Дмитрий Барчук - Александрия
Казалось бы, Леонид – суровый мужик, офицер, разведчик, прошел Афганистан, к любым бандитам не побоится поехать «на стрелку», сломает любого должника; а в собственной семье он был далеко не хозяином положения. Хотя он и строжился, как мог, но на домочадцев его свирепый взгляд не производил такого впечатления, как на посторонних. Может быть, потому, что жена и сыновья знали, что в глубине души он их очень любит и никогда не сделает им ничего дурного. Честно признаюсь, я бы на его месте такого отношения к себе не вытерпел.
Его жена была на четыре года моложе своего супруга. Видная, интересная женщина. Несмотря на близость пятого десятка и двух уже почти взрослых сынов, Людмила Сергеевна сохранила стройную фигуру. Всегда одевалась в дорогих магазинах, модно, но слишком ярко. Она могла появиться с мужем на корпоративной вечеринке в короткой кожаной юбке и надетой на голое тело тонкой майке, через которую просвечивали все ее прелести.
Людмила имела диплом филолога и когда-то, по молодости лет, даже одно время работала в школе учителем русского языка и литературы, но с появлением в семье материального достатка бросила это неблагодарное дело и целиком посвятила себя делам семейным. Правда, и на этом поприще она особо не перетруждалась. Уборкой их огромной квартиры занималась домработница, за детьми присматривали вначале няни, а потом гувернеры. Для готовки обедов и ужинов она в последнее время стала приглашать смазливого молодого повара из итальянского ресторана.
Меры в потреблении алкоголя жена Леонида не знала. Ему зачастую приходилось краснеть за ее поведение в обществе. После пятого или шестого коктейля она становилась болтливой и развязной. Несла всякую ересь, громко читала стихи и хохотала во весь голос, стараясь обратить на себя всеобщее внимание. Другие женщины ее на дух не переносили. И было за что.
Нельзя объять необъятное. Нефтяные дела потребовали моего личного каждодневного присутствия в головном офисе компании, поэтому я был вынужден часть полномочий по управлению банком передать другому человеку. Директором банка мы назначили Антона Журавлева, моего старого приятеля еще по университету, мы учились в параллельных группах на одном курсе. Я же сохранил за собой полномочия председателя правления банка и был избран президентом нефтяной компании.
Это событие мы решили обмыть на даче у нового банковского начальника. Естественно, пригласили высоких гостей из правительства, администрации президента и Центробанка.
Была суббота. Погожий летний день. Поэтому гости приехали в простой одежде, как для пикника. Людка же вырядилась в вечернее платье, как на великосветский раут. Оно было серебристого цвета, как рыбья чешуя, длинное, со шлейфом. Когда она вылезала из новой Alfa Romeo, ей пришлось высоко задрать платье, чтобы его не испачкать. И все равно ей не удалось донести свой сверкающий хвост до веранды дома в первозданной чистоте. Ведь надо было преодолеть лужайку недавно подстриженного газона, и к блесткам ее платья налипло столько коротких травинок, что казалось, будто эта дама провела ночь на сеновале.
Госпожа Неклюдова, несмотря на свой великосветский прикид, оказалась верной своему амплуа. Она быстро напилась.
Татьяна не смогла поехать со мной на дачу из‑за плохого самочувствия и попросила в гостях долго не задерживаться. Но заместитель председателя Центробанка так увлек меня своим разговором о вероятности технического дефолта, что я просто не мог от него оторваться.
Вдруг в самый разгар вечера ко мне подошел взволнованный Леонид и, извинившись перед моим собеседником, отвел меня в сторону:
– Какие-то отморозки с пушками напали на наш обменный пункт на Тверской. Убили кассиршу и охранника. Мне нужно срочно поехать туда, перетереть с бывшими коллегами, чтобы дело взяли на особый контроль. Ты уж, пожалуйста, завези после банкета мою Людку домой. Идет?
И хотя я не горел особым желанием связываться с госпожой Неклюдовой, но дело есть дело, и отказать Леониду в этой обычной просьбе я не мог.
– Много денег-то похитили? – только успел спросить я уходящего Леонида.
– Так, пустяки. Дневная выручка. Людей жалко. Да и лишний шум вокруг банка нам ни к чему, – бросил он на ходу и поспешил к машине.
Я вернулся к разговору с представителем Центрального банка. Вскоре все, что можно было узнать о готовящемся дефолте по ГКО, я у него выяснил. В кармане запиликал мобильный телефон. Звонила жена. Я пообещал скоро выехать и стал отыскивать глазами Людмилу.
Серебристая русалка откинулась на спинку мягкого кресла в зарослях декоративных тропических растений, растущих посереди каминного зала в больших керамических горошках, и устало цедила через соломинку очередной коктейль.
Я боялся, что она воспротивится моему предложению об отъезде, и уже внутренне приготовился вызвать ей отдельную машину из корпоративного гаража, но Людмила на удивление легко согласилась с моим предложением.
– Давай вообще удерем отсюда по-английски, ни с кем не прощаясь, – предложила мне она заговорщицким тоном.
Я не стал ее ни в чем переубеждать и пошел заводить свой BMW. Я любил по выходным сам поездить за рулем. Хотя Неклюдов требовал обязательного присутствия охранника, но я, когда мог, всегда нарушал это неписаное правило. Прокатиться летним вечером на хорошей машине, с ветерком, по хорошему загородному шоссе, разве это не наслаждение!
Людмила села не сзади, а рядом со мной на пассажирское сиденье. Но я этому значения не придал. Машина, мягко шелестя шинами, выехала из ворот усадьбы.
За стеклом проносились перелески и луга, освещенные лучами уходящего за горизонт солнца. Нам навстречу из города тянулась вереница машин. Москвичи, уставшие за неделю в раскаленных городских джунглях, рвались на лоно природы.
Когда за поворотом сверкнула солнечными зайчиками речная гладь, моя спутница неожиданно попросила меня остановиться:
– Пожалуйста, съедем на берег. Я хочу умыться речной водой.
Я хоть и с неохотой, но выполнил ее просьбу.
Людмила, утопая на длинных каблуках в рыхлом прибрежном песке, кое-как доковыляла до речки. Притронувшись кончиками пальцев к воде, она мечтательно зажмурилась, как кошка в предвкушении Kitekat, и пропела:
– А вода такая теплая! Ты не хочешь искупнуться?
Я уже заподозрил ее в коварстве и решил не поддаваться:
– Нет. К сожалению, у меня нет с собой купального костюма.
Неклюдова с понурым видом поплелась назад к машине. Но ее смирение было напускным, ибо, едва усевшись на сиденье, она внезапно повалилась в мою сторону. Ее шальные глаза оказались прямо перед моими глазами, ее обычно тонкие губы неожиданно расцвели пышным бутоном и почти касались моих губ, а правая рука легла на мое бедро и стала подниматься по нему все выше и выше. Она так жарко дышала, что казалось, вот-вот опалит мне лицо. Ее груди вздымались под серебристой тканью. Мое мужское естество не могло не откликнуться на такой явный вызов. Увидев это, она заворковала, как голубка, и стала расстегивать молнию на моих брюках.
– Как же я давно ждала этого мгновения, милый, – сладострастно шептала она мне в ухо, все глубже вдавливая меня своим телом в сиденье. – Ты же сам этого хочешь тоже. Признайся, что я тебе нравлюсь…
Она и впрямь была дьявольски привлекательна в этот миг. Ее резкие черты лица сгладились, и она расцветала и таяла, обнимая меня.
Мое подсознание было уже во власти этой женщины, но на секунду в мозгу мелькнул образ Татьяны. И этого мне хватило, чтобы с силой оттолкнуть от себя Людмилу.
Она так отлетела, что даже слегка ударилась головой о стекло.
– Ты что? – непонимающим взглядом смерила она меня и стала успокаивать: – Леньки что ли испугался? Да не бойся ты его, дурачок. Это он только с виду такой грозный, а меня он не тронет. И мужиков моих не трогает. Потому что боится. Меня боится. Ты думаешь, он не знает, что я ему изменяю. Знает, но терпит. Ленька – мужик понятливый, бабью сучью натуру изучил. Пока баба молодая, ей нужно натрахаться досыта, чтоб на старости лет было хоть что вспомнить. Ну иди же ко мне, мой красавчик. У нас с тобой будет настоящая еврейская свадьба! Я же чувствую, как ты меня хочешь. А как я-то тебя хочу…
Вместо ответа я завел двигатель и, оставив за собой облако пыли, махом взлетел на своей ретивой «семерке» на пригорок. Лишь когда мы выехали на шоссе, я позволил себе бросить в сторону Людмилы косой взгляд. Она сосредоточенно рассматривала в окне вечерние подмосковные пейзажи и больше ничего не говорила.
Поздно вечером я отвез жену в частную клинику, где она наблюдалась. До плановых родов оставалось еще целых две недели, но ей стало настолько плохо, что дальше оставлять ее дома было опасно.
