Денис Драгунский - Нет такого слова (сборник)
Когда она поднималась по лестнице, у нее сильно билось сердце. Первый раз за три года, наверное.
Открыла дверь своим ключом. Было закрыто на цепочку. Она подергала дверь. Любимый человек отворил не сразу. Он был не один. С ним была какая-то дрянь. Кажется, девуля из местной театральной тусовки. В комнате омерзительно пахло дешевым дезодорантом и вчерашними колготками.
Она ненавидела баб, которые надевают вчерашние колготки. Даже если вчера носили их полчаса. Даже после душа. Считала таких баб неизмеримо ниже себя.
– Что это за дрянь? – спросила она вместо «здравствуй».
– Интересный вопрос, – промямлил любимый человек. – А ты где была три года?
– Что это за дрянь? – повторила она. – Кто она?
– А ты кто? – спросил любимый человек.
– Проститутка, – сказала она, не запнувшись. – Проститутка-дурочка с фантазиями. Из французского кино. Привет, пока.Она не догадалась снять на полдня номер в гостинице. Гуляла по городу. Проехала на троллейбусе мимо театра. Обедала в ресторане. Звонила в Питер своему как бы мужу. Сказала, что конференция неинтересная и что она завтра будет дома. Купила обратный билет. За час до отхода поезда была на перроне. Ужасно устала.
Когда она ехала с вокзала на такси, ей вдруг стало жарко и липко ногам. Стопам и особенно пальцам. Неудобно согнувшись, она расстегнула ботинки и вспомнила, что на ней даже не вчерашние, а позавчерашние колготки.
– Вы чего смеетесь? – спросил таксист.
– Смешной у нас город, – сказала она. – Но зато красивый.Ментальность, или дух народа заметки по национальному вопросу
Был у нас на факультете маленький тихий вьетнамец, который вдруг оказался мастером карате и избил двух бугаев на глазах всего курса. Я про это рассказывал. Имя его, напомню, было Кан Ван До, а кличка – Кандошка. Правда, после той драки его стали уважительно звать товарищем Каном.
Однажды я спросил его:
– Как сказать по-вашему «** твою мать»?
– Это можно дословно перевести, – сказал он. – Но это не понятно, что ты хочешь сказать. Если только ты хочешь рассказать про семейную тайну.
– Про тайну не хочу, – сказал я. – А вот как сказать человеку «пошел на ***»?
– Тоже можно перевести дословно, – вздохнул он. – Но это никто не поймет. Совсем не поймет. Как туда можно идти? Может быть, это шутка? Но не совсем смешно.
– Кандоша! – возопил я. – Прости, что я так, но ты меня довел! Ты что дурака валяешь? Ты разве не понял, что я спрашиваю?
– Не понял, – сказал он. – Честное слово.
– Я тебя спрашиваю вот про что, – медленно сказал я. – Как на вашем языке сказать человеку что-то обидное? Оскорбить его? Чтобы он знал, что я его не люблю, не уважаю, презираю, ненавижу! Понял?
– А! – сказал товарищ Кан. – Понял. Это просто. Но это немножко опасно. За это могут иногда ударить.
– Ой! – засмеялся я. – Ну, а что сказать-то надо?
– Надо подойти близко, – объяснил товарищ Кан. – Посмотреть прямо в глаза и сказать: «Ты – плохой человек».Особый дух народа бывает не только в Юго-Восточной Азии.
Мой приятель рассказывал: целовался он с одной девушкой на диване в квартире своей бабушки. Над диваном висел гобелен, где всадники в старинных доспехах гнались за оленями. Были в свое время такие надкроватные коврики.
В самый решительный момент девушка томно запрокинула голову и вдруг спросила, выпростав руку и указав на рыцарей-охотников на гобелене:
– А это наши или немцы?Для дома, для семьи воззрите на птиц небесных, иже не сеют, не жнут
Ее первый муж был человек очень энергичный. Он делал карьеру, он работал и подрабатывал, он ходил на рынок, он сам готовил шпигованное мясо для гостей, он умел выгодно продать старую машину и купить новую, летом возил семью к морю или снимал хорошую дачу.
Он сделал вообще невозможное – после смерти матери отвоевал родительскую квартиру, хотя давно не был там прописан и полагался ему как наследнику жалкий паевой взнос. А большая квартира в центре, в роскошном ведомственном кооперативе, должна была уйти , таков был закон, поскольку дело было в семидесятых. Но нет! Он в лепешку расшибся, сто судов прошел и добился своего.
С выписанным ордером на груди он приехал к ней, как солдат с войны. Она с ребенком жила на даче. Муж-победитель привез трофеи.
А она вздохнула:
– Ладно. Значит, придется переезжать. Хотя ужасно не хочется.
Он почувствовал – сейчас он либо убьет ее, либо сядет на пол и расплачется как маленький. Как уже плакал сегодня, войдя в отвоеванную родительскую квартиру, которая год простояла под пломбой. Остатки еды после поминок почернели на невымытых тарелках.
Поэтому он спустился с крыльца в темноту сада, дошел до калитки, обернулся:
– Может быть, мне лучше вообще уехать?
– Как хочешь, – сказала она.
Он уехал.Потом она снова вышла замуж. За человека веселого и беззаботного. Он не стремился к деньгам, успехам, квартирам и машинам. Бывало хлеб забывал купить.
Она рассказывала:
– Прихожу домой, никого нет, всё вверх дном, а на столе записка: «Посуду не вымыл, но люблю!»
И просто сияла от счастья.Вертикаль кто здесь не бывал – тот не рисковал
Эта ужасная история случилась – вернее, чуть было не случилась – несколько лет назад в одном городе за Уралом. Я был там на научно-практической конференции.
Вечером был ужин в ресторане. Принимал нас местный начальник. Не самый главный, конечно, но на хорошем уровне , как сказали понятливые ребята из участников. Он действительно был на уровне: изящен, галантен, разбирался в теме конференции и тонко шутил.
Например, он сказал, когда все уже здорово выпили:
– У нас тут слишком много людей искусства. Не докучали по дороге?
Ресторан стоял посреди небольшого парка, где толпились проститутки. Мы шли как сквозь строй. Но все равно не поняли, при чем тут люди искусства.
Он объяснил, что слово «гейша» в дословном переводе с японского означает «человек искусства». Все засмеялись. И сказали, что нет, не докучали.
Но один из наших ребят вдруг сказал:
– А вот мне докучали! Одна такая гейша прямо до дверей довела. Едва отвязался.
– Да? – вскинул брови начальник. – И сколько же она просила за свое искусство?
– Тысячу рублей, – сказал тот.
– Ой-ой-ой, – покачал головой начальник. – Стыд-позор-кошмар. У нас нет таких цен. Это она догадалась, что вы – москвич. Ай, как нехорошо… – И вдруг громко крикнул: – Свиридов! Ко мне!
В зал вбежал милиционер.
– Да, Петр Сергеич!
– Свиридов, – сказал начальник, – тут одна тварь город позорит. Опроси товарища, задержи по приметам и тащи сюда. Будем разбираться.
Милиционер вытащил блокнотик, присел рядом со стулом на корточки и забормотал:
– Цвет волос? Прическа? Плащ или куртка? Цвет сапог?
А начальник, нагнувшись к нашему коллеге, сказал, нежно улыбаясь:
– Она вам свое искусство подарит бесплатно.Надо было что-то делать. Я вскочил, поднял бокал и завопил:
– Здоровье прекрасных дам!
Все вскочили, стали наливать вино в бокалы, потянулись чокаться с женщинами, участницами конференции, которые сидели тут же, но про них совсем забыли.
– Здоровье прекрасных дам! – закричали все.
– Товарищ Свиридов, – сказал я. – Петр Сергеич пошутил. Выпейте с нами за здоровье женщин!
– Я при исполнении, – сказал Свиридов.
– Выпей, Свиридов, ничего, – сказал начальник. – Мягкий народ эти москвичи.Грех полной ясности кто кого и, главное, почему
Протопопа Аввакума сослали в Даурию, в Забайкалье. Надзирал над ним воевода Пашков, истязал его жестоко и неустанно. Ссылка длилась десять лет. На исходе этих лет воевода Пашков получил новое назначение, уехал куда-то.
Аввакум написал:
« Десеть лет он меня мучил или я ево – не знаю; Бог разберет в день века ».
Сегодня мне кажется, что это – самая великая мысль на свете. Самая христианская. Самая человечная.
Воспоминание: историка Михаила Гефтера травило руководство Академии наук. Это общеизвестно, это правда. Был рассыпан набор замечательной книги, которую он подготовил к печати. Но руководство академии (реальный человек) рассказывало в домашней обстановке, как его допекал и мучил Гефтер с этой книгой. Как он был упрям и глух к доводам здравого смысла; набор книги (это был двухтомный коллективный труд к столетию Ленина) пришлось рассыпать, иначе наказали бы весь институт.
Нет, я не встаю на сторону дирекции против независимо мыслящего ученого, что вы, что вы!
Но…
Но как просто было бы жить, если бы мир состоял из гонителей и гонимых, воров и обворованных, лжецов и обманутых. Из целомудренных жен и распутных мужей, верных мужей и блудливых жен. Из бескорыстных кормильцев и неблагодарных потребителей. Из отважных диссидентов и низких конформистов. Из ангелов и демонов, простите.
А может быть, в такой полуденной ясности жить стало бы еще труднее? Что может быть невозможнее черно-белого мира?
