Юрий Буйда - Покидая Аркадию. Книга перемен
Андрей Семенович вдруг встрепенулся, прижался к девочке, крепко ее обнял и сказал:
– Оставайся со мной, Лиза. У меня скоро отпуск, поедем в Египет, там теплое море, будешь купаться, загорать, все забудем… оставайся…
Лиза помолчала, потом по-бабьи вздохнула и сказала:
– Ну ладно, Пиджак, уговорил, только не обижайся – рот у меня мелкий…
Утром они опохмелились холодной водкой, потому что оба чувствовали себя нехорошо. Съели яичницу с колбасой, снова выпили, отправились в постель, занялись любовью, заснули, а когда проснулись, Андрей Семенович опять спросил у Лизы, останется ли она с ним.
– Ты упрямый, – сказала Лиза. – Тогда надо паспорт у Дауда забрать, мой паспорт у него. А ты правда в Египет отвезешь? Без балды?
– Без балды, – сказал он. – Значит, у тебя и загранпаспорта нету? Ничего, сделаем.
Пока она принимала душ, он прикидывал, что делать. Привлекать полицию нельзя, это он понимал, а значит, придется действовать в одиночку. Угрозами ничего не добьешься, в таком бизнесе крутятся тертые люди, средство одно – деньги. Он был готов отдать все свои сбережения, но думал, что обойдется ста тысячами рублей. Ну двумястами тысячами.
Андрей Семенович побрился, тщательно оделся, взял из сейфа триста тысяч рублей в банковской упаковке, проверил, заряжен ли пистолет, выпил рюмку водки, сунул в карман фляжку, вызвал такси.
Лиза жила неподалеку от «Братиславской» в старом девятиэтажном доме с потеками смолы на фасаде.
– Ты с ними сам говори, – сказала Лиза. – Меня они слушать не будут.
Выйдя из лифта, она свернула направо, а Андрею Семеновичу пальцем указала на дверь слева.
– Они там все. Мы тут, а они там.
– Много их?
– Двое. Братья они, двое.
И скрылась за дверью.
Андрей Семенович глотнул из фляжки, позвонил.
Дверь открыл молодой мужчина лет тридцати.
– Вы Дауд?
– А что надо?
– Я насчет Лизы… девушка у вас тут живет…
– Какой Лизы? Нету тут никакой Лизы.
Он попытался закрыть дверь, но Хохлов успел вставить ногу в щель.
– Да погодите же! Я заплачу! У меня деньги с собой…
– Ты кто такой? – повысил голос мужчина. – Какие деньги? Дауд! – крикнул он в глубину квартиры. – Дауд, тут какой-то мужик…
– Так вы не Дауд? – Андрей Семенович опустил руку в карман, сжал рукоятку пистолета. – Что ж вы мне тогда голову морочите, а? – Его затрясло от гнева. – А ну пусти!
Мужчина отпустил дверь, отпрыгнул, схватил бейсбольную биту, стоявшую под вешалкой, но Андрей Семенович выстрелил ему в живот, перешагнул через тело, выстрелил в маленького толстяка, бросившегося ему навстречу из кухни, ногой открыл дверь в гостиную, пригнулся – пуля прошла выше – и дважды выстрелил в огромного детину с обрезом в руках, потом в женщину, которая попыталась ударить его палкой, потом в другую женщину, прижимавшуюся к стене, потом в визжащую девушку, закрывавшую глаза руками, потом сел на стул, положил пистолет на стол, покрытый красной плюшевой скатертью, повернулся к Лизе, вбежавшей в гостиную, но она даже не взглянула на него – бросилась в соседнюю комнату, через минуту вышла с полиэтиленовым пакетом.
– Паспорт забрала, – сказала она с радостью. – Ну пошли, что ли?
– Куда пошли? – не понял он.
– Ты ж говорил, Египет… паспорт я у них свой забрала, теперь можно…
– Лиза, тут люди…
Она пожала плечами.
– Везде люди.
– Надо полицию вызвать…
– Ну как хочешь.
Она ушла, перешагнув через труп в прихожей и оставив дверь открытой.
Андрей Семенович слышал, как побирушки и проститутки из квартиры напротив, переругиваясь злым шепотом, вытаскивали вещи на лестничную площадку и бежали вниз, как стучали колесики их чемоданов по ступенькам, но это происходило в другом, прежнем мире, который не имел никакого отношения к его новому миру. Он еще не понимал, что тут произошло, почему он убил всех этих людей, но теперь наконец ему стало легче, он успокоился, хотя правая рука все еще подрагивала…
Бедные дети
Голый мужчина висел на дереве головой вниз. Руки его были связаны за спиной, а ноги обмотаны веревкой, конец которой был прикреплен к толстому суку метрах в трех над землей. Он висел неподвижно, как мертвый, с головы до ног облепленный беснующимися муравьями, но когда Ольга приблизилась к сосне, дернулся и замычал – утробно, жалобно, не открывая глаз. Ольга подкатила к сосне чурбак, валявшийся у догоревшего костра, достала из кармана куртки складной нож, поднялась на цыпочки и перерезала веревку.
Мужчина упал головой в муравейник, перевернулся на живот и, извиваясь всем телом, пополз в сторону костра. Огромный, голый, весь в муравьях, весь исцарапанный, с закрытыми глазами, он изгибался, упирался коленями в землю и рывками продвигался к костру, мыча и громко сопя. Ольга поставила ногу на его спину – он замер. При помощи ножа она освободила его ноги, потом руки. Мужчина сел, и только тогда Ольга поняла, что во рту у него ябоко. Большое яблоко.
– Тихо, – сказала она. – Не дергайся.
Опустилась на колени и стала кончиком лезвия выковыривать яблоко изо рта. На это ушло минут десять-пятнадцать – Ольга боялась порезать мужчину. Наконец он с силой свел челюсти, раздавил остатки яблока, выплюнул, без сил повалился на траву и замер, тяжело дыша и вздрагивая.
Ольга села на бревно у костра, закурила.
Она заехала сюда, чтобы справить нужду. Время было раннее, едва рассвело, и она не ожидала встретить здесь людей. Забралась в густой орешник, присела и увидела мужчину, висевшего на дереве вниз головой. Обошла полянку по кругу, то и дело замирая и прислушиваясь, а когда убедилась, что поблизости никого нет, вышла на открытое место. Потом сняла мужчину с дерева, освободила его от веревок, выковыряла из его рта яблоко, и теперь думала, что делать дальше. Мужчина был молод, атлетически сложен, гол и беспомощен. Пока беспомощен. Доброго человека не повесят на дереве головой вниз. Значит, он опасен. А у нее против него – только складной нож в кармане. В машине под сиденьем был спрятан пистолет, но до машины метров сто, не меньше.
Мужчина внезапно сел, вырвал с корнем пучок травы и стал обтираться, стряхивая с себя муравьев, потом поднял голову, улыбнулся и сказал:
– Сандро. Так меня зовут – Сандро.
Ольга не удержалась – улыбнулась в ответ.
– Не бойся, – сказал Сандро. – Я сам тебя боюсь.
– И за что тебя, Сандро? – спросила Ольга.
– А я у них бабки стырил, – сказал он. – И попался.
И расхохотался, широко открывая рот с белыми ровными зубами.
Смеялся он заразительно.
– Ладно. – Ольга встала. – Посиди пока тут.
Она принесла брезентовый плащ с капюшоном и резиновые сапоги, которые возила с собой на всякий случай, помогла Сандро дойти до машины, отвезла домой, отправила в ванную, приготовила на скорую руку обед, поставила на стол бутылку водки, приняла душ, бегом вернулась в спальню, скинула халат, полезла в шкаф за бельем, выпрямилась и замерла, когда Сандро прижался к ней сзади и взял руками ее за груди.
– Быстрый какой, – сказала она. – Слишком быстрый.
– Как тебя зовут?
– Я тебе вы, а не ты.
– На вы я не умею, – прошептал он ей в ухо. – А на ты – еще как…
– Ольга. – Она повернулась к нему, обняла за шею. – Ольгой меня зовут…
Ольгина бабушка девчонкой сбежала с братьями-близнецами, служившими в цирке: одного мужчины ей было мало. Лет через пять она вернулась домой – босая, загорелая, вся в татуировках, с трубкой в зубах и с огромным дырявым чемоданом, в котором спала ее трехлетняя дочь в костюме обезьянки. Мужчин бабушка меняла чаще, чем чистила зубы. Она работала продавщицей в табачной лавке, гнала самогон и пела хриплым голосом под гитару цыганские романсы, а умерла, не достигнув тридцати, – пьяная замерзла в сугробе.
Ее дочь Ксения жила по дальним родственникам, нигде подолгу не задерживаясь: женщины не могли простить ей ее запаха, сводившего мужчин с ума, и норовили поскорее избавиться от шалавистой девчонки. После школы она устроилась продавщицей в табачный магазинчик, трижды побывала замужем, но когда ее поразил рак, мужчин ей пришлось заманивать дармовым самогоном.
Одноклассники смеялись над ее бабушкой и матерью. Ольга слушала их, сцепив зубы. Она не была ни красавицей, ни уродиной, не отличалась выдающейся внешностью, училась средне, держалась в тени. Поступила в институт советской торговли, вышла замуж за литовца, потом за украинца, но когда пришло время получать диплом, была разведена. У нее было право выбора при распределении, и она вернулась в родной городок – не хотела, не могла оставить в своем прошлом непереваренными, непереработанными презрительные взгляды соседей, пьяную бабушкину гитару, мать-самогонщицу, нищету, отчаяние.
Начинала экономистом в горторге, через год стала заместителем директора, еще через полгода – директором, депутатом горсовета. К тому времени у нее была своя квартира, служебная машина и любовник – второй секретарь горкома партии Сергей Изуверов, который вскоре похоронил жену и женился на Ольге. Через два года у них родилась дочь. Муж вовремя ушел из горкома и возглавил крупнейшую в городе строительную организацию.
