последних – большие международные проекты. Он был, пожалуй, единственным советским сценаристом, к которому в те годы обращались зарубежные продюсеры. Были еще отличные фильмы «Самый медленный поезд» и «Ночной гость» (там роскошный Смоктуновский) и проч., и проч. Успешные сценарии – это огромные деньги по тогдашним масштабам.
Но он был фрондером. Как-то на собрании в Союзе писателей его с трибуны патетически спросили:
«С кем вы, Юрий Маркович?» Дивно звучит, правда? Он не был членом партии и уж подавно не был секретарем правления союза. Поэтому никакому специальному снабжению не подлежал.
Итак, Алису Григорьевну познакомили с директрисой какого-то большого гастронома. Начинают договариваться – вы мне раз в неделю набор таких-то продуктов, а я вам сколько за это должна?
– Мне деньги не нужны, – сказала директриса гастронома. – У меня денег не меньше, чем у вас, вы уж извините.
– А что же вам нужно? – спросила Алиса Григорьевна. – Что бы вы хотели получить за вашу столь ценную помощь?
– Общаться, – сказала директриса гастронома. – Дружить домами.
– Да, конечно, разумеется, – покивала Алиса Григорьевна.
Но стала ездить на рынок и сама готовить для гостей всякие вкусные и деликатесные штуки.
Такой вот штришок эпохи.
И еще один.
В подмосковном поселке Мозжинка на одинаковых калитках висели однообразные таблички: «Дача академика П.П. Петрова» (фамилия условная). Прогуливаясь по Мозжинке – ибо отдыхал за оврагом в одноименном академическом пансионате, – я спросил у какой-то старушки:
– Скажите, это поселок Академии наук?
Просто так, как бы даже из вежливости.
Мне потом (потому что в тот момент я был смят и уничтожен) вспомнились стихи Пушкина про обвал, а также строки из «Колокола» Шиллера:Schrecklich ist’s den Leu zu wecken…
и т. д., что в русском переводе Льва Мея звучит, если я правильно помню:
«Ужасно львицы пробужденье,
Ужасней – тигров злой набег,
Но что все ужасы в сравненье
С твоим безумством, человек!»
Бело-розовая кружевная старушка посмотрела не меня взглядом разбуженной львицы и, хрипя, как тысяча тигров, прорычала:
– Не поселок Академии наук, а поселок академиков ! Ххыррр!
Почувствуйте разницу.Визит к мэтру источник литературных симпатий
Я рассказывал, как давным-давно мой приятель вез на дачу Вознесенского и как тот горделиво сказал что-то вроде «Запомните, что вы везли Вознесенского». Вместо червонца. И я сразу разлюбил данного поэта. И полюбил Евтушенко. Вот почему.
Примерно 1960 год, лето. Наш поселок. Я бегу по каким-то своим делам. Около меня останавливается машина марки «Москвич 402». То есть первый после того, который как «Опель Кадет».
Молодой человек высовывается и говорит:
– Мальчик, ты здесь живешь? – Я киваю. – Мальчик, ты не знаешь, где живет поэт Павел Антокольский? Это далеко?
– Дядя Павлик? – говорю я. – Знаю. Это недалеко. Это, значит, вперед, потом направо, потом до конца и налево, и там, по левой стороне, как переедете маленькую аллейку, там на углу забор такой из сетки, профессор Авдиев живет, а потом дача Масса Владимир Захарыча, а там уже Антокольский.
– Мальчик, – говорит молодой человек, – а тебе не трудно будет сесть со мной и показать дорогу, а? Раз это недалеко?
– Ладно, – говорю, – поехали.
Едем.– Да, – говорит молодой человек, – для тебя он дядя Павлик, а для меня – Павел Григорьевич. Он мой учитель. Я, понимаешь ты, молодой поэт. Меня зовут Евгений Евтушенко. Вот я написал новые стихи, и Павел Григорьевич разрешил мне приехать к нему на дачу, почитать ему свои стихи. И я очень волнуюсь.
Я, наверное, хихикнул.
– Да, – сказал Евгений Евтушенко. – Тебе смешно. Такой здоровый парнище, а волнуется. А вот у меня, честно, поджилки трясутся.
Мы подъехали. Я сказал:
– Что вы! Дядя Павлик добрый. Ему ваши стихи понравятся, вот увидите!
Молодой поэт Евгений Евтушенко серьезно ответил:
– Ну, спасибо.У Павла Антокольского была жена Зоя Бажанова, бывшая актриса. Она рисовала такие смешные картинки с чертями и ведьмами. Маленькая, худая, с челочкой, много курила. Очень подходила по облику к дяде Павлику, который с лица был похож на русско-еврейскую версию Пикассо. Черные круги под глазами. Бабочка. Беретка.
Няня Поля шерстяное, выходное, настоящее
Няня Поля была из Чернигова.
Она всегда была домработницей, с послевоенных лет. Маленького роста, крючконосая, некрасивая, все в руках горит.
В воскресенье она шла в кино «Эрмитаж» на утренний сеанс. Возвращалась часам к двенадцати, сидела на кухне у окна, смотрела, как машины едут по Садовому кольцу. Мы жили на 11-м этаже, видно было далеко, и Театр Советской Армии, и высотка у Красных Ворот, и гостиница «Ленинградская».
Мама ей однажды сказала:
– Поля, что вы так сидите? Пойдите, погуляйте по Москве!
– Гулять? – вдруг обиделась Поля. – Может, еще губы накрасить? Да с папиросочкой, как эти, прости господи?!Поля нянчила мою маленькую сестру, а заодно присматривала за мной. Родители иногда уезжали, и мы оставались втроем – сестра, я и Поля. Она была очень добрая. Однажды у меня один приятель напился до полного безобразия, так Поля его водила в ванную умывать, а потом поила чаем на кухне. Мне она по утрам грела рубашку. Быстро проглаживала ее утюгом и несла ко мне в комнату. Я вообще про такое никогда не слышал. Что-то райское, что-то барское. Стыдно, странно и приятно. Мне было шестнадцать лет. Если я вечером немного перебирал по части выпить – увы, увы, случалось! – то утром она давала мне стопочку водки, соленый помидор и чашку крепкого бульона. Обычно это было по воскресеньям. Но один раз случилось перед школой. Ничего, обошлось.
