Владимир Козлов - Свобода
За окном темно. Я и родители сидим на кухне. Я приехал около часа назад ночным поездом.
– Не знаю, не знаю… – говорит мама. – Надо тебе все же как-то определяться… Двадцать семь лет будет в этом году, а ни семьи, ни квартиры…
– Куда спешить?
– Что значит – куда спешить? А что, жить вот так, как получается, плыть по течению? Если собираешься оставаться в Москве, то надо, наверно, гражданство как-то постараться получить, прописку…
Я беру чашку с чаем, отпиваю.
– А какие перспективы в твоей этой организации? – спрашивает папа.
– Партия будет участвовать в декабре в думских выборах. От этого будет многое зависеть…
Папа качает головой.
– Не знаю, не знаю… Участвовать-то она может, но какие у нее есть шансы пройти?
– Пока никаких.
– А зачем тогда? Или главное не победа, а участие?
– Что-то вроде этого. Надо заявлять о себе, что-то делать… Ладно, пойду я, наверно, посплю еще. В поезде холодно было, просыпался постоянно…
* * *У магазина старухи продают семечки и сигареты. Из двери выходит Оксана – мы когда-то учились в одном классе. Я не видел ее несколько лет.
Смотрит на меня, говорит:
– Привет.
– Привет. Я думал, ты меня не узнаешь…
– Да нет, ты не изменился.
– Ты тоже.
Она изменилась, выглядит уставшей и постаревшей.
– Говорят, ты в Москве?
– Кто говорит?
– Я не помню уже, кто-то из девочек…
– Странно, что кто-то знает… Я здесь давно ни с кем не общаюсь… Может, родители…
– Да, может быть… И что ты там делаешь – в Москве?
– Работаю помощником председателя одной партии.
– Хорошо платят?
– Не жалуюсь. Ты все там же живешь – в сто семьдесят девятом?
Она кивает.
– Могу помочь нести пакет.
– Хорошо, спасибо. Он не очень тяжелый, но все же…
Я беру пакет. Мы идем вдоль забора школы.
Спрашиваю:
– Ну, а твои как дела? Я последнее слышал, что ты поступила в наш «пед», на филфак…
– Поступила, закончила, вышла замуж, родила дочку, развелась… – Она улыбается. – Живу с родителями. Вчетвером в одной комнате. Работаю в школе. Учительницей…
– В нашей?
– Нет, в одиннадцатой, на Менжинке… Сегодня – выходной, «часов» нет…
Сидим на кухне, пьем чай. Окно выходит на школьный двор. За стеной в комнате храпит ее пьяный отец.
По улице идет Каплевич – я не помню, как ее зовут, только фамилию. Она училась на два года старше нас.
Спрашиваю:
– Помнишь ее?
– Еще бы. Ее трудно забыть. Когда она забеременела в восьмом классе, все старались ударить ее по животу… Злые были такие, жестокие… Хотя сейчас еще более злые… А она отбивалась, никого к себе не подпускала. И родила – на вид нормального ребенка, девочку. Ей сейчас лет тринадцать уже…* * *Жду в приемной. В кабинете Ждана – разговор на повышенных тонах. Слов не разобрать.
Спрашиваю Свету:
– Кто у него?
– Два каких-то мужика. Я их не знаю.
Подхожу к двери, прижимаюсь ухом.
– …Еще раз говорю: такое сотрудничество мне не нужно! – кричит Ждан. – Мне это неинтересно!
– А ты подумай еще раз, – отвечает грубый, неприятный голос. – Мы понимаем – планы у тебя серьезные, явно все это не просто так… В смысле, финансирование есть какое-то. Но ты, блядь, наивный, думаешь, что на одних бабках выехать сможешь…
– Есть органы, которые тобой интересуются, – говорит кто-то третий, по голосу – молодой. – А если еще нет, то могут заинтересоваться в любой момент. И мы готовы взять это под контроль. Но…
Он говорит тише, слов не разобрать.
Ждан выкрикивает:
– Нет, я сказал – нет, и все!
Неприятный:
– Ну, а ты подумай! Потому что, блядь, потом можешь очень сильно пожалеть! И тогда ты сам к нам, блядь, придешь, на коленях приползешь. А мы тебе скажем: а иди-ка ты, парень, на хуй! Раньше надо было думать! И тогда тебе знаешь, что будет? А будет тебе пиздец, ты понял?
Я едва успеваю отбежать от двери.
Дверь распахивается. Выходят двое. Один пожилой, в серой кепке и синей «совковой» куртке, второй – молодой, в длинном черном пальто, без шапки. Они проходит мимо. Молодой смотрит на меня.
Подхожу к окну. Они садятся в «Волгу». Черную, с номерами САС. Машина трогается, проезжает лужу.
* * *Ток-шоу на Курском областном телевидении. Я – в студии, среди зрителей. Ждан – на сцене. Говорит:
– …Компартия себя дискредитировала, и ее нужно было распустить еще в девяносто первом году. А заодно и рассекретить архивы КГБ, и провести проверку всех сотрудников – и штатных, и нештатных, – и большинству запретить работать в государственных органах и избираться в парламент…
«Оппонент» Ждана – Суворцев. Коммунист, бывший директор завода. Покраснел, надувает щеки, кусает губы, притопывает ногой. Выкрикивает:
– Нет, ну это же махровое!..
– Успокойтесь, Павел Леонидович, – говорит ведущий – чувак лет двадцати пяти, в сиреневом пиджаке, белой рубашке, с цветастым галстуком. – Ведь есть же исконно русское слово «партнерство». Почему вы не можете сесть с Сергеем Александровичем за стол переговоров и уладить все разногласия, решить все проблемы…
Перед началом Ждан сказал мне, что еще год назад ведущий был диктором новостей: читал по бумажке подготовленный редактором текст.
– Да вы что – издеваетесь? – кричит Суворцев. – С ним за стол, с этим шарлатаном? Да я с ним, извиняюсь, на одном поле… это самое… не сел бы…
Ждан едва-едва улыбается. Спокойно говорит:
– Давайте определимся, что такое шарлатан. Вот, например, партия, семьдесят лет обещавшая людям светлое будущее и в конце концов загнавшая их в дерьмо, это партия шарлатанов или нет?
Суворцев хватает со стола стакан с водой, выплескивает в Ждана. Ждан увертывается: на него почти не попадает. Суворцев вскакивает, обегает стол, подбегает к Ждану. Ждан приподнимает ногу, сгибает в колене. Суворцев кидается на него с кулаками. Ждан выпрямляет ногу, отталкивает его. Суворцев падает на задницу. К нему подскакивают охранники.
Съемка закончена. Ведущий, придурочно улыбаясь, жмет Ждану руку.
– Отлично получилось, Сергей Александрович, просто супер! Люди будут смотреть, обсуждать… Некоторые – возмущаться, но все равно! Всего хорошего вам и до новых встреч…
Ведущий жмет руку и мне, уходит.
Мы надеваем куртки. Выходим через служебный вход. Снег уже растаял, тротуары высохли. «Волга» – на том же месте, но Гены в ней нет. Ждан вскрикивает. Я оборачиваюсь. Боль в затылке. В глазах темнеет.* * *Лежу на диване в маленькой комнате. Люстра выключена. Весь свет в комнате – от окон дома напротив. Я привстаю, морщусь от боли в голове. Трогаю затылок – засохшая кровь.
Где-то рядом разговаривают. Я подхожу к двери – в ней вместо стекла куски фанеры, кое-как скрепленные вместе. Дергаю за ручку. Дверь чем-то подперта с другой стороны.
Разговор прекращается. Я оглядываюсь. Старый сервант, за стеклом – три хрустальные вазы, в одной – искусственный цветок, два стеклянных лебедя. У окна – низкий столик и кресло с деревянными подлокотниками. Подхожу к окну. Пятый или, может быть, шестой этаж.
Дверь открывается. Амбал в кожаной куртке и высоких кроссовках «Nike».
– Что, отжился? Значит, слабо я тебе въебал… – Амбал ржет. За его спиной, в смежной комнате, сидит на стуле Ждан. Напротив него, на кровати, – два бандита.
Ждан:
– Я еще раз говорю, все вопросы решу лично с Хватом…
– Не решишь. Его завалили. Скоро неделя уже. Короче, какие у вас с ним там были расклады, меня не ебет. Бабки – наши, захотели – вложили, захотели – заберем и, само собой, с процентами…
– У меня с ним были четкие договоренности…
– Может, скажешь, бля, что ты с ним у нотариуса…
– Все было на словах…
– Я еще раз говорю, мне поебать. Я знаю одно – сколько бабок взято из общака. Понял? И ты мне их все вернешь. Под сто процентов. Ты понял? Если он тебе что-то свое давал – это его вопрос, меня не касается. Но про общак я тебе сказал…
– Я от своих обязательств не отказываюсь. Все деньги будут возвращены, и вся прибыль тоже… Но только после думских выборов в декабре…
– Каких, бля, выборов? В каком, бля, декабре? Кого ты лечишь? Нам, бля, сейчас бабло нужно, ты понял?
– Подожди, Слон, послушай меня. Я тебя кидать не собираюсь…
– А ты попробуй… – Слон улыбается. – Увидишь, что будет…
– Я еще раз говорю: я никого кидать не собираюсь. Но деньги уже вложены. Они не лежат у меня в сейфе или в банке… Я не могу их забрать вот так вот сразу, это физически невозможно, понимаешь? Поэтому давай говорить реально… Если ты подождешь до декабря, я не только все верну, но и с очень хорошими процентами…
Кулак Слона летит Ждану в нос. Ждан падает назад со стулом. Слон подскакивает, хватает Ждана за уши, головой бьет о батарею. Один раз, другой. Я делаю шаг вперед. Амбал хватает меня за рукав, подносит к носу кулак: весь в шрамах, с наколками-«точками» на костяшках.
– Если хочешь попиздиться со Слоном – то потом. Сейчас он, по типу, занят. – Амбал ржет. – А если со мной – то погнали!
